Время работает на нас

Прощальная вечеринка после этапа в Тюмени… Все спортсмены разъезжаются по домам, приходит время коротких отпусков после напряженного Олимпийского сезона, наступает длительное межсезонье. Время, когда можно расслабиться, отдохнуть, спокойно подвести итоги прошедшего сезона и с новыми силами начинать подготовку к следующим стартам. Но, несколько биатлонистов решили задержаться в Тюмени еще на пару дней, и у них были на то свои причины. Фуркад старший сидел в кресле и сквозь призму фужера разглядывал своих товарищей. Они сняли на пару дней комфортабельный коттедж специально для того, чтобы отметить завершение сезона своей теплой компанией. Симон прекрасно понимал, что для всех из их прекрасной шестерки эта сугубо частная вечеринка была, что ни на есть, самой знаковой. Больше такой теплой компанией они уже вряд ли соберутся. Эмиль уже окончательно решил, что завершает свою карьеру. Хотя он и не объявил об этом во все услышанье, но близкие друзья уже были в курсе. Антон тоже об этом подумывал, но пока не озвучивал свое окончательное решение — все будет зависеть от того, насколько быстро он сумеет восстановиться после болезни. Да и он сам тоже подумывал о том, что пора заканчивать. Звезд с неба он не хватал — эту прерогативу начисто забрал себе его младший братик, а быть вечным середнячком среди молодых и перспективных — его это явно не устраивало. Кто же остается? Мартен — он просто обязан был подтянуть за собой молодежь, научить ее побеждать… ну, а потом уже, с чувством выполненного долга гордо уйти непобежденным. И на пару лет, о которых он заявил, его еще точно хватит, хотя… если уйдет Антон, еще не известно, останутся ли у Марти силы на дальнейшую борьбу за титул бессменного и беззаговорочного лидера Кубков Мира? Глядя на этих двоих — Мартена и Антона — только слепой бы не смог понять, что только вдвоем, в тандеме, они могут добиваться высоких результатов. Не стань одного, и у другого не останется стимула продолжать борьбу. Вечные и непримиримые соперники на трассе — в остальной жизни они были одним, единым и неразделимым целым! Симон даже иногда завидовал своему младшему братишке, что он смог переступить через себя, через всех и вся, в конце концов, убедить даже Шипулина в том, что если двум людям вместе хорошо, а порознь — плохо, то абсолютно неважно какого они пола — одного или противоположного, главное то, что им просто хорошо и комфортно вместе, а все остальное — это обычные предрассудки. Ну, Тарьей. Конечно же, куда без него? Бё оказался в самой выигрышной ситуации — их с Эмилем хотя бы не разлучала пресловутая граница, отделяющая одно государство от другого. Они, как ни крути, но все равно оставались вместе. Максимум, что их разделяло, и то ненадолго, так это любимые диваны Эмиля! Но, даже они, эти самые диванчики, способствовали и их воссоединению, поскольку, стоило только Свендсену расположиться на оном и отдаться ему полностью, то тут же появлялся Тарьей и… ни Эмиль, ни диван, уже не возражали против третьего, но совсем не лишнего. Симон медленно попивал из своего бокала и молча наблюдал за своими друзьями. Норвежцы, как обычно дурачились, и, никого не стесняясь, ластились друг к другу, то и дело, стараясь показать всем, что если в этом мире и есть сильные чувства, то это явно сказано про них. Мартен с Антоном, напротив, не проявляли своих эмоций демонстративно, но стоило только рассмотреть взгляды, которыми они одаривали друг друга, то сразу становилось понятно какая горечь и безысходность в них сквозили. Этим двоим было намного труднее принять то, что они не смогут больше видеться так часто, как раньше. Но больше всего Симона волновал еще один человек. Еще один постоянный член их веселой и теплой компании, его тезка Симон Шемпп. Этот немец давно и насовсем завладел его сердцем и разумом, но, как считал сам Фуркад, шансов на взаимность у него не было. И это понимание съедало и выжигало его изнутри самой сильной и едкой кислотой. И именно оно и не давало ему мужества и решимости уйти, наконец, из спорта, потому что тогда у него вообще не останется ни малейшего шанса когда-нибудь еще встретиться со своей, пусть и несбыточной, мечтой. — Скучаешь? — тихий голос вырвал Симона из его не веселых размышлений и, карие глаза в упор наткнулись на темно-зеленые. — Согласен, грустно осознавать, что у ребят это по ходу последний совместный сезон. Шемпп присел на подлокотник кресла, в котором удобно расположился француз и продолжил: — Мне, почему-то кажется, что Антон тоже уйдет. Как Марти это переживет — одному Богу известно… Но, как ты думаешь, Симон, это же не разведет их в разные стороны навсегда? — Надеюсь, что нет. — Улыбнулся Фуркад. — Такие чувства не исчезают просто так. — Он сделал очередной глоток из бокала, — Знаешь, а я им все равно немножко завидую. Даже несмотря на все трудности, что они пережили, да и на те, с какими им еще предстоит столкнуться. — Ты о чем? — Шемпп повернулся к Симону и теперь внимательно смотрел на него. — Да все о том же — ни Антон, ни Марти никогда не смогут открыто быть вместе. Слишком много времени они упустили, бегая друг от друга и от себя самих… — Симон сделал еще один большой глоток, — У каждого уже семья, дети, и ни один, ни другой не позволит себе от этого отказаться, но… так же они не смогут дальше существовать и друг без друга. — Я не об этом, — осторожно начал немец, — Я хотел спросить, чему ты завидуешь? — Тому, что Мартен оказался намного смелее меня. — Фуркад, наконец-то, оторвался от созерцания русско-французской парочки и повернулся к Симону, — Он просто в один прекрасный момент плюнул на все и признался Антону в своих чувствах, хотя и был почти уверен, что получит отказ, но, как он сам мне сказал, лучше получить по морде и убедиться наверняка, чем молча смотреть и не знать на что надеяться… Неизвестность хуже всего. А я… — француз запнулся, — Я так и не смог переступить через свой страх быть отвергнутым. Да и, наверно, уже не смогу, время упущено… — Знаешь, а я согласен с твоим братом. — Задумчиво проговорил Шемпп. — Неизвестность хуже всего! Хуже отказа. Хуже насмешки… А время… его нельзя упустить. Время — это единственное, что остается и всегда работает на тебя. Надо только суметь воспользоваться им в нужный момент. Вечер плавно перетекал в глубокую ночь, и приятели потихоньку стали расходиться по своим комнатам. Первыми слились норвежцы — как-то тихо, абсолютно несвойственно для них, обычно шумных и постоянно смеющихся, сегодня они были на редкость спокойными. Симон даже и не сразу заметил их отсутствие. Когда же Антон и Мартен поднялись с дивана и, пожелав всем спокойной ночи, удалились к себе, Фуркад старший тоже засобирался. — Спокойной ночи, Симон. — Он хлопнул по плечу немца и направился в сторону своей спальни. — Спокойной ночи. — Тихо ответил Шемпп, глядя на удаляющуюся спину странно-тоскливым взглядом. «Время работает на тебя» — слова немца не шли из головы Симона. А может послать все к черту и последовать примеру брата? Что может быть хуже? Только еще одно долгое межсезонье, когда нет никакой возможности увидеть, поговорить, дотронуться… Фуркад резко поднялся с кровати и сделал уже пару шагов по направлению к выходу, когда услышал тихий стук в дверь. Он стремительно распахнул ее и замер — на пороге стоял Шемпп. — У меня есть предложение. — Сказал он, проходя в комнату не дожидаясь приглашения. Подойдя к кровати, Симон развернулся и, глядя, не отрываясь на француза начал раздеваться. — Ты примешь его? — Почему? — одними губами прошептал Фуркад. — Потому что неизвестность хуже всего… — так же тихо ответил немец. А дальше все, как в тумане: руки, губы, разбросанная, как попало, одежда… поцелуи, стоны… скрученные в жгут простыни… снова стоны… скрип старенькой кровати… ласки… переплетенные тела, старающиеся вжаться друг в друга еще теснее… опять стоны… нетерпеливые губы повсюду, ласкают, успокаивая неизбежную боль… плавные, но сильные движения навстречу и просьбы… еще… быстрее… глубже… пожалуйста еще… вдох… стройное тело, выгнувшееся дугой… выдох… искусанные губы, приоткрывшееся в беззвучном крике и… туман потихоньку рассеивается, уступая место мягкому и ласковому рассвету… — Почему сейчас? — снова спрашивает француз, прижимая к себе расслабленное тело любовника, нежно поглаживая его по пояснице. — Потому что время работает на нас. Нужно только суметь выбрать правильный момент.