Фотографии

Поздняя ночь, но Йокогама не спит. Портовый городок, обличенный в бархатный мрак ночи лишь показывал свою темную сущность. Ночь — время, когда не спит мафия, когда вся власть над городом переходит в руки, выпачканные чужой кровью. Дазай Осаму — уже больше года, как не член мафии. Но он, отчего-то, тоже не спит. Склонившись над фотоальбомом, Неполноценный с особым трепетом и нежностью, сглотнув комок и сдерживая слезы, что сейчас являются непозволительной для него роскошью, листает фотографии. Вам когда-нибудь доводилось просматривать совместные фотографии с до невозможного близким, но уже мертвым человеком? Какое-то извращенное мазохистское удовольствие, не находите? Так и не выпуская альбом из рук, Осаму откинулся на спинку дивана и прикрыл глаза. Фотографии служили своеобразным ключом к воспоминаниям, которые в ярких деталях помнил самоубийца, все до мельчайших подробностей, они и приносили тепло, и делали невыносимо больно, да так, что Дазаю вновь приходилось браться за лезвие. Так, для разгрузки. Гладкие страницы фотоальбома отсвечивали в приглушенном свете настольной лампы. Очередная фотография. Это было их первое с Одасаку совместное рождество. Дазай помнит это, будто это произошло только что, а перед глазами встает картинка: Вечер, довольно поздний, но жизнь в городе до сих пор кипит. Дазай ведет Сакуноске на ярмарку, закупаться разными безделушками и украшениями для квартиры Оды. Они еще не съехались. Дазаю тут всего шестнадцать, и он еще не понимал, какое счастье обрел, вместе с этим человеком в придачу. Вдруг, на лице Осаму мелькнула шкодливая улыбка, что было сразу замечено Одой. Мужчина сразу понял, что дело не к добру, как все его мысли прервал Осаму. Исполнитель притянул к себе любимого и жадно, но мягко целовал, целовал так искренне, как может только истинно влюбленный человек. Почти сразу взяв себя в руки после некого шока, Ода ответил на поцелуй, обнимая мальчишку, мысленно удивляясь, как продуманно он все спланировал. Ведь целовались они, конечно, под омелой. И именно об этом поцелуе Дазай мечтал с момента начала их с Одой странных, но таких искренних и теплых отношений. И еще очень долго они бродили по той ярмарке, но Осаму точно помнил, насколько счастливыми они вернулись, насколько вкусным был тот глинтвейн, что Сакуноске для него сварил и как приятно сидеть у него на коленях, чувствовать его тепло и, наконец, почувствовать себя живым и настоящим… Глубоко вздохнув, Осаму вновь перевернул страницу. Воспоминания резали ножом по сердцу (если оно, конечно, было в его грудной клетке), раздирали в кровавое месиво органы и оставляли разбитым, грязным, жалким, наедине со своими демонами, которые вот-вот выберутся из бездны черной, как смоль, души и съедят. Жадно, заживо, не оставив и костей, они с радостью сожрут и их, без разбора. Еще одна фотография. В этот день, это, кажется, было весной, они только съехались, по пути устанавливая своеобразные правила совместного проживания. Да, это была середина апреля, только начала цвести сакура, мирно растущая рядом с домом Сакуноске. Что и запечатлел на фотографии Дазай, ведь, что ни говори, а цветет она действительно красиво. Домом Сакуноске оказалась уютная квартира на окраине городка, вдалеке от суеты, проблем, пороха и крови. Их личный укромный мирок, где тебя всегда ждут и принимают таким, какой ты есть. Мирок, где нельзя кричать и все ссоры предотвращаются искренними и чувственными поцелуями, когда короткими, когда переходящими во что-то большее. Мирок, где тебя никогда не ранят, наоборот, тщательно будут следить за заживлением уже полученных. Мирок, где успокоят во время кошмара, где тебя искренне любят, не прося ничего взамен. Ну, а разве такого безупречного человека, как Ода Сакуноске можно не полюбить? Дазай сильно в этом сомневался, отвечая взаимностью на любовь Оды. И впервые, заснув в объятьях любимого, он почувствовал долгожданный покой. Он тогда, кажется, даже был счастлив. С Одасаку ему было так хорошо, как ни с кем другим. С Одасаку он начал чувствовать себя человеком, живым, любящим и любимым, у которого в жизни есть смысл. Он почти перестал чувствовать себя неполноценным. Следующая фотография, следующий кадр из их жизни. Дазай четко помнил дату — двадцать шестое октября. Оде тогда исполнилось двадцать два года. Дазай устраивал ему сюрпризы с самого утра — начиная с пробуждения не от порядком надоевшего будильника, а от мягкого поцелуя мальчишки. — Доброе утро, Одасаку, — по-кошачьи щурясь, исполнитель сидел на бедрах Оды, всматриваясь в каждую черту заспанного лица, в следы на щеках от подушки, в эти до мурашек добрые и понимающие глаза. Вне зависимости от того, что Осаму натворил — Одасаку никогда его не осуждал. Давал советы, наставлял на правильный путь, но никогда не осуждал, как делали другие. Он единственный, кому исполнитель доверял абсолютно все, даже больше, чем себе. Только ему позволял видеть себя без бинтов, невесомо целовать новые порезы и тонкие полоски шрамов поперек тонких запястий. Этот день был особенным для них двоих, ну, а началось все с любимого карри Оды, который приготовил Дазай, что удивительно, не спалив при этом кухню и не испортив бо́льшую часть посуды. В этот же день Осаму и подарил Безупречному этот фотоальбом. И именно фотография исподтишка снятой улыбки Сакуноске стала жемчужиной этого альбома, любимой и невозможно дорогой для Дазая. Он устроил для Одасаку лучший день рождения, о котором последний и мечтать не мог: сначала они поехали к сиротам, где каждый из детей поздравил Оду открытками, которые дети так старательно рисовали. Потом гуляли по набережной, смотрели закат и целовались. И эти открытки, кстати, Ода хранил как зеницу ока. Как и этот альбом. Кто бы знал, как много боли могут причинить фотографии. Дазая трясло, он уже не мог сдерживаться, да и какой смысл? После смерти Оды он остался абсолютно один. Неполноценный, разбитый, сломанный. Дазаю стоило бы прекратить добивать себя, но… Хотя бы в воспоминаниях он был счастлив. Ох, а это фотография заката с колеса обозрения… Это было лучшее свидание в его жизни. День был теплым, но не жарким. После работы Ода предложил Дазаю прогуляться, на что Осаму, конечно, согласился. Они шли довольно долго, но время летело с бешеной скоростью: когда ты абсолютно счастлив, время вообще перестает существовать и иметь значение. Ты просто наслаждаешься ходом событий, и тебе так сладко, так хорошо, как никогда не было. Осаму опьянен любовью, эта любовь и помогает ему держаться. Неужели он нашел то, что искал так долго?.. Всю дорогу они то молчали, погруженные в свои мысли, то резко продолжали диалог, легко и непринужденно, так, как и нужно. Уже подойдя к парку, Дазай резко почувствовал, что его руку отпустили, и он совершенно один. В тщательно скрываемой панике оглядываясь по сторонам, парень и не заметил, как к нему подошел Ода с огромной сахарной ватой. «Боже, он точно человек? Нельзя, ну нельзя быть таким замечательным!» Подобные мысли то и дело мелькали в голове исполнителя, когда он наблюдал за любовью всей своей жизни. Весь вечер они провели в компании исключительно хороших мыслей, как вдруг Ода случайно обронил, что никогда не катался на колесе обозрения. И Неполноценный не мог упустить такой шанс и повел Сакуноске на свой любимый аттракцион. И боже, этот завороженный закатом взгляд — картина, которую достоин запечатлеть лучший художник, эту картину Дазай бы повесил на самом видном месте и рассматривал, когда грустно. Но сфотографировать удалось лишь сам закат, который, кстати, в тот день и вправду был невероятно красив, а особенно с высоты птичьего полета. Перевернув страницу, Осаму конечно знал, какую фотографию он увидит. Именно с этой фотографии его жизнь, его счастье начало рушиться, подобно карточному домику от малейшего ветерка. Люпин, три друга сидели за барной стойкой. Это был последний день их дружбы, последний раз, когда они собрались там… Дазай, почему-то, чувствовал, что больше они там не соберутся. Да и вообще, не соберутся больше. Сколько же раз в голове он переписывал сценарий той злосчастной ночи, сколько же он обдумывал, что было бы, поступив он по-другому, не будь Анго предателем, будь Дазай на месте чуть раньше… От воспоминаний уже становилось тошно: лишние доказательства того, что он неполноценен, ничтожен, чужой в этом мире, что ему лучше умереть, чтобы просто прекратить эту череду жизненных страданий. Все, о чем он мечтал, стоило этому появиться, вдребезги разбивалось о суровую реальность, о жизнь, пронзая осколками и без того израненную душу парня. Он разрушает все, чем дорожит сильнее всего, как ни старался бы уберечь. Он — неполноценный человек, ему не место здесь, среди людей. Да, он винит себя в смерти любимого. Да, ребята из детективного агентства ему чужие, какими бы хорошими и добрыми они не были. Да, он полностью уверен, что самоубийство — выход. Дазай совершенно один в этом проклятом мире, и как он не старался бы умереть — все попытки тщетны. В его душе ничего, кроме пустоты, безграничной и постоянно разрастающейся. И оказавшийся на тумбочке пистолет был весьма вовремя. Дазаю терять нечего — ни семьи, ни друзей. В агентстве люди хорошие, но с Неполноценным они вряд ли когда-то станут близки. Между ними — пропасть, и ясно это почти всем. Холодное, во всех смыслах, оружие приятно остудило ладонь. Как давно Дазай не держал его в руке?.. Вся жизнь Осаму, да и он сам — холод. И последнее, что он почувствует перед смертью — это пресловутый холод дула на виске, как символично. Ему совсем не страшно. И перед тем, чтобы последний раз в жизни нажать на курок, Дазай тихо прошептал, зная, что его не услышат: — Я не знаю, есть ли рай и ад, Одасаку, да даже если и есть, то ты скорее всего в раю, а меня ждет лишь ад, но прошу… Пообещай, что мы обязательно встретимся. Выстрел. Тишина. Холод.