Драма Божественного покровительства

*** Ветер волнует полевые травы. Мягкие перекаты нежно щекочут ноги. Дымок от костра взвивается вверх, разнося запах вишни и вкусной похлебки. Временные жилища, построенные из дерева и кожи, кипят жизнью. Один рубит овощи, другой вялит мясо, третий пасет лошадей вдали — все заняты своим делом, любо-дорого смотреть. Вдохнув полной грудью прохладный влажный воздух, женщина возвращается с охоты. На поясе болтается пара мертвых зайцев. Все приветствуют охотницу, бегут наперегонки, чтобы обслужить, помочь, угодить. Охотница улыбается, откидывает капюшон накидки.  — Тиит ипсум*, царица Ухауса! — хор восторженных голосов. Ровно мгновение длится минуты славы. Ухауса вздыхает с облегчением, не перенося на дух условности; того хотят товарищи, она позволяет. Садится у костра, принимается за разделывание мяса. *** Наступает ночь, детей укладывают спать. Ухауса запрещает гулять далеко от лагеря после заката, потому как раньше из-за этого часто пропадали дети. Либери’ма** уходили, племя не ощущало защиту, дела шли неважно.Проблема частично решается, когда вводят ограничение. Взрослых оно не касается. Несколько темных фигур мнутся на месте. Лица скрыты капюшонами грубых плащей. Уверенной походкой полукровка подходит к ним. Собравшиеся кивают и стройной цепочкой молча идут в овраг. Они выглядят непринужденно. Разводят костер, скидывают одежды, поют оды на честь бога безумия. Десяток обнаженных женщин и мужчин танцует в такт отблескам пламени на своих телах. Легкий ветерок развевает волосы, травы, пламя. Всё движется в едином ритме. Лепестки алого цветка взвиваются в небо, сливаются с искрами небесных блесток. Аморфный сизый дым стелется по земле. Пестрые образы танцующих цветов, безудержное, пьяное веселье. Деревья, скалы окружают смотрящих, глубокий космос как купол церкви, и таинство обряда. Перед ними предстает Тарн, покровитель сумасшедших и странников, любимчик демиургов. Дикий, безумный, с горящими от возбуждения глазами, подхватывает Ухаусу и ведет в танец. Либери’ма расступаются, освобождая им пространство. Долгое кружение, прыжки, поддержки в воздухе. Короткие шаги, описывающие дуги. Взмокшие тела, сбитое дыхание. Замирают. Смотрят в глаза друг другу, долго, внимательно. Искра. *** Охота. Степи с жесткой травой, кособокие деревья, растущие островками. Группа существ. Женщина ведет за собой товарищей ловить непуганое местное зверье. Соплеменники ликуют возможностью запастись едой на дни, но, кажется, Ухаусе нет никакого дела. Питомцы царицы шалят и распугивают дичь, своей паутиной путают ноги товарищам. Равнодушие. Отрешенность. Косые взгляды. Когда племя собирается в новый путь, царица уже ожидает следующей стоянки с замиранием сердца. *** Обратно после ритуала принято возвращаться расслабленной, болтливой компанией. Молодые дети мира обсуждают сплетни племени. Юноша-акват***, оглядевшись, делится новостью о неприятных шепотках про их лидера.  — Тут и там народ начинает говорить, что она слишком зациклилась на Тарне… Нехорошо это, нехорошо, — тихо комментирует, кивает и картинно заламывает руки.  — Серби, а теперь ты расскажешь всё, что знаешь. Ты же будешь сотрудничать со мной, верно? — маленькая фигура будто возвысилась над акватом, глаза-омуты злобно сощурились, а губы сомкнулись ниточкой. Царица не любит неповиновения, не любит сплетни, не любит слабость. Выжидает. Серби медлит, остальные немые, как рыбы. Оглядывается в поисках поддержки. Следующим утром собирается совет, на котором всех «виновных» публично отчитывают. Серби стоит вдалеке, охваченный парализующим стыдом. *** Вечером того же дня Ухауса в одиночку уходит на охоту. Расстановка ловушек, ловля на живца, погони — всё это успокаивает женщину. Среди негустой травы полупрозрачная фигура солнечного призрака, окутанная ореолом мягкого света. Плавные движения. Звон бубенцов приближается. Отчетливее становится силуэт. Тарн, никакого сомнения. Ухауса хочет заговорить, но тело будто парализовано. Может только следить влажными глазами за движущимся силуэтом кумира. Улыбка бога безумия вызывает опасения. *** Две луны неестественно-ярко и неподвижно висят на небе, которое выглядит, как картинка. Пять маленьких островков застывают в воздухе, а под и над ними чернеющая пустота. Как декорация и сцена для двух скучающих актеров, чье время еще не настало. На ближнем к зрителю острове между двух деревьев крепится гамак с первым актером. Демиург уже много лет создает этот мир, и пару лет отдыха ему совершенно не повредит. Его тело из синего пламени едва горит, беспечно болтаясь в такт искусственному ветру. Создано всё, что нужно, ничего нового уже не внедрить. Остается ждать и скучать. Летающие острова — всего лишь пространственный карман, место для отдыха, подчиняющееся желанию Ненто и его напарницы. Второй актер без умолку трещит и прыгает, позвякивая бубенчиками. Гиперактивный приятель демиурга затевает новую игру, для которой уже появилась главная фигура.  — Только я совершенно не знаю, что делать! С этой головой-сердцем из морских роз нужно определенно придумать что-то весёлое, необычное и завораживающее. Может, подкинешь идейку? Что обычно любят смертные? — весело обращается к Ненто, на что тот задумчиво поворачивает пустую безликую физиономию.  — Может, воспользуешься своей очередной «остроумной» шуткой, которая сработала в прошлый раз? — ехидно процедил демиург.  — Не будь Матерью, — поморщился юноша, с досады закрыв третий глаз. — Я реально хочу дать девочке что-то, что сделает её хоть на короткий срок счастливой, с большими привилегиями и правами, чем она имеет сейчас… Хорошая идея, правда? Только вот с воплощением туго, понятие не имею, что ей нужно.  — Обычно женщины бредят заиметь ребенка от бога… Думаю, демиург Земли показывал тебе таких полоумных. Шут задумывается и мотает головой.  — У меня есть идея получше! Отец, небрежно поправив на голове мальчика колпак, растворяется в воздухе. Тарн садится продумывать план. *** Во главе процессии рассекает Ухауса на кремовой лошади, серьезная и печальная. Либери’ма двигаются плотной живой толпой, верхом, пешком, в крытых повозках. Впереди колючие ветки, что острее терновника и опаснее пустынного кактуса. Женщина вынуждена слезть с лошади и вести её, взяв за поводья. Детей, больных и маленьких питомцев прячут от острого кустарника в фургоны. Царица продолжает двигаться в авангарде процессии, движимая одними мыслями о скорой встрече с Тарном. С осторожностью выбирает тропы, первой встречая изящным телом удар. Пусть царапают ветки нежную кожу, оставляют уродливые шрамы, её взгляд бессмысленно устремлен в горизонт. Тихо перешептываясь, соплеменницы легонько толкают друг друга локтями. Неловко переглядываются, надеясь, что найдется более смелая подруга. Одна из женщин предлагает тянуть соломинку, и таким методом находится счастливица.  — Слушайте… — начинает, неспокойно сминая руки и отводя взгляд, — У меня тут вопрос… Ну… Эм… Почему Тарн так важен для Вас? Мы не понимаем! Вырывается отчаянный полувздох-полукрик. Женщина заламывает руки, хватаясь за край шаперона Ухаусы. Соплеменницы косятся с осуждением. Убирает руки, не зная, куда себя деть. Щеки заливаются стыдливым горячим румянцем. Слышится смешок.  — О, сестра, знала бы ты, чем я ему обязана! — с наигранной горячностью восклицает. — Знала бы, не задавала таких глупых вопросов. Помолись же ему и не маячь перед глазами, сестра. Запал исчез, голос стал бесцветным, а взгляд, искоса брошенный через плечо — мрачным и жутким. Женщина вздрогнула, опустила голову, часто закивала и поспешила скрыться.  — И вас, сестры, это тоже касается. Соплеменницы рассеялись, как предутренний туман. *** К середине следующего дня племя выходит на узкий заброшенный тракт. По оба бока от дороги начинаются леса, живописные и кучерявые. Владычица кочевого племени подгоняет двигаться быстрее. Она точно знает, скоро будет озеро. Амфибии смогут смочить кожу и почувствовать себя комфортно, а остальные тем временем разнообразят свой рацион рыбой и водорослями. Нужно к тому же пополнить запас пресной воды. Из неоткуда в почву вонзается стрела. Конь встает на дыбы, скидывая Ухаусу, сеет хаос среди людей. Кто виноват? Что делать? Десятки противников, как капли воды похожих, нападают на племя. Мелькает мечи, стилеты, летают метательные ножи и стальные звёзды.Численный перевес давит людей Ухаусы, словно копыта лошади — виноград. Один за другим падают раненые друзья: сколько из них уже не вернутся домой? Любой ушиб меркнет перед страхом и тяжестью ответственности. В попытках помочь хоть кому-то сама едва уклоняется от лезвий: металл свистит в миллиметрах от кожи. Прошибает холодный пот, вздрагивает, и тело перестает принадлежать ей. Сникает волнение, появляется точность. Ловкие, спокойные движения и умелые удары. Экзотические приемы, образовывающие уникальные связки. Короткие, внятные, гениально простые команды. Уверенный голос, бесспорно подчиняющий себе. Выжившие незаметно сбегают. Ухауса проигрывает по всем фронтам перед тем, что вселилось в тело, и мирится с этим.Об этом никто не узнает, все будут думать — это она такая мужественная и смелая. Не покидает чувство неправильности происходящего, но вина перед семьями погибших — более весомое бремя. Бегут, пока не наступает затишье и безопасность. В такие чащобы нет смысла рваться врагам: что можно забрать у кучки разбитых наёмников? Медведи-целители латают раненых, на ходу собирая полезные травы. Ухауса решает насущные вопросы: «Когда забирать мертвых?», «Куда двигаться дальше?», «Где достать деньги?», «Как мы будем жить теперь?». На что-то иное времени совершенно не остается. *** У кочевого табора всегда с собой есть зеркала, ставшие одним из предметов первой необходимости. Несмотря на грубую и грязную работу, наемникам нужно выглядеть прилично, чтоб вызывать доверие у заказчиков. Такие требования выставляются и поныне, ибо с годами народ стал пугливее. Обмельчали торговцы, основные заказчики, будто не охрану, а свиту себе заказывают. Ухауса пользуется этим, подолгу с утра зависая у зеркала с медной окисленной рамой, чтоб привести гриву в порядок. Царица закрепляет волосы тонкими ювелирными шпильками, формируя из жгутов компактные розы. Напевает навязчивый простой мотив. Гребень делит сине-зеленые пряди, вычесывает репейник. Полукровка бросает взгляд на отражение, а за спиной, широко улыбаясь, стоит Тарн. Как статуя замирает. Тонкий писк, звон металла. Резко вскакивает, оборачивается и бежит к соседней крытой повозке гадалки-урсиаутема****. Фургон темный, подушки расшиты паучьей нитью, а на них, расслабившись, лежит медведица. Голову украшает повязка с пером, а на бедрах полоска ткани держит набедренную повязку с узором кошачьей морды. Полуприкрытые веки, томный взгляд — взъерошенная голова, испуганное лицо, дергающийся глаз. Легкий кивок головы. Царица запрыгивает внутрь, бросается соседке в ноги. Дрожит.  — Лида, я вид-дела его в з-зеркале… Я боюсь, он-н не д-дает мне сп-покойно жить, — шепотом, спиваясь когтями в грубую кожу. Тишина. Большие глаза, неотрывно смотрящие на медведицу.  — Он твой сильнейший и единственный покровитель. Кому ты еще нужна, моя девочка, боги не любят своих ошибок, а ты, как и все полукровки, им противна до ужаса. Они настолько эгоцентричные, что позволили вам случаться, а теперь еще и недовольны этому. О, моя девочка, знала бы ты! Это как сделать изначально гнусную, как животное, породу, а потом постоянно наказывать и заповедать так не делать. Только полнейший безумец так сделает.Они сами виноваты в падении строя, а Тарн ничего не требует и не морализаторствует, он бог, но всяко сильнее любого другого на этой земле, моя девочка. Не бойся, однажды его руками и ты спасёшься, но пожалеешь, если узнаешь, какой ценой… — едва различимо за рычащими и шипящими интонациями. Голос медведицы тихий, мягкий, но неразборчивый, обволакивающий и медитативный. Она говорит на родном наречье, не зная универсального языка, и её всё равно понимают. Блестящие от слёз глаза напротив стирают влажность. Ухауса встает, идет к себе в фургон, прячет зеркало. Вытряхивает из волос шпильки, разбирает прическу, плетет косу, скручивает и закалывает её в баранку на затылке. Берет с собой лук, кинжал, ловушки и любимую лошадь. Ухауса скачет, не разбирая дороги, пока не скрывается за горизонтом. Соплеменники пожимают плечами, думая, что она просто уехала на охоту. *** Ухауса продолжает танцевать у костра от привала к привалу каждое полное полнолуние. Она отдается полностью, надеясь снова увидеть своего бога. Продолжает проводить ритуалы на правах главной жрицы, и ревнует бога к каждому существу, кто хоть на шаг приблизится к нему. Смотрит с далёкого расстояния, восторженно, замирая перед недостижимым идеалом своего кумира. Женщина находит в себе всё новые и новые недостатки, убеждаясь, что недостойна такого, как Тарн. С каждым оборотом лун все больше уклоняется от обязанностей: уходит на охоту, исчезает по пути к костру, ссылается на плохое самочувствие. На неё кричат, возмущаются, обвиняют в предательстве. Пока возмущенных мало, давать отпор просто, ведь на стороне царицы авторитет и власть. Чем больше существ осуждает её, тем хуже становится: постоянный стресс, частые истерики, отсутствие поддержки. Женщина теряет силы на дела, что раньше были простыми: охота, разговоры, собирательство. Либери’ма убеждают, что если Ухауса не согласиться стать «вечной женой бога», то навсегда оскорбит его и навлечет беду на племя. Она уже сейчас должна ощущать всю силу проступков, стыдиться и желать искупления. Должна желать того же, что и толпа, иначе — голову с плеч.Нестройный хор голосов, изрыгающих оскорбления. Агрессивные выпады, как сотня мелких камней избивает уставшую и измученную царицу.Живое кольцо лиц сужается и давит, царапает глотку, сжимает шею. Из последних сил Ухауса гордо выпрямляется, поднимает голову и смотрит разочарованными глазами на товарищей. Они умерли для неё сегодня. Рот изгибается в презрительной усмешке, выплевывая слова согласия, как наихудшие проклятья. Она устала бороться. Недолго думая, ритуал назначают в ближайший луностой*****. *** Рядом с повозкой скачет шестеро всадников с каменными лицами. Буквально несколько дней назад они беспрекословно подчинялись царице-полукровке, а теперь везут её под конвоем к святилищу, и не слушают слабые доводы бывшей главы. Ухауса утратила власть, и ей остается только бессильно злиться в новых условиях. Ни кандалов, ни цепей, а по рукам и ногам связана, бесправна и бесславна перед жестокой толпой, что была семьей. Дорога ведет к главному святилищу Тарна в западной части степи. Самое сердце безумного бессердечного бога, куда рано или поздно приходят фанатики и учиняют беспредел. Здравомыслящие либери’ма обходят это место по дуге, обвесившись оружием с пят до ушей, и молятся тихо своим богам, чтоб обошлось. К ритуалу свадьбы принято готовиться тщательно, решая вопросы заранее на общем обсуждении. Мнения невесты не спрашивают, она бесправна и ведома. Иногда наблюдатели остаются вдали, но держат Ухаусу на виду. Изредка поднимают взгляд над книгой, видят неподвижную фигуру, смотрящую куда-то вдаль. Удовлетворенно хмыкнув, возвращаются к чтению. В голове женщины — план побега, когда по периметру караулят самые смелые и ловкие. Она сама тренировала их, с младых лет растила этих беспризорников настоящими солдатами, а в итоге что? Вырастила на свою голову идеальных, покорных, четко разграничивающих семью и работу ребят. А она не семья ли им? Равнодушные лица религиозных фанатиков, чьи глаза горят от мысли о скором ритуале, ни родственного тепла, ни сочувствия. Раздумья прервал новый мальчик, недавно пришедший в племя. Он всеми силами пытался доказать свою полезность: то кролика с охоты принесет, то хворост наберет, то конец напоит. Местные дамочки полюбили его за сладкую внешность и неподражаемую вежливость, но простой, незаносчивый характер.Аккуратные прямые волосы прикрывают лоб, ушки и шею, а большие живые глаза не оставляют никого равнодушным. Некоторые мамы легонько толкали вбок дочек, мол, присмотрись, жениха тебе вырастим. В руках его целый букет бело-желтых цветов, сливающихся неразборчивую кашу из лепестков.  — Давай погадаем на ромашке?  — Но это же делают только девочки, — беззлобно скалится. Мальчик глядит исподлобья, и тихо фыркает. Шутя толкает женщину в плечо, с удовольствием отрывает белоснежные нежные лепесточки ромашки, которые падают в непривычно шелковистую траву. Любит, не любит, замуж возьмет… Скучно! Если бы всё было так просто. Голубые детские глаза-алмазы сверкают любопытством.Его интересует всё на свете, от «Почему небо голубое?» до «Почему ты грустишь?». Ухауса, не особо задумываясь, рассказывает. С чувством, тактом, расстановкой, не скупясь на слова и эмоции. Она, сама не понимает, почему ощущает себя в безопасности рядом с этим ребенком. Он аккуратно прикрывает челкой третий глаз на лбу. *** Ночь перед ритуалом. Ухауса не спит, а смотрит в небо и размышляет о своей участи. Тихая злость клокочет огнями местного солнца Бранд. Взять, разорвать, раскроить им череп, тем подонкам, что пошли на поводу у мятежников. «Сыночки» и «доченьки» продали наставницу буквально ни за что, ведь Тарн, как удача, неуловим. Он имеет много общего с земной Фортуной. Обещает покровительство, но без гарантий божественного слова, а женщине страдать. Очередная «жена бога», унизительный статус, клеймо на всю жизнь. Оно возвращает к далёкому прошлому и вынужденному обету безбрачия. Уроженка далеких северных болот Ноли, она воспитывалась под эгидой местных богов. Родители были холодные и строгие, под стать религиозному кумиру. Никогда не считались с желаниями дочери. Горячий, южный пыл и страсть настолько нездешние, что родители ушли в крайности по «излечению ненормальности». Они отдали дочь в монастырь в пользу бредовой северной церкви. Там запрещалось всё, кроме молитв, слез и смирения. Новеньким предлагается выбор: либо плачущая сестра милосердия, давшая обещание оставаться одинокой, либо корм для волков на ежегодном ритуале. В холод, мороз и лютую метель бедную жертву голой выгоняют в лес, на съедение диким зверям. Считается, что это откуп богам на возможность жить в новом году. Напуганная девочка выбрала первое, а потом, уходя собирать клюкву на рассвете, сбежала. С первым, что было под рукой, прямо в монашеском платье и платке, дрожащая под ветрами. Она ела что попало, спала где попало и шла куда попало, не зная дороги в светлое будущее. В пути, узнав о Тарне, кочевниках и культуре, безграмотная северная девочка с пылким нравом принялась впитывать знания. Училась читать, писать, красиво говорить, считать, охотиться. Общалась с новыми богами без страха. Если не боятся они, то чего бояться ей? Максимально заняла своё время, постепенно забывая о диком севере. Мать, Отец, Деус Пирс, лучшие поэты, писатели и публицисты человеческого и дочеловеческого времени встали перед ней, только успевай брать. Только вот обязательства никуда не делись. Слова имеют огромный вес, и их сила не исчезает. Плохое предчувствие. Злость. Глухой, тихий смех, срывающийся на слёзы. Сбежать невозможно, она не сможет начать сначала, когда знакома практически каждому в степных территориях, даже на другой стороне мира. Отказаться означает навлечь на себя цепочку печальных событий: потеря авторитета, ненависть народа, смерть. Страшно. *** Костер. Её дети и братья, сестры и подруги, неприятели и соперники облачились в тяжелые ритуальные робы. Их ткань давит к земле, греет и холодит, а огромный капюшон скрывает лицо.Неприкаянно наблюдает каменный идол приготовления у мраморного стола, на котором лежит женщина. Ухаусе поправляют волосы, укладывают пшеничный венок с васильками. Вкладывают в руки изогнутый змеёй ритуальный нож. Его рукоять инкрустирована рубинами — каплями крови прошлых божественных жен. На обнаженном теле нарисованы сотни глаз и цветов, даже по чешуе вьются. Она беззащитная, бежит дрожь от холодного ветерка. Десятки живых глаз впиваются любопытными пиявками, такие яркие от отблесков пламени в безлунной ночи. У кого глаза-зеркала, у кого — черные провалы, что нагоняют жуть. За деревьями мелькают солнечные призраки духов. Странный амфибий дает отмашку и уходит. Его окликают, чтоб уточнить детали. Тени останавливаются и говорят. Такое странное имя, Ухауса приглядывается. Ничего не видно. «Зеро»… Кажется, это её бывший ассистент. Начинается ритуал. Десятки либери’ма сотрясаются в синхронном танце, приглашая Тарна. Им не так легко и привычно, как под руководительством Ухаусы, что дает почву для мимолётного злорадства. Вскоре божество появляется, будто выходит из дверного проема, за которым — тягучий кисель. От него отделяются куски каменной крошки, ссыпается мелкий речной песок. Каждый видит своё, будь то страх детства, отец, мать, священник или же сам смотрящие — безумие принимает разные формы. Бесконечное и неисчислимое, абстрактное и конкретное, пугающее и притягательное — неуправляемое. Оно возвышается над девушкой, та протягивает кинжал. Как в первый раз взгляды, принимает оружие и рисует острием на запястье опоясывающую линию. Тонкие струйки крови, больно. Она молится, как ни странно, как ни абсурдно сейчас молиться приносящему боль богу. Если полос станет три, женщина никогда не ототрется от статуса «жены бога». Она превратится не более чем в религиозный инструмент и инкубатор, и никогда не сможет снова стать лидером. Нигде. Страшно. Вторая линия. Оглядывает толпу. Десятки заинтересованных пустых глаз прикованы к ним. Тишина. Ласковый треск костра. Затихли птицы. Солнечные призраки погасили свои огни, и ушли восвояси. Небо перестало мерцать. Ветра застыли в ожидании. Тарн отстраняется и кидает нож в лоб тому, кто первый высказал идею сделать Ухаусу «женой бога».Глухой звук падения тела. Оцепенение толпы. Грубо вырывает нож из головы, пинает труп, отодвигает его носком обуви. Взгляд, полный превосходства. Женщина наблюдает, как тем же ножом безжалостно вырезаются сообщники. Бульканье задыхающихся полутрупов вызывает тягучее, как жвачка, напряжение внизу живота. Царица в восторге.Их крики, стоны, мольбы о пощаде ласкают слух. Вскоре тела охладеют и пойдут на корм животным, а о личностях, таких злых и несправедливых, забудут. Немой восторг. Бог подмигивает Ухаусе и исчезает. Она встает и молча аплодирует. *** Царица бинтует руки. Крови оказалось очень много, испачкалось даже тело и руки по локоть, и пахнет она немного иначе. В прочем, Ухаусе не важно, кровь отмоется. Мало ли крови видела наемница? Передает роль жрицы другой девушке, которую заприметила на этом странном ритуале.С невиданной по сей день строгостью выдвинутый ультиматум: молчание или смерть. Репутацию возвращать не одно поколение, пусть лишние рты не мешают девушке. Следующим утром они едут в ближайший город, где сейчас ярмарка, чтоб найти работу и разойтись до следующего несезона. Все знают условное место возвращения. Девушки странно поглядывают на лидера, искоса и с испугом. Она думает, что могло значить подмигивание бога. Говорит, чаще монологом. Предложения бессвязны и бредовы. Никто не смеет перебивать. Её настроение падает до дна океана, а потом резко поднимается, вызывая истерический смех.Царица царапает себе руки, успокаиваясь во время истерик. Люди в городе странно косятся при разговорах Ухаусы с соплеменниками, крутят пальцем у виска. Тарн хихикает, наблюдая за женщиной. Она убила практически всё своё племя, гонимая ненавистью и эффектом трав, специально подмешанных им в краску, которой дамочки расписывали тело. Никто не подумает на милого ребенка, исчезнувшего в ходе ритуала, и некому будет думать. Остались только несколько девушек, настолько запуганных, что ничего не скажут и будут верны ей до смерти. Ухауса искренне верит в доброго безумного бога и свою добродетель. Верит, что преступление совершено не им. Когда же осознает — сойдет с ума окончательно и затянет с собой в бездну оставшихся живых. Тогда Тарн заберет её к себе в царство, как уникальный музейный экземпляр. С трепетом коллекционера запишет историю и сохранит в памяти.  — Зеро, ты пропустил такое событие… — мечтательно пропел бог безумия. Унылые рыбьи глаза юноши отбивают всякое желание рассказывать о случившемся.