Oh, mine

Юнги смотрит пронзительным долгим взглядом, оценивая масштабы катастрофы, свалившейся на его голову, и думает податься в буддизм. Запасаться валерьянкой уже поздно, покупать билеты в соседнюю страну тоже, даже закрыть дверь перед носом и ретироваться в спальню не получится — он стоит на пороге, домашний, вполне уютный в тапочках с мишками и длинном полосатом халате поверх пижамы. «Классное утро» — думает Юнги. — «Классное. Потрясающее. Мне всё нравится, а это исключение» — продолжает думать Юнги. До того, как раздаётся звонок в дверь его дома. Катастрофу зовут Чонын, ей без трёх месяцев девятнадцать, то есть почти совершеннолетняя, совершенно охуевшая особа, которая на встречу с любимым (нелюбимым) старшим сводным братом посмела надеть какую-то развратщину. Колготки в сеточку, короткую клетчатую юбку с цепями. Лёгкую маечку под кожанкой. Вообще-то на дворе не июнь месяц, и даже не апрель, но милая (стервозная) маленькая сестрёнка хотела на это плевать. На улице отвратительный ноябрь, мерзкий, скользкий, моросящий, почти такой же, как характер самого Юнги. Позади катастрофы стоит мать, а точнее мачеха Юнги. Отродье по имени Чонын появилось до того, как мать девушки вышла замуж за отца Юнги, а потому Мин-младший может отзываться о новоявленной сестре только в шутку. Он никогда её таковой не принимал. Да и с того момента, как две семьи объединились, а Юнги было уже двадцать, он перестал с ними жить и нашёл себе отдельную квартиру. — Здравствуй, Юнги, — уважительно говорит мачеха и подталкивает Чонын, застывшую с безразличным выражением лица, к Юнги. Она переступает порог, оттесняя старшего брата, у которого до точки кипения ещё далеко, но в целом очень чревато, и смотрит на женщину, едва ли старше его самого лет на десять. У них с Чонын разница в одиннадцать лет. И это не то, чтобы проблема, просто Юнги каждый раз ставит галочку себе в голове. Это даже не сестра. Сестрёнка. Малявка. Он помнит её худющей, как скелет, с вьющимися чёрными, как воронье перо, волосами и такими же бездонными глазами, курносую, неловкую и шепелявую. Ей было девять, и она была милым ангелочком на свадьбе родителей. Что пошло не так? С тех пор не осталось ничего милого и невинного. Подводка на глазах, цветные линзы, красные губы (ох как бы он дал по ним за то, что она ещё такая маленькая, а пытается быть взрослой за счёт косметики), короткие юбки, открытые топы. Блядские чокеры. Юнги шумно вдыхает. — Нам с отцом… — Я знаю, что у вас там с отцом, — перебивает Юнги, даже не хмурясь. Отпуск, симпозиум, открытие нового филиала, встречи с инвесторами. Сам варится в том же самом примерно. И бесстыжую девчонку не взять с собой — у нее через пару месяцев выпускные экзамены и выпускной, ей надо сидеть дома и готовиться. А Юнги ни разу не нянька. Вот вообще. Но он молча пропускает родственницу, которая тащит за собой чемодан, и кивает мачехе, мол, ладно, я сам не успел отвязаться, теперь сам буду разгребать. Благо у него есть пара друзей-придурков: один взял на воспитание девочку из приюта, а второй сам добровольно пошёл в педагогические. Феерические идиоты. — Братик! — звонко кричит Чонын, и Юнги только отводит взгляд, не меняя эмоций. Скульптура. Ледышка. Бесчувственный камень. И это всё — для него комплименты. — А какую комнату я могу занять? Можно вон эту с плазмой и двуспальной кроватью? Мне нравится мрачный стиль! — Это моя комната, вообще-то… — шипит тихо Юнги под ошалелый взгляд мамы девчонки, но тот уже машет рукой, мол, идите, вы дитё сдали, я дитё принял, за психическое и физическое здоровье не ручаюсь, но постараюсь вернуть в целости и сохранности. Если первая не сбежит. Женщина уходит, поджав губы. Видимо, ей эта идея тоже изначально была не по вкусу, а настоял отец, которому обязательно надо таскать жену везде и всегда, и делать было нечего. — А ну стой, пиявка! — Юнги нагоняет её в своей комнате, когда она уже закатывает туда чемодан со шмотками, берёт её поклажу и жестом заставляет пойти за ним. Дом у Юнги свой, недавно приобрёл. Разжился, бизнес, наконец, благодаря Тэхёну в том числе, пошёл вверх. Удобство его работы — работать сам на себя. Юнги уже опытный продюсер. Не вчера родился, знает где, что и как, тенденции, предпочтения, куда лучше вложиться, кого лучше раскрутить. Юнги упорно работает и ненавидит тратить время впустую. Поэтому то, что на его голову сплавили младшую сестру, для него действительно катастрофа. — Я выделил тебе отдельную комнату, — для надёжности это оказывается самая дальняя от его спальни комната в одноэтажном доме. Всего же комнат пять, включая гостиную, большая столовая и две ванных — с его стороны и со стороны как раз Чонын. Пересекаться по минимуму. Юнги открывает дверь и впускает девушку в пустое, никем не обжитое пространство. Нейтральные зелёно-синие обои, такая же плазма, что у него в спальне, но вместо двуспальной кровати — большой диван с четырьмя подушками. Чонын пожимает плечами — и это сойдёт. — Прикольный дом, братишка, — хмыкает она и проходит, кидая рюкзак на диван. Юнги снова вздыхает. Тэхён что-то рассказывал про правила воспитания, вычитанные в учебниках по педагогике, спизженных у Чимина. Но Тэхён никогда не следует правилам конкретно и по алгоритму, он обязательно вставляет свои правила и пометки. Итак, правило номер один: если ребёнок ни во что тебя не ставит, надо заявить свой педагогический авторитет. — Я тебе не братишка, — собравшись с мыслями, строго говорит он, — не братик и братан. Усекла? Запомни: на людях звать меня просто брат, можешь использовать уважительную форму, что будет даже лучше, можешь звать Юнги-оппа. Когда мы одни, обращайся ко мне формально и по имени, мы с тобой не брат и сестра. Ты мелкая нахлебница, свалившаяся на мою голову на три месяца, так что я уж тебя перевоспитаю. Раз уж меня попросили, я прослежу, чтобы ты готовилась к экзаменам. Тебе придётся делать по дому кое-какую работу, за просто мою доброту ты тут жить не будешь — вышлю бандеролью родителям. Не приходить домой позднее десяти вечера — накажу. Не краситься вызывающе, то же касается одежды — накажу. Не водить сюда никого, не пить и не курить, думаю, и сама понимаешь, я тебе очень не рекомендую. Советую тебе меня слушаться. Наказания будут суровыми. Ненавижу доводить девушек до слёз. Чонын с каждым запретом мрачнеет в лице, но дослушивает до конца. Когда он заканчивает и выходит, Чонын со злости хлопает дверью за его спиной и закрывается на замок. Мужчина усмехается. Бунтующие подростки — это нормально. Сам таким был, правда, его воспитание никого не интересовало в семье. Но раз уж ему придётся терпеть девчонку несколько месяцев, лучше выполнить свою функцию добросовестно. Он не позволит ей портить ему репутацию, устраивать здесь вечеринки и погром, не позволит маленькой и ещё ничего не понимающей помыкать им и неуважительно относиться. Да, он не особо участвовал в жизни семьи, он обособленно жил, сам по себе. Но вообще-то он, несмотря на всё это, ежегодно отправлял родителям и мелкой занозе, которую толком не помнил, подарки от своего имени. Он делал это регулярно. И считал, что этого присутствия достаточно. Если Юнги выживет после трёх месяцев совместного проживания с маленьким чудо (вищем) под одной крышей, он напишет собственную педагогическую поэму. Однако мог ли знать Юнги о том, как каждый раз с трепетом открывала маленькая девочка подарки старшего брата, которого видела практически только на фотографиях, и как ждала, что однажды он, весь такой неприступный, загадочный, холодный приедет в какой-нибудь праздник и проведёт с ней время, узнает её получше и перестанет избегать с ней общения только потому, что был против этого брака? Юнги не мог знать о её переживаниях. Что она всем сердцем хотела понравиться старшему брату и пыталась ему подражать. Пока однажды не поняла, что он никогда не примет её как сестру. — Юнги-оппа, — Чонын расставляет книжки по полочкам и улыбается сама себе. — Я выросла, оппа. Теперь тебе придётся со мной считаться.