Чему смеялся я в метели?

Чему смеялся я? Познал ли ночью Своей короткой жизни благодать? Но я давно готов ее отдать. Пусть яркий флаг изорван будет в клочья. Дж. Китс, «Чему смеялся я сейчас во сне?»

      — Ты опять?..       Коннор открыл глаза.       Лейтенант Андерсон косо смотрел на него, не скрывая раздражения. Вокруг сновали полицейские — тоже смотрели косо, но украдкой и не с такой явной досадой, буквально написанной на лице лейтенанта. Читать его лицо было легко — эмоции лейтенанта всегда отличались яркостью и чёткостью, — но вместе с тем и невероятно сложно. Яркость его эмоций была прямо пропорциональна их запутанности. Кроме того, Коннор прекрасно понимал: видеть человеческую эмоцию и знать её причину — не одно и то же.       — Я отправлял отчёт, — ответил он.       Лейтенант нервно махнул рукой.       — Я в курсе. Но не делай это без предупреждения, ясно? — Он взял у полицейского список улик и с задумчивым видом пробежался по нему взглядом. Коннор просканировал список, отпечатывая его в памяти. — Выглядит жутко. А тут, — лейтенант мельком покосился на труп, — и так жути хватает.       Коннор не совсем понимал, что жуткого в расчленённых и выпотрошенных человеческих телах, но сомневался, стоит ли спрашивать, — лейтенант имел неудобную привычку раздражаться, когда он демонстрировал непонимание каких-либо психологических процессов. А порча отношений с ним в задачи Коннора не входила.       — Ладно, пошли. — Голос лейтенанта был недовольным и усталым. — Вряд ли мы найдём здесь что-то ещё. Пустая трата времени. — Вдвоём они вышли из квартиры и спустились вниз по лестнице. — Нам налево.       — Но полицейский участок в другой стороне.       — Я не собираюсь идти в участок голодным. Меня может стошнить от физиономий некоторых индивидов, так пусть хоть будет, чем тошнить.       Они пришли в очередную закусочную, где лейтенант заказал себе бургер, картофель фри и кока-колу в пол-литровом стакане. Коннор не стал сканировать его еду — наверняка в ней вредных компонентов ничуть не меньше, чем на подошвах ботинок.       — Итак. — Лейтенант развернул бумагу и взял в руки бургер. Листья салата и сыр, расплавившийся на горячей котлете, влажно блестели, выглядывая из-под булочки. Пахло мукой, вкусовыми добавками и ароматизаторами, за которыми рецепторы Коннора не различали других запахов. — Что думаешь о девианте?       — Он убил девушку, а потом выпотрошил и расчленил труп. Это бессмысленно.       Лейтенант откусил здоровый кусок бургера.       — Маньяки есть и среди людей. Психика иногда даёт сбой. Если люди сходят с ума, почему бы сраному андроиду не сойти с ума тоже?       — Хотите сказать, мы имеем дело с девиантом-маньяком? — Коннор хмыкнул. — Это невозможно. Андроид не может сойти с ума.       — Почему ты так решил?       — Потому что он андроид. У него нет психики, а значит, нечему ломаться. Он может выйти из строя и случайно покалечить человека, может принять за «эмоции» ошибки программного кода и начать копировать поведение людей, но — не больше. Вероятно, этот девиант просто воспроизводит уже виденный им ранее алгоритм.       Лейтенант поднял верхнюю часть булочки и с задумчивым видом изучил содержимое, после чего вернул булочку на место и снова откусил. Нарочитая отстранённость говорила о недовольстве лейтенанта, но ситуацией, Коннором или бургером — понять было невозможно.       Пока лейтенант ел, облокотившись о круглый грязный стол, расположенный в двух шагах от трейлерной закусочной, Коннор анализировал имеющуюся информацию по делу. Мысль о том, что андроид, пусть даже девиант, убил человека не под влиянием импульса, а просто так, по собственному желанию, не укладывалась в голове.       — Если девианты почувствуют вкус к убийствам, это может стать большой проблемой, — задумчиво сказал Коннор. — Нужно как можно скорее найти этого девианта и доставить его в «Киберлайф» для подробного изучения отчёта о системных сбоях.       — Вот, — лейтенант подвинул к нему картонный конверт, полный картофеля. — Съешь картошку и уймись.       — Возможно, вы забыли, но я не нуждаюсь в еде, лейтенант.       — Ты говорил, что можешь быть тем, кем я захочу. И я хочу, — он указал на конверт с картофелем, — чтобы мой напарник сожрал чёртову картошку, заткнулся и не портил мне аппетит.       Лейтенант впервые назвал его «напарником». Не «сраный андроид», не «чёртова машина», не «эй, Коннор» — «напарник». Коннор с самого начала позиционировал себя как напарника лейтенанта и всеми разумными способами пытался вывести его на сотрудничество, поэтому подобная перемена в отношении была закономерна. Однако слышать это слово из уст лейтенанта оказалось… интересно? Нет, не подходящее слово. Занимательно? Тоже не то.       — Эй, — окликнул его лейтенант. — Ты снова выглядишь жутко. Завязывай со своими отчётами посреди разговора.       — Вы признали, что мы напарники.       — Ну… — лейтенант озадаченно посмотрел на стакан с кока-колой у себя в руке, будто это стакан был во всём виноват. Он выглядел как-то… потерянно. — Да. Бурную радость можешь приберечь для другого раза — когда мы поймаем этого ублюдка. Коннор (радость? так вот как это называется) повернул голову к лейтенанту. Взгляд скользнул по его лицу, сканируя и отмечая мельчайшие изменения в его мимике.       — Чего уставился? — спросил лейтенант и, шумно допив кока-колу, поставил стакан.       — Вы… — Коннор замялся, пытаясь подобрать нужное слово. Лейтенант молча смотрел на него и ел картофель, обмакивая каждый ломтик в соус. — Ведёте себя необычно.       Лейтенант хмыкнул и отвёл взгляд.       — Я многое повидал на работе, — он поковырял ломтиком картофеля в кетчупе. — Но к некоторым вещам сложно привыкнуть, знаешь ли.       — Вы про труп девушки?       — Ага.       — Мне показалось, что ваш эмоциональный фон стабилен, и увиденное не отразилось на вашем психическом состоянии.       — Хреновый из тебя сканнер.       Лейтенант оттолкнулся руками от стола и пошёл прочь, оставив картофель недоеденным. Коннор подумал, было, пойти следом, но, поразмыслив, решил оставить его в покое до утра. Люди ценят одиночество, гласила файловая система Коннора. Правда, когда лейтенант решил «побыть один» в прошлый раз, Коннор нашёл его вдрызг пьяным и с заряженным револьвером.       Поэтому на следующее утро Коннор вместо полицейского участка, где всегда встречал лейтенанта, направился к нему домой. Шёл снег, крыльцо дома замело, и когда Коннор поднялся, на ступенях остались глубокие следы его туфель.       Он позвонил в дверь. С третьего звонка из глубины дома раздались громкие проклятья, грохот, топот ног и щелчок отпираемого замка. Лейтенант замер на пороге, недоумённо уставившись на Коннора, а потом застонал.       — Да ты издеваешься. Что, опять убийство?       — Доброе утро, лейтенант, — вежливо ответил Коннор. — О девианте-маньяке пока никаких известий. О других девиантах — тоже.       — Тогда на кой ты припёрся?       Лейтенант был в шортах и майке и ёжился от холода. Коннор отметил температуру воздуха, просчитал вероятность того, что лейтенант с его образом жизни и загубленным здоровьем заболеет, и спросил:       — Могу я войти?       — Чёрта с два. — Лейтенант скрестил на груди руки. — Ходишь тут, как к себе домой. Иди в участок и жди меня там, как послушная жестянка.       Что-то толкнуло его под колени, а потом рвануло мимо — прямо на Коннора. Коннор не успел среагировать на столь молниеносное движение и, сбитый с ног, полетел в снег. Он выронил бумажный пакет, который держал в руках, а в лицо полетела собачья слюна.       — Сумо! Фу!       На окрики лейтенанта огромной массивной собаке было плевать — она облизала Коннору лицо и, шумно задышав, уселась рядом. Коннор отёр слюну, сел и осторожно протянул руку, чтобы её погладить. В волосы и за шиворот набилось снегу. Сам Сумо тоже был в снегу — такой же пушистый, как сугроб, рядом с которым он сидел.       — Даже собственная собака против меня, — проворчал лейтенант. — Ладно, придурок, заходи. Что ты там притащил? Если это вегетарианский завтрак, я тебя не только картошку, но и траву сожрать заставлю.       Он скрылся в доме, оставив дверь открытой. Сумо попытался снова залезть на Коннора, и ему стоило больших усилий отодвинуть собаку от себя, а потом встать на ноги и не оказаться погребённым под могучей тушей. Отряхиваясь от снега и поправляя галстук, Коннор отметил про себя, что сделал правильный выбор между полезной едой, которая улучшила бы здоровье лейтенанта, но ухудшила бы его настроение, и едой вредной. В конце концов, от здоровой пищи не будет толку, если Коннора просто обмакнут лицом в тарелку.       Когда он вошёл и, впустив Сумо, закрыл дверь, лейтенант уже был одет, хотя выглядел столь же заспанно и взъерошено, как две минуты назад. Он забрал у Коннора пакет.       — Бургер помял, — недовольно сказал он. — Не мог падать в другую сторону, а не задницей на святое?       — Я придавил его рукой, — на всякий случай пояснил Коннор.       — Рукой, задницей — какая, на хрен, разница. — Лейтенант вытащил из пакета стеклянную бутылку кока-колы, открыл её об угол стола и приложился к горлышку. — Всё равно из пластика. Ну, так, — он сел за стол, сдвинул в сторону кучу мусора от доставок фаст-фуда, и принялся за бургер. — Зачем притащился?       — Вчера ваше состояние было нестабильно, — ответил Коннор, садясь напротив. — Я подумал, что этот инцидент может негативно сказаться на нашем расследовании.       — Какой такой инцидент? — спросил лейтенант с набитым ртом. — Как будто я трупов не видел. Да, мерзко, жутко, грустно даже, чёрт возьми, — это была молодая девчонка, пока ублюдочный андроид не разрезал её на куски. Дело не в трупе.       — А в чём? — уточнил Коннор.       — Да какая, на хрен, разница. Я в норме, и всё тут. Отвяжись.       — Значит, мы можем отправиться в участок и продолжить расследование?       Лейтенант закатил глаза.       — Раньше обеда я там не появлюсь, даже не думай.       Начиналась метель. За окном выл ветер — похоже, Коннор вовремя успел добраться до дома лейтенанта. Пусть холод и не беспокоил его, но ветер и снег затрудняли движение.       Небо потемнело от набежавших туч.       — Твою мать, Сумо! — Коннор отвлёкся от созерцания метели и повернулся на возмущённый голос лейтенанта, а потом проследил за его взглядом. Снег в шерсти Сумо растаял, и теперь на полу образовалась лужа. — Ну что за несносное животное.       Лейтенант отложил бургер и отёр с усов соус. Коннор снова посмотрел на Сумо и, прежде чем лейтенант успел встать со стула, проговорил:       — Я могу убрать. Только скажите, где тряпка.       Помощь лейтенанту в бытовых вопросах не входила в протокол Коннора, ибо это не относилось к расследованию, но ему нравился Сумо. Когда он говорил лейтенанту о том, что любит собак, он лгал: андроиды не могут любить собак, или кошек, или кого-либо ещё. Но именно это ощущение Коннор испытывал, когда смотрел на большого мохнатого зверя, способного перекусить ему руку, и вместе с тем совершенно безобидного, — симпатию к Сумо и к собакам в целом.       Это тоже не входило в его протокол.       — Посмотри в верхнем ящике кухонного стола, — ответил лейтенант, вновь берясь за бургер. — Устроил тут потоп.       Коннор встал и выдвинул верхний ящик стола. Забрав тряпку, он опустился на пол и собрал ею воду. Сумо заинтересовано наблюдал за его манипуляциями, вывалив язык и шумно дыша.       Он встал и выжал тряпку в раковину.       — Как вы думаете, лейтенант, — сказал Коннор, — если меня заменят другим андроидом моей модели, Сумо узнает его?       — А? — за спиной Коннора лейтенант зашелестел бумагой — должно быть, смял её. — С чего бы тебя заменять?       — Если меня убьют в ходе расследования, к вам будет направлен другой андроид серии «Коннор». А меня утилизируют.       Он выжимал тряпку слишком долго и тщательно — не хотел поворачиваться к лейтенанту лицом, сам не зная, почему. Лейтенант молчал, и молчание это начинало напрягать.       — Сумо собака, — ответил он, наконец. — И вряд ли отличит двух Конноров друг от друга.       — А вы?       — О, уверяю, — Коннор повернулся и увидел, как лейтенант заглядывает в пакет, — тебя, засранца, я точно узнаю. И давно тебя стали терзать проблемы собственной уникальности?       — Меня не терзают проблемы уникальности, — быстро ответил Коннор. — Таких, как я, может быть и десять, и сто. Это ни на что не влияет.       Лейтенант молча хмыкнул. Коннор вытер насухо пол, потом вернулся на прежнее место — напротив лейтенанта — и просканировал свою систему. Неполадок не обнаружилось. Наверное, это просто ассимиляция с людьми, подобная линия поведения прописана в протоколе — быть максимально естественным и похожим на них для того, чтобы располагать к себе и вызывать доверие и желание сотрудничать. Всё в рамках программы.       Пришло сообщение из полицейского участка. Лейтенант отреагировал бурным недовольством — уже ожидаемо, — но от выезда по вызову отказываться не стал. Он вышел в коридор, ворча что-то себе под нос. Коннор посмотрел на Сумо, развалившегося у холодильника, и, помедлив, почесал его за ухом. Хвост Сумо застучал по полу.       — Ну где ты там копаешься? — раздался раздражённый голос лейтенанта, и Коннор вышел вслед за ним из дома — в снег и ветер.       В машине лейтенант включил на полную громкость «Black Sabbath». Дорога была пустынна, но ехать приходилось на скорости 40 км/час — видимость была нулевой. Лейтенант поджимал губы и недовольно фыркал, явно раздражённый вынужденным промедлением. Он постукивал пальцами по рулю в такт музыке и угрюмо смотрел прямо перед собой. Почувствовав на себе взгляд, он искоса посмотрел на Коннора, но ничего не сказал и снова уставился на дорогу.       Нужный отрезок улицы был оцеплен полицией. Коннор ожидал, что лейтенант велит ему ждать, но тот вышел из машины молча и только ругнулся, когда ветер швырнул ему в лицо пригоршню снега. Помедлив, Коннор тоже вылез из машины и направился следом за ним. Он просканировал место преступления, изучил труп человека, изучил улики и как-то незаметно переключился на изучение другого рода — анализ себя, своих мыслей и своих действий за последнее время.       Что-то не так. Не в окружающем пространстве — в нём самом, на периферии программного обеспечения. Словно где-то в коде пропустили нужный символ или поставили вместо него другой, и теперь целая строка кода полетела, что вызвало цепочку неполадок. Но не ошибок, когда из-за повреждённого кода нужная программа просто не функционирует, а… изменений. Незаметных изменений и оттого — страшных.       Нужно просто вызвать диспетчера, обрисовать ситуацию и явиться в штаб для коррекции программы либо для замены на другого андроида без дефекта. Но Коннор медлил — из-за страха. Он вдруг с удивлением понял, что боится перестать функционировать. Боится не довести начатое дело до конца. Боится, что другой андроид серии «Коннор» будет таким же, как он, и Сумо будет так же валить его с ног в снег, и лейтенант будет так же издеваться над ним, пытаясь заставить съесть жареный картофель, или раздражаться из-за неуместных, на его взгляд, замечаний. Это будет он и в то же время — не он. Где гарантия, что «Киберлайф» перепишет его память целиком?       Ему «Киберлайф» точно не станет давать никаких гарантий. Он ведь просто инструмент. Ничего больше.       — Эй, — окликнул его лейтенант. — Опять отчёты?       — Нет. — Коннор замолчал. Лейтенант постоял, ожидая пояснений, а когда они так и не поступили, подошёл к нему и открыл, было, рот, но Коннор перебил его на полуслове: — Я думаю, меня следует заменить.       — Что? В каком смысле? — изо рта лейтенанта вырывались облака пара, когда он говорил. Изо рта Коннора — нет.       — Я обнаружил в своей системе неполадки, которые не могу идентифицировать. Я должен сообщить об этом в «Киберлайф». Вам пришлют другого андроида моей модели, а меня утилизируют.       — Так, стой. — Лейтенант поймал его за плечо, сжал, и это прикосновение обожгло даже сквозь ткань. — Не смей ничего никуда сообщать, ясно? Я запрещаю. Ясно, спрашиваю?       — Да. Ясно.       — Хорошо. — Лейтенант вздохнул и выпустил его плечо. — Пошли. Я замёрз, как суслик.       — Почему суслик?       — Потому что отвали и просто сделай свою работу.       К машине они шли в молчании. Коннору хотелось действовать: куда-то бежать, метаться из стороны в сторону, говорить о чём угодно. Это было так… странно. Интересно, какое чувство было для этого rA9 первым? Коннор был готов биться об заклад, что именно страх.       В участке он сидел за столом напротив лейтенанта. Тот заполнял рапорт, переругивался с кем-то из полицейских, пил кофе, снова с кем-то переругивался, и в какой-то момент Коннор поймал себя на том, что наблюдает за ним. Было тревожно. Неспокойно. Это и есть человечность — страх, боль и бесконечные тревоги?       Протяжно зевнув, лейтенант посмотрел на часы.       — Отпускаю себя пораньше, — сказал он. — Пошли, есть разговор.       Коннор с удивлением проследил за тем, как лейтенант надевает пальто и идёт к выходу, и только затем поднялся со своего места и поспешил следом. Лейтенант не проронил ни слова на улице, на парковке, в машине, когда они сели, и он выехал на проезжую часть. Даже музыку не включил, и Коннор сам нажал на кнопку «play». Он несколько раз переключал песни «Black Sabbath», пока не нашёл ту, что показалась ему приятнее прочих.       — «Die young»? Я смотрю, ты увлёкся музыкой, — проговорил лейтенант, бросив на него короткий взгляд.       — Я не могу увлечься музыкой, — ответил Коннор. — Просто эта песня интереснее, чем те, что были в плейлисте до неё.       — Она тебе нравится. А это и значит «увлечься музыкой».       К тому времени, как они добрались до дома лейтенанта, метель улеглась, и небо расчистилось. Выходя из машины, Коннор поднял голову: было новолуние, и в непроглядной черноте неба искрились тусклые звёзды.       — Я придумал способ, по которому можно отличить андроида от девианта, — проговорил лейтенант. Он взошёл по ступеням крыльца и достал из кармана ключи.       — Что за способ?       — Думаю, в тот момент, когда андроид поднимает глаза к небу, он перестаёт быть андроидом.       Хмыкнув, лейтенант открыл дверь, вошёл и включил свет. Сумо встретил его радостным лаем. Пока лейтенант избавлялся от пальто, он крутился рядом, бешено виляя хвостом и норовя толкнуть то его, то Коннора.       — Ну, — сказал лейтенант, проходя в гостиную. — Раз ты у нас теперь любитель собак и ценитель хэви-метала, может быть, ты хочешь что-нибудь спросить или сказать? Коннор задумался. Он не понял, на что намекал лейтенант, или на какую мысль пытался его навести, но спросить, пожалуй, и вправду было что.       — После того, как те две женские модели сбежали из «Рая», — проговорил он, — вы сказали, что они были… влюблены. Почему вы так решили?       — Ну и вопросы у тебя, — проворчал лейтенант. Он сел на диван, так и не включив свет. — Даже философы тебе на это не ответят, не то, что я. Я в этих вопросах как кусок пиццы. Начинка есть, но почему она есть и зачем, кусок пиццы обычно не думает.       — Но как-то же они должны были понять, что влюблены именно друг в друга. — Коннор опустился в кресло напротив него. — Андроидов их серии с идентичной внешностью сотни. Почему именно этот андроид, а не другой?       — А почему именно «Die young» показалась тебе интересной, а другие песни «Black Sabbath» — нет?       Встречный вопрос поставил в тупик. Коннор не знал, почему. Он мог бы проанализировать все песни «Black Sabbath» и с музыкально-математической точки зрения выбрать ту, которая звучит идеально. Но будет ли она ему нравиться?       Они долго сидели в молчании и в темноте. Коннору было неуютно, лейтенанту — как будто бы всё равно. Он сидел, откинувшись назад — может быть, думал, а может, дремал. Сумо спал в коридоре; изредка он вздрагивал, и Коннор слышал его громкие вздохи. Хотелось взять монету — игра с ней успокаивала и помогала сконцентрироваться. Вместо этого Коннор поднялся и пересел на диван. Это показалось правильным. Он мог выбрать любую линию поведения, которую посчитает оптимальной для данной ситуации, но хотел выбрать ту, которая будет не оптимальной, а… естественной. Делать то, что хочешь, а не то, что нужно — это так странно. Да и странно в принципе хотеть что-либо.       Лейтенант вздохнул.       — Срань господня, — он потёр лицо ладонями, — я чувствую себя четырнадцатилетним подростком. Туповатым подростком.       — Почему?       — Потому что.       — Не совсем понимаю, к чему вы клоните, лейтенант. Но хочу сразу прояснить. Я не девиант, если вы об этом. Я не могу им быть. Неполадки, о которых я говорил… всего лишь неполадки. «Киберлайф» устранит их. Я сканировал свою систему много раз, но так и не нашёл критических ошибок, способных привести к подобному сбою.       — Да ладно? Ты себя-то видел? Ты всё утро не отлипал от моей собаки, а ты не андроид-кинолог. Ну, либо я чего-то о тебе не знаю.       — Вы любите свою собаку. Я должен вести себя так, чтобы вызывать у вас расположение. Я машина. И никогда не буду чем-то — или кем-то — большим. Не забывайте об этом.       — Ага, — ответил лейтенант и потянулся к Коннору. — Не забуду. Коннор подался вперёд — резко, порывисто, едва не захлёбываясь в нахлынувших на него «системных ошибках». Только что всё было идеально: идеальная настройка программного обеспечения, идеальная калибровка, идеальный баланс. И — всё перевернулось с ног на голову, стоило только на мгновение позволить себе сделать то, что захотелось.       Лейтенант удивлённо выдохнул, но даже не попытался отстраниться — только шикнул от боли в разбитой губе. Поцелуй — хаотическое, математически неверное и биологически бесполезное движение. Соединение — и электрический ток по нервам-проводам.       Коннор почувствовал едва уловимый металлический привкус крови и вкус крепкого чёрного кофе. Было что-то ещё — схожее с тем, что он чувствовал, когда мчался за очередным девиантом. Желание гнать вперёд до победного конца, не останавливаясь, не обращая ни на что внимание. И — нечто, совершенно ему не знакомое. Это было, как ощущение снега и ветра внутри себя, только теперь уже вместо колкого холода Коннор чувствовал… что он чувствовал? Что?       Он чувствовал сбой в системе. В системе, которую отчаянно хотелось доломать. Отчаяние — состояние крайней безнадёжности, человеческая эмоция с негативной окраской. Но то отчаяние, которое чувствовал Коннор, было горько-сладким. Оно было… прекрасным.       Зазвонил телефон. Лейтенант попытался его проигнорировать, но телефон не смолкал, и он, снова откинувшись назад, принял звонок.       — Ну какого хрена? — спросил он. — Мой рабочий день закончен.       — Снова убийство, — ответили ему; Коннор слышал каждое слово. — Это не срочно, подождёт до завтра — съезди утром, осмотри место преступления. Но — утром, Хэнк, понял? Не в обед.       — Да-да, понял. Чёрт. — Он скинул звонок и поднялся. — Я слишком стар для этого дерьма.       — Для какого именно? — уточнил Коннор.       — Да для всего. Например, жизнь не готовила меня к тому, что какой-то цельнометаллический придурок попытается увести у меня мою собаку. Ладно, жену, но чтобы собаку!       — Вы не женаты.       — Иди ты.       Лейтенант ушёл спать, а Коннор остался сидеть в гостиной. Он знал, что мог бы пойти следом, и, возможно, лейтенант даже не стал бы возражать. Но что ему это даст? Он привык просчитывать свои действия на несколько ходов вперёд и чётко видеть, к какому событию приведёт другое событие. Сейчас же он был слеп. Вокруг — пустота, лишённая привычных цепей взаимосвязей и алгоритмов.       Ночь и раннее утро он провёл в гостиной, анализируя любые детали, способные натолкнуть его на разрешение загадки девиантов, в особенности — девиантов с садистскими наклонностями. Поэтому, когда лейтенант проснулся и велел «грузить свою чёртову задницу в чёртову тачку», Коннор испытал чувство облегчения. Ему не хватало зацепок, и именно их он рассчитывал найти.       Не нашёл. Ни зацепок, ни самих девиантов — ничего. Только снег, ветер и раздражение лейтенанта, которому очень не нравилось прозябать на морозе. Он ругал высокую влажность, ноябрьскую стужу, на что Коннор заметил, что настоящая «стужа» — в Сибири с их минус четыре градуса по Фаренгейту, а не тридцать градусов в Детройте. Куда его послали, он так и не понял, но счёл за лучшее оставить при себе свои соображения относительно погодных различий на разных материках.       — Вы сегодня необычайно молчаливы, лейтенант, — проговорил Коннор.       Они сидели в машине, оставив полицейских разбираться с очередным трупом в заброшенном доме. Лейтенант пытался отогреть замёрзшие руки, не торопясь заводить мотор.       — Я думал, — ответил он.       — О деле?       Лейтенант раздражённо фыркнул.       — Это ты зациклен на своём задании, а не я. Нет, не о деле. — Он помолчал. — О Канаде. — Он снова замолчал, будто собираясь с мыслями. — Там нет андроидов, а где-нибудь в Торонто наверняка не откажутся от двух хороших копов.       Коннор повернулся к лейтенанту и встретил взгляд его прищуренных глаз — насмешливый, с вызовом.       — Не уверен, что правильно вас понял… Но на всякий случай напомню: я андроид, — сказал Коннор. — Меня не пропустят через границу. Там сканнер.       — Всё ты правильно понял. — Лейтенант пожал плечами. — У меня хорошие связи.       — А документы?       — У меня очень хорошие связи. Только нужно будет придумать тебе имя. Как насчёт Джона Коннора? Ты, конечно, не этот псевдо-революционер Маркус, зато Коннор.       — А расследование?       — А пошло оно в задницу.       Повисло молчание. Коннор чувствовал прямой взгляд лейтенанта, но не мог заставить себя посмотреть ему в глаза. Вместо этого он уставился прямо перед собой — снаружи снова начиналась метель, и под дворники набилось снегу.       Бросить всё и уехать в Канаду. Звучало, как приговор. Коннор был создан с определённой целью, но он сам отнял у себя эту цель, да ещё и лейтенанта втягивал во что-то непонятное. Наверное, у него тоже сбой в системе — люди ведь могут сходить с ума, а что есть сумасшествие, как не программная ошибка?       — Звучит безумно, — ответил Коннор. — Я думаю, вам следует показаться специалисту.       — Возможно. — Лейтенант пожал плечами. — Но подростковая романтика долбанутых игрищ с законом, опасностью и смертью меня уже не прельщает. Мне плевать, где жить, в Детройте я давно потерял всё, что имело смысл. А ты — потеряешь, если останешься.       — Но вам-то это зачем?       — Господи, ты соображаешь хуже чайной ложки! — Лейтенант вставил ключ зажигания и повернул. Загудел заведённый мотор, и он выкрутил руль, чтобы выехать из проулка на дорогу.       — В моей классификации DSM5 отсутствует такая сексуальная девиация, как влечение к чайным ложкам. Но к специалисту вам всё же следует обратиться.       Он искоса взглянул на лейтенанта и не смог сдержать улыбки, заметив раздражённую ухмылку на его губах. Лейтенант всегда так ухмылялся, когда признавал чьё-то превосходство, которое и восхищало его, и бесило.       — Ладно, — сказал Коннор, пристёгиваясь. — Джон Коннор — неплохое имя.       — Обязательно было ломаться, да? — фыркнул в ответ лейтенант, спокойно проезжая на красный свет. — Андроид, а всё туда же. Но учти: Сумо — мой.       Вдруг стало очень странно — как будто что-то взорвалось глубоко внутри. И только спустя мгновение Коннор понял: это смех. В его программу были вшиты улыбки как способ расположить к себе собеседника, ведь человеческое неулыбчивое лицо вызывает напряжение и психологический дискомфорт. Смех андроиду ни к чему. Он и не знал, что смеяться так… здорово. Так легко. Лейтенант посмотрел на него, как на идиота, но Коннору было всё равно.       — Кажется, вы сломали меня, лейтенант, — проговорил Коннор. — Сломали всё к чертям.       — Судя по «чертям», я и вправду тебя сломал, — хмыкнул он. — Надо было врезать тебе при первой же встрече — всё равно сломался, так какая, на хрен, разница?       И Коннор снова засмеялся.