Me gustas tu

Испанский ритм фламенко кружит голову и заставляет погрузиться почти в транс. Танцовщица на сцене творит невероятное, и кажется, будто это не загорелая женщина кружится в замысловатом танце, отбивая ритм каблуками и ладонями, а настоящее пламя. От сцены исходит такой жар, что подойди поближе — и сгоришь от настолько страстного исполнения. Юбка танцовщицы напоминает пламя, красная в черный горох, она взмывает в воздух, как его языки, а потом снова опускается, ведомая умелыми руками. Кихён впервые видит, как танцуют фламенко не на его родине, а в Испании, и его поражает не только сам танец, но и музыка. Он вдруг понимает, что фламенко без живой музыки не может так называться, она — его неотъемлемая часть, а музыканты на заднем плане выкладываются не хуже танцующей женщины. Пальцы гитариста бегают по струнам, и за ними невозможно уследить, настолько быстро они меняют свое положение. Хочется двигаться в такт с такой же страстью, но для этого нужно родиться здесь, под жаркими лучами южного солнца, и бесконечно любить эту культуру. Звучат финальные аккорды мелодии, последние движения женщины — как яркие искры, а затем она замирает, разведя руки в стороны. Она словно птица феникс, решает Кихён, сгорает в своем танце, отдается ему и не думает больше ни о чем. Кихён отходит от сцены к столику, замечая, насколько сбитое у него дыхание, и плюхается на стул так тяжело, будто это он сейчас танцевал. — Вау, — выдыхает он и хватает бокал с вином. У него пересохло в горле. — У тебя щеки горят, — замечает Хосок. Он все это время сидел здесь, предпочитая наблюдать за танцем издалека, — и ты выглядишь так, будто только что… Он замолкает, когда Кихён бросает на него строгий взгляд, но они оба понимают, что он хотел сказать. Всему виной Испания. Даже отдыхая здесь всего пару дней, невозможно не проникнуться культурой и духом этой страны. Кихён никогда бы не подумал, что ему может настолько нравиться почти убийственное яркое солнце и влажный морской воздух, эта духота по вечерам, разбавляемая лишь звуками традиционной музыки отовсюду. Обычно он сдержанный и серьезный, но здесь просто непозволительно оставаться таким. И если, выйдя из аэропорта, Кихён подумал, что пожалеет о выборе места, то уже сейчас он готов полюбить Малагу всей душой. Хосоку он, конечно, ничего не скажет, тот не упустит повода подколоть его. Зато он точно готов вслух признать, что вино здесь очень вкусное. А вино в открытом кафе недалеко от побережья, наверное, самое вкусное в его жизни. — Все-таки я рад, что решил поехать вместе с тобой, — тихо говорит Хосок, и Кихён смотрит на него, закусив губу. — Прекрати, — качает он головой, — прекрати, иначе тебе придется снимать отдельный номер. — Что прекратить? — Хосок вопросительно изгибает бровь. — Так пялиться на меня. Кихён фыркает и ставит бокал на стол. От хорошего вина и жары он чувствует себя разморенным и уже просто не готов больше двигаться с места. Музыканты играют что-то ленивое, рядом шумит море, хочется закрыть глаза и покорно покачиваться на волнах нахлынувшего спокойствия. Из транса его выдергивает появление официанта, который приносит горячее. Кихён уже и не помнит, что заказал Хосок, но видит перед собой большую тарелку с мясом, какими-то овощами, а еще много, очень много острого перца. Его передергивает. Он любит острую пищу, но в меру, и острый перец ему никогда не нравился, а тут его просто огромное количество. Он вилкой отодвигает стручки на край тарелки, а потом берет нож, чтобы отрезать кусочек мяса. Хосок почему-то следит за его движениями и неодобрительно цокает. — Зря ты, без него не будет так вкусно. Кихён поднимает взгляд на парня. — А что ты мне еще скажешь сделать? — Ну, ты хотя бы попробуй. — Иди нахрен. Сам ешь свой перец, я не хочу. Хосок усмехается, пальцами берет перчик из тарелки и смело откусывает от него кончик. Проводит языком по губам и улыбается Кихёну почти провокационно. Съел и даже не поморщился. Ки замирает, не понимая, как так можно. А потом чисто из интереса берет такой же перец и, немного погодя, кусает. Хосок смотрит прямо в его глаза, и это распаляет, заставляя совершать какие-то глупости. А Кихёну кажется, что ему прямо в рот влили жидкое пламя, внутри все начинает гореть, и глаза расширяются от удивления. Парень прикрывает рот рукой и бросает возмущенный взгляд в сторону смеющегося Хосока. Он кидается заедать остроту, но ему слишком горячо внутри, будто даже маленький кусочек острого перца запустил в организме что-то необратимое. Еще немного, и Кихён точно прибьет эту самодовольную морду, сидящую напротив. Музыка внезапно оживляется, в ритм добавляется звук кастаньет, и женщина на сцене обращается с ними так ловко, что Кихёну становится стыдно даже за то, что он купил их на рынке в качестве сувенира. На пространство перед сценой постепенно начинают выползать люди, вторя незамысловатым движениям на сцене. Какой-то мужчина двигается в такт музыке вместе с девушкой, а парочки за ними повторяют. Кихён невольно облизывает губы. Это выглядит просто, но так по-испански, что ему тоже хочется повторять. Хосок улавливает его настроение, делает глоток вина, а потом медленно встает, подавая Кихёну руку. Артисты, внезапно обратив на них внимание, что-то говорят по-испански, видимо, пытаясь подбодрить, и Ки тут же дико смущается. Он бы и рад тут же бросить свою навязчивую идею, но горячая ладонь Хосока заставляет его подняться. Голова начинает кружиться еще сильнее, и Кихён рефлекторно цепляется за чужое плечо. От парня пахнет вином, вкусной едой, а еще чем-то совсем неуловимым, и это заставляет окончательно потерять голову. Они не отходят далеко от столика, тут и так достаточно места. Кихён позволяет вести, ему слишком лениво выполнять ведущую роль в танце, да и у Хосока это получится куда лучше. Он уже привык к этому. Он почти не соображает, тело само повторяет за танцовщиками на сцене, и получается слишком хорошо. Видимо, карьера айдолов дает о себе знать, потому что они так выучили уже множество танцев, вот и сейчас не особо сложные движения даются легко. Приходится прижиматься друг к другу слишком близко, и это пьянит даже сильнее выпитого вина. Кихёну очень нравится тело Хосока, потому что он такой сильный, и от него веет жаром так же, как и от всего в Испании. Ему нравится Испания. И ему нравится, как Хосок притягивает его спиной к себе, как касается губами взмокших волос, а потом разворачивает и тянется к губам. Кихён красноречиво отворачивается, потому что он не готов целоваться на людях. Даже с этим чертовски горячим парнем. — Может, в отель? — шепчет он на ухо, и у Кихёна просто нет сил отказываться. Хосок, конечно, думает, что это он его соблазнил, и теперь Ки просто не может устоять перед ним, только вот его соблазнила Испания. От одной мысли об этом сумасшедшем горячем ритме по коже бегут мурашки. А на Хосоке ему хочется просто отыграться и выпустить пар. Официант что-то говорит, когда они расплачиваются и уходят, Кихён вслушивается в слова и не улавливает ни одного знакомого. Но ему нравится, как это звучит. За время их отпуска он успел заметить, что любая фраза, произнесенная испанцами, звучит так, будто они предлагают тебе заняться сексом. — Да я же ревновать сейчас начну, — хмыкает Хосок, улавливая направление чужого взгляда, — я уже не интересен тебе? — Ты самовлюбленный придурок и слишком часто занимаешься самолюбованием, — уверенно заявляет Кихён, пусть походка у него совершенно неуверенная. — И что в этом такого? Я же тебе нравлюсь, — Хосок берет его под локоть, чтобы разомлевший Ки не упал. — Ну, ты слишком редко любуешься мной, — ему ужасно хочется немного разозлить или раззадорить парня. Это определенно добавит некую пикантность в их отношения, — сволочь. Хосок понимает, что нужно почаще выпрашивать у менеджеров отпуск и увозить Кихёна в Испанию. Ему очень нравится, каким он здесь становится. В обычной жизни Ки никогда бы не начал такой разговор, более того, приблизиться к нему менее чем на метр — уже счастье. А здесь он может себе позволить наклониться к чужому ушку и прошептать такие вещи, что Кихён заливается краской и опускает взгляд. Они идут вдоль береговой линии, отель не так далеко, до него минут пятнадцать пешком и смысла вызывать такси просто нет. Можно насладиться такими редкими моментами абсолютного спокойствия. Музыка из кафе звучит все тише, но от этого меньше не заводит, и Кихён немного выпадает из реальности, когда Хосок вдруг расстегивает смешную рубашку с гавайским принтом. — Ты чего? — заторможено интересуется он, нехотя облизывая губы. На языке чувствуется острота, оставшаяся от перца, чуть-чуть жжет, но это даже приятно. — Жарко очень, — поясняет Хосок. Кихён следит за его рукой, как пальцы расстегивают пуговицу за пуговицей, оголяя загорелую кожу. Ему не привыкать к чужому стремлению все время раздеться, но сейчас почему-то хочется опуститься на колени, провести по животу языком и что-нибудь вытворить, чего Хосок точно от него не будет ожидать. — Ты когда-нибудь занимался сексом на пляже? Хосок пытается сохранять невозмутимое выражение лица и думает, как убедить Кихёна в том, что это плохая идея. Мимо них вовремя проходит какая-то парочка, и Ки сам все понимает к радости своего парня. Они заходят в магазин недалеко от отеля, чтобы взять еще бутылку вина, немного овощей и фруктов, а потом поднимаются к себе в номер. Уличная духота сменяется прохладным воздухом, это немного приводит в чувство, позволяя не спешить. — Я в душ, — Кихён пытается слинять, осознавая, что вообще ляпнул десять минут назад на пляже, но улизнуть не получается. — Не стоит. Ты мне так нравишься сейчас. Ки замирает, когда сильные руки обвивают его. Пухлые губы целуют в шею, и Кихён знает, что в этот момент Хосок улыбается. — Нравлюсь? — выдыхает Кихён. От близости снова начинает кружиться голова, и становится так горячо снаружи и внутри. Он разворачивается за поцелуем и тут же получает то, что хочет. Они едва выходят из прихожей, чтобы кое-как доплестись до кровати. Кихёну даже сейчас ужасно жалко идеально чистые и заправленные простыни, потому что в порядке они точно не останутся, это же Хосок. — Кажется, у меня появился новый фетиш, — говорит он, когда разрывает поцелуй, — тебе настолько нравится фламенко, что ты начинаешь терять голову? — Ты хочешь поговорить об этом? — мурчит Кихён и прикрывает глаза. Сопротивляться становится невозможно, он позволяет раздеть себя и уже больше ничего не стесняется. Ему даже без одежды слишком жарко. — Ты просто не представляешь, как ты в этот момент соблазнительно выглядел. Погоди немного. Кихён удивленно разлепляет глаза, когда тяжесть чужого тела вдруг исчезает с него. Хосок явно что-то задумал, он встает с постели, подходит к холодильнику, в который они убрали пакет с продуктами, и что-то из него достает. Кихён успевает заметить, что это острый перец, вроде того, что они ели в ресторане. — Ты дурак? — невольно вырывается у Кихёна, на что Хосок качает головой и улыбается хитро и сладко. Он не торопится, дотягивается до радио, стоящего на тумбе, и включает случайную волну с испанской музыкой. И Ки просто не может этому сопротивляться, чувствует, как снова растворяется в гитарном мотиве, как сердце бьется в такт песне, и просит снова поцеловать. Хосок целует, целует лениво, старательно обходя губы. Разжигает пламя, и перед глазами из-за него пляшут искорки. Шин усаживает его себе на колени, потому что так удобнее осуществить задуманное. Кихён, со всей своей иногда романтичной натурой, наивно тянется за поцелуем, но чувствует на своих губах указательный палец. Возмущенно вздыхает, с непониманием косясь на своего парня. А тот пронзает его взглядом почти насквозь, как он любит это делать, и этот взгляд гипнотический, заставляет следить за каждым движением. В пальцах вновь мелькает стручок перца, от которого Хосок смело откусывает кусочек. Кихён понимает, что уже, наверное, задохнулся бы от остроты, но вот Хосок на удивление спокоен. Будто каждый день горстями уплетает острый перец. А потом он касается им губ Кихёна, проводит по нижней, и Ки через несколько секунд чувствует, как начинает жечь. Это так необычно, Кихён тщетно пытается скрыть тот факт, что ему это нравится, тем более что Хосок его наконец-то целует. И он отвечает с такой жадностью, с упоением растворяясь в тактильных и вкусовых ощущениях. Жжение распространяется с губ на язык и перехватывает дыхание. Кихён только сейчас начинает понимать задумку своего парня, ему очень хочется отругать его, но сил на это он не находит. Чтобы черт побрал все происходящее, никогда еще Кихён не позволял Хосоку так нагло распоряжаться его телом. Никогда он еще не позволял так легко каким-то животным желаниям брать над собой верх. Они впервые могут никуда не спешить, привычная жизнь остается где-то за кадром, легко забывается под напором чувственного шепота на ухо и страстных поцелуев в губы, а потом и по всему телу. Кихён не запоминает, что шепчет Хосок, но что-то очень пошлое, что так вписывается в окружающую их атмосферу, отчего остатки здравого рассудка благополучно машут на прощание. Он даже не запоминает, как сам срывает с Хосока одежду, как дрожат от нетерпения пальцы. Он впервые перехватывает инициативу, и потом уже не может понять, почему раньше так стеснялся всего подряд, когда все оказывается так просто. Не сложнее, чем фламенко, которое они наблюдали в пляжном кафе, но до страшного возбуждающе и остро. Приходит в себя он с трудом, совершенно не желает открывать глаза, чувствуя, как пальцы Хосока перебирают его волосы. Вторая рука ласково скользит по позвоночнику вверх-вниз, а потом над ухом раздается шепот. — Кихённи, если бы я только знал, что ты на самом деле такой, я бы никогда не поддался на твои отговорки о том, что ты устал или у тебя болит голова. Маленький лгун, — он на секунду замолкает, а потом довольно продолжает, — как хорошо, что у нас есть еще пара свободных деньков, надо будет повторить. И пусть Ки уже вымотан, от одной идеи снова ненадолго сойти с ума у него начинает трепетать все тело. Он разворачивается к Хосоку и не сдерживает улыбки. — Убью, — обещает он, — я надеюсь, мы не сильно помешали соседям и на нас не пожалуются. — Это же Испания, Ки, людям слишком хорошо, чтобы на что-то отвлекаться. Кажется, Хосок прав. Кихён поуютнее устраивается в его объятиях, но не учитывает того, что Шин может захотеть повторения прямо сейчас. Кто бы мог сомневаться, что именно это и происходит. — Эй, ты хотя бы руки помыл после перца, — наигранно-возмущенно отпихивает его Ки, — не вздумай меня трогать своими лапищами! — Хосок смеется, но просьбу выполняет. Утро начинается для Кихёна где-то в восемь, подозрительно рано. Он просыпается от скользящего по обнаженной коже легкого ветерка. Мозг не сразу соображает, что к чему, пока до него наконец не доходит, что эта туша, обнявшая его со спины — Шин Хосок. Кихён стряхивает с себя его руку, чтобы добраться до ванной. По всему телу разливается приятная тяжесть, как после долгой усердной тренировки. Как ни странно, события минувшей ночи вызывают лишь улыбку, а не стыд или смущение. Это действительно удивительно, зная, как обычно наутро бывает стыдно. Но, видимо, в непривычной обстановке все воспринимается совершенно иначе, Кихён и собой-то себя не чувствует, а так, героем какого-нибудь романтического фильма. Он лениво принимает душ, долго растирая тело мочалкой, а выйдя из ванной, отыскивает чистое нижнее белье, потом хватает с пола рубашку Хосока и набрасывает ее на себя, коротко утыкаясь носом в воротник. Пахнет вчерашним вечером. Кихён не сдерживает улыбки, тихонько подходит к холодильнику, в который они вчера успели поставить бутылку с вином, достает ее и старается как можно более бесшумно налить себе в бокал ароматную алую жидкость. Начинать свой день с вина, наверное, не очень хорошо, но Кихён не может удержаться. На цыпочках он выходит на балкон, забирая с собой радио, оставляет дверь открытой и включает музыку. По радио на местной волне играет явно что-то известное, Ки не может распознать слова, кроме все время повторяющегося «me gustas tú», но его все равно тянет подпевать, пусть и на выдуманном языке. Он подходит к перилам, облокачивается на них и неторопливо смакует каждый глоток вина. На голодный желудок его пить еще интереснее: голова начинает кружиться как-то быстро. Кихён задумчиво и с улыбкой уставляется вдаль, смотрит на море. Хочется купаться, но сначала нужно дождаться, пока проснется Хосок. — Красота какая… Кихён вздрагивает от чужого голоса и тут же оборачивается. Вспомнишь солнце, как говорится. — Ты уже проснулся? Хосок кивает, судя по всему, он уже успел сходить в душ и теперь стоит в одних до смешного коротких шортах и с еще мокрыми волосами. Кихён, если честно, не понимает, как можно выглядеть так привлекательно даже после почти бессонной ночи. — Не проснешься тут, когда кто-то пьет вино без тебя, — Хосок недовольно цокает, и Ки протягивает ему бокал, пытаясь загладить вину. Шин подходит ближе, приобнимает Кихёна и тоже уставляется на море. — Ты знаешь испанский? Очевидно, Хосок мотает головой, потому что с какого перепугу он вообще его должен знать. Разве что пару слов и какие-то глупые предложения из разговорника. — А что? — спрашивает он, — ты что-то задумал и для этого тебе нужен кто-то, кто знает испанский? — Нет, — отмахивается Ки, — просто интересно, о чем поется в этой песне. Спустя пару секунд раздумий Хосок выдает короткое: — О сексе. — Чего? — Кихён выхватывает из его рук бокал, — отдай сюда, не заслужил. Хосок смеется и с нежностью чмокает Ки в макушку. Забавно снова наблюдать его смущающимся, зная, что они вытворяли прошлой ночью и во что превратится Кихён этой. — Да просто каждая вторая испанская песня о сексе, каждый второй испанский фильм о сексе, тут и угадывать нечего. Кихён вслушивается в голос певца и мысленно соглашается, потому что звучит песня дико сексуально. И еще море вдалеке, и морской воздух, подступающая жара, утреннее солнце, мгновения свободы, ну и Хосок рядом. Все складывается в невероятный соблазняющий коктейль, и Кихён думает о том, что в Испании невозможно оставаться собой. Невозможно оставаться серьезным, невозможно скрывать свои тайные желания и сдерживать порывы души. Он прижимается поближе к Хосоку и кладет голову ему на плечо, но надолго так не задерживается, разворачивается и целует, потому что здесь и сейчас поцелуи кажутся самым органичным и подходящим действием из всех. И, о боже, ему определенно нравится это.