Бегите, Симона!..

В первые недели своего замужества она ела и пила через силу, все привычные будничные занятия валились у нее из рук. По ночам она плакала в подушку, вздрагивая от храпа мужа – отвратительного старика, жестокого, грубого, с цепкими пальцами, которые ощупывали ее тело, как товар на рынке. А днем содрогалась от каждого шороха в новом доме, который только-только начали декорировать и обставлять под вкус хозяев. Точнее, под вкус ее мужа – мнение жены доктора Ройе-Коллара мало интересовало, он только требовал от нее, чтобы всё в особняке выглядело модно и элегантно, чтобы гости из высшего света были хорошего мнения об их вкусе и достатке. Запах краски, древесины и новых тканей еще не до конца перебил затхлость дома, в котором прежде долго никто не жил. Симоне чудились призраки во всех углах, а близость Шарантона и вовсе ужасала ее. Где-то там, совсем недалеко – безумцы. Где-то там – сам дьявол! Иначе сочинителя возмутительных романов и не называли. …Хоть день был и теплый, и солнечный, Симона зябко куталась в шаль, вспоминая знаменитую пьесу Мольера «Жорж Данден», о муже-рогоносце в исполнении сумасшедших. Старый муж-тиран, юная жена – выбрать этот сюжет именно сейчас было все равно что дать пощечину почтенному доктору. - Я уничтожу этого наглеца! – позже, дома, гневно восклицал муж, меряя шагами гостиную. – Аббат слишком добр, он закрывает глаза на такие омерзительные выходки. А ведь от них и до преступления недалеко. Симона сидела в кресле и молчала, делая вид, что занята рукоделием, как подобает скромной и благочестивой супруге. В тот вечер маркиз, игравший светского щеголя Клитандра, вовсе не показался ей воплощением вселенского зла. Обычный человек, разве что немного экстравагантен в выборе одежды и в манерах. Да и играл он, как на ее взгляд, неплохо. Правда, до того Симона лишь раз была в театре… Она притворялась, что слушает мужа, и пряталась в чтение или вязание, будто улитка в свой домик. Знал бы кто, как ей одиноко! Ей было одиноко всегда. В монастыре с тесными скромными кельями, холодными классами и длинными узкими коридорами, среди строгих сестер и заносчивых пансионерок из богатых семей. В доме мужа, похожем на тюрьму. Ройе-Коллар не жалел денег на обои, портьеры, мрамор, люстры, мебель и безделушки… но золотая клетка все же остается клеткой. Выдавая Симону замуж, сестра-настоятельница расхваливала ее супруга на все лады: образованный и порядочный человек, добродетельный католик, его уважает сам император. Редкие визитеры поздравляли ее с удачным браком и говорили, что ей повезло. «Мсье Ройе-Коллар такой трудолюбивый человек, так заботится о благе общества и, конечно же, очевидно влюблен в юную и прелестную жену!». И что вышло из этого «везения»?! Она скрывает синяки и царапины под длинными рукавами платья, дом кажется ей тюрьмой, в супруге ей омерзительно всё: монотонный голос, запах старческого тела, прикосновения холодных рук. Бывает, ей кажется, что умереть или сойти с ума было бы вовсе неплохой судьбой. Симона гуляла по саду, окружавшему Шарантон. Должно быть, Ройе-Коллар задумал показать ей, как можно сломать человека, раз предложил ей прогуляться здесь, пока он работает. «Работает!». Ей даже страшно было представить, что он может сотворить с людьми, которые всецело зависят от него. Вдалеке бродили мужчины и женщины в серых одеяниях, похожие на серые тени. Поникшие головы, опущенные плечи… эти люди казались тенями самих себя. Девушка остановилась у огромного дерева, опираясь о ствол спиной, и заплакала. Ей было жаль этих несчастных, жаль себя, своей молодой жизни, отданной на растерзание извергу. Муж ударил ее вчера, он может ее избить, если она и сегодня скажет, что нехорошо себя чувствует и не в силах выполнить свой долг. А если она будет покорно его ждать, он станет над ней издеваться… И каждый день, каждая ночь будут похожи на предыдущие, и так будет повторяться, пока она не умрет! - О чем вы плачете, мадам? Разве вам неизвестно, что слёзы только разжигают желание злодея терзать жертву? Симона подняла голову. Перед ней стоял высокий мужчина в старомодном белом костюме и седом парике с длинными локонами. Дьявол. Маркиз де Сад. - Вы?! – воскликнула она. – Да как вы смеете?! - Гнев идет вам немного больше, - маркиз нисколько не смутился. – Когда ваши глаза сверкают от злости, вы выглядите женщиной, полной жизни, а не сломанной куклой. - Оставьте меня в покое! Вы… вы… - она не могла найти слов, задыхаясь от страха и бессилия. - Я чудовище, вы правы. Хотя мне никогда не приходило в голову взять в жены сироту, не видевшую в жизни ничего, кроме монастырских стен, и пользоваться тем, что никто не станет на ее защиту, - преувеличенно галантно ответил де Сад. Симона вытерла слёзы. - Но за что-то же вы оказались в Шарантоне, месье! О вас говорят… нет, я не осмелюсь повторить это вслух. Ваши книги ужасны! - Вы читали хоть одну? Или слепо верите мнению супруга? – маркиз внимательно посмотрел на нее. – Вам лучше знать, насколько он достоин доверия, мадам. - Я не хочу об этом говорить! – Симона поджала губы. - Мне и не нужно с вами говорить. От вас мне нужно лишь одно… - с намеком ответил де Сад, приникнув поцелуем к ее руке. - Если вы еще хоть раз прикоснетесь ко мне, я буду звать на помощь! - Ах, так вот о чем вы подумали. Но нет. Мне нужны всего лишь бумага и перо… - он жарко зашептал: - Умоляю, мадам! Спрячьте бумагу и перо в дупло вон того дерева, видите, рядом, если заглянете в парк еще раз… Симона открыла ридикюль и достала миниатюрные карандаш и записную книжечку для приглашений на танец на балах. - Возьмите. Я все равно не так часто бываю в свете. - О, благодарю вас, прекраснейшая из женщин, благодарю… - Шш, - Симона прижала палец к губам. - Идите, скорее, нас с вами не должны видеть вместе. Приходите сюда послезавтра. Я оставлю вам бумагу там, где вы просили. Она знала, что такой поступок вряд ли одобрили бы ее строгие наставницы. И лучше даже не представлять себе, что скажет и сделает муж, если увидит дамскую записную книжку у пациента, которому запретил творить. «Но он всё равно найдет, за что меня унизить!.. если он спросит меня, я скажу, что потеряла вещицу случайно и не знаю, куда она делась». Конечно, лгать супругу – грех. Но как тогда назвать то, что делает он?! Впервые за последнее время Симона улыбнулась не потому, что ее заставляли. * На следующий день она спрятала в сумочке несколько листов бумаги, и, прогуливаясь по саду, подошла к дереву, оглянулась и спрятала листы в дупло. И пошла дальше так, будто ничего необычного не произошло. В конце концов, это не такая уж пропажа, которую дома кто-то заметил бы. А так… Симона чинно прогуливалась по аллеям, остановилась и склонилась, сорвав несколько цветков. Всё как всегда. Только сомнение уже закралось в ее мысли. «Я не сделала Ройе-Коллару ничего, за что он мог бы меня упрекнуть. Я терплю, прощаю и молюсь, как меня учили в монастыре. Почему же тогда отвечать добром на зло так больно и мерзко?!». Время тянулось медленно, угнетающе медленно. Симона рукодельничала, обсуждала домашние дела с экономкой и отделку комнат с декоратором. До нынешних дней она не осмеливалась поднимать глаз на молодого, и, как ей говорили, неженатого человека. Пусть во время этих встреч где-то поблизости работали служанки или сидела компаньонка в кресле в углу, девушка боялась, что муж заподозрит ее в недостойном поведении, станет ревновать, оскорблять… И вдруг ей стало все равно. Ройе-Коллар и так считает ее своей собственностью, своей жертвой. Из ревности он ударит ее, или просто потому, что его одолела хандра или зависть к кому-нибудь более удачливому – какая разница?.. И она решилась улыбнуться Эмилю в ответ на удачную шутку, похвалить его идею обставить малую гостиную в восточном стиле. Через несколько дней Симона снова спрятала листы бумаги в дупле дерева. Муж ничего не узнал о ее поступке, но злился – «Этот проклятый маркиз всё равно пишет! Его келья пуста, но издатели как-то получают новые непристойные рассказы!». Он говорил о неисправимом пациенте с яростью, которая граничила с одержимостью. Будто не имело никакого значения, слушает жена или нет, главное – излить гнев, из-за того, что кто-то смеет не подчиняться ему, единовластному повелителю Шарантона. * Когда Ройе-Коллар в очередной раз принялся изводить ее упреками за незнатное происхождение и простоту, мешающую ей сравняться с великосветскими дамами, за отсутствие блеска и холодность в спальне, Симона слушала молча, не пытаясь возразить, но уже не плакала, как прежде. Равнодушно смотрела в мутно-серые, почти бесцветные глаза, и про себя повторяла одно: «Я должна молчать, должна держаться…». И дала волю чувствам уже позже, когда осталась одна и сбежала в сад, скрывшись в тени того самого дерева, что и прежде. И снова, как в памятный ей день, она столкнулась с маркизом. - Мадам, я рад снова видеть вас здесь… - тихо сказал он. – Вы даже не можете представить себе, как я благодарен вам, вы спасли мне жизнь! Украдкой смахнув слезинку, Симона улыбнулась. - О, не стоит благодарности, это такой пустяк… Казалось, за то время, что прошло со дня их последней встречи, маркиз исхудал, во взгляде появилась усталость от всего на свете, руки едва заметно подрагивали. - Это вовсе не пустяк. Вы знали, что рискуете, но всё равно помогли мне. Девушка вздохнула. - Мой муж считает вас чудовищем, месье… но… он сам хуже всех на свете чудовищ… я видела некоторых людей в Шарантоне… чем они провинились?.. и… - она уже не могла молчать, ей хотелось сказать о том, что ее мучит, человеку, который просто посмотрел на нее не как на вещь. – Чем перед ним так виновата я, что он не дает мне жить?! Маркиз слегка коснулся ее руки. - В сущности, вы не виноваты ни в чем, мадам. Ваша беда в том, что вы беззащитны, - и, помолчав, добавил едва слышно: - Позвольте дать вам совет. Бегите, мадам. Пока вы молоды и полны сил, пока он еще не уничтожил вас – бегите. Где угодно вам будет лучше, чем здесь. Симона сжала его ладонь в своей. И в тот миг это казалось естественным, прикосновение не вызывало отвращения. Они были нужны друг другу – хотя бы на несколько минут, прежде чем попрощаться уже навсегда. * Книгу, изданную в подпольной типографии, Симона купила сама, во время прогулки по городу на время отпустив служанку. А дома приклеила к тонкой обложке «Жюстины» другую – с пристойным и добродетельным заглавием. Поучения для невинных дев уж точно не будут интересны мужу-ученому… Стоило Ройе-Коллару уйти, Симона погружалась в чтение. Приключения бедной девушки были чем-то ей близки… как будто маркиз писал о ней самой, одинокой и брошенной на произвол судьбы! – и в то же время поразительно отличались от всего, о чем она привыкла читать раньше. В монастырской библиотеке хранились лишь книги, в которых добро обязательно побеждало зло, а смиренная и добрая героиня обязательно обретала счастье в браке. И теперь было так странно увидеть, что кто-то, пусть устами вымышленного человека, высказал горькую правду: «Следует остерегаться мысли о том, что девушку делает счастливой брак. Попав в лапы Гименею, она, будучи расположенной страдать, может рассчитывать на очень малую дозу наслаждения!»*. Знает ли маркиз, насколько он прав? Должно быть, догадывается, раз сказал ей – «бегите…». Спрятав книгу в ящик стола, под стопкой бумаги и дамских журналов, Симона вздохнула. На душе было спокойно – даже в самые счастливые дни в монастыре ей не было так легко. Ройе-Коллар еще пожалеет о каждом своем поступке!