Smokey tears

      Что же...       Если говорить начистоту, — как я оказалась дома, в своей комнате, и на мягкой постели, я не помню.       Абсолютно не помню.       В наигранном позитиве мне подумалось о том, что теперь у меня появились и провалы в памяти, хотя какой к черту позитив (даже наигранный), с такой-то неудачницей, как я?       Пытаюсь встать, — и спина отдает болью с одной стороны, да такой, что я, наверняка морщась, падаю обратно.       Надо попросить маму купить мне лотерейный билет, — на моё бледное, а я в этом точно уверена, лицо натягивается вымученная, судя по сложности своего появления, улыбка, — дуракам везёт.       Ради всего святого и несвятого, просто не заходите в эту комнату. Сейчас уж точно...       — Маринетт? Тебе уже лучше? — после вкрадчивого и тихого стука в щели приоткрытого люка появляется тёмная знакомая макушка.       Даже не буду в очередной раз говорить о моей «удаче». И хм... Лучше ли мне? Вряд ли. Настолько ужасно я себя ещё никогда не чувствовала. Или и такое бывало?..       — Боже, девочка моя, что с твоим лицом? Все очень плохо? — Алья, наконец поднявшая на меня взгляд своих чудесных карих глаз, цвету которых, я, кстати, немало завидую, поспешила прикрыть за собой дверцу и присесть рядом со мной.       Ну... как рядом?.. На самом краю кровати.       В такие моменты у меня создаётся впечатление, что подруге кажется, что я могу ее в любой момент начать бить, хотя сама Сезер вполне себе способна отметелить кого угодно. Или же ей кажется, что от лишнего вздоха в мою сторону я умру раньше времени, но сейчас у меня возникла лишь мысль о том, что мое лицо все-таки сравнили со всеми теми зомби, показанными в одном фильме ужасов, который мы с Сезер недавно просмотрели одним вечером.       — Настолько плохо? — переспросила я, про себя осознавая, что все конечно было просто кошмарно, но моя обязанность — разрядить обстановку. Не хотелось бы, чтобы Алья винила себя во всем, да и портить ей настроение желания не было.       В этот раз улыбка должна была получиться несколько искреннее и живее, чем в прошлый.       В ответ, подруга покопошилась в своей голубой сумке, а после, вероятно найдя то, зачем туда и полезла, подала мне маленькое раскладное зеркальце с каким-то незамысловатым и полустеревшимся узором на крышечке. Открыв вещицу, и посмотрев на себя, я на секунду обомлела: вся бледная, в каких-то местах даже чуть ли не зеленая, — выглядела я, мягко говоря, болезненно. Под глазами засели небольшие, но четко видные круги, будто их обладатель, то есть я, не спал всю ночь, а губы оставались немного посиневшими, словно я очень долгое время находилась в холодной воде.       — Мама знает? — еле-отрываю взгляд от зеркала. О, если мама видела меня такой, то даже боюсь представить, как ей было плохо от самого одного осознания того, что со мной приключилось что-то такое ужасное. Да и, собственно, в случае того, если знает о моем состоянии мама, то гарантированно знает и папа, а это хуже ещё в разы.       Алья забирает протянутое обратно зеркальце, кидая его в сумку. И все это время она неотрывно смотрит на меня.       Главное держать вид, будто все хорошо...       — Не знает. Мы с Нино привели, вернее, он принес тебя сюда ночью, когда мадам Чэн и месье Дюпэн уже спали. Мы чудом их не разбудили своим шумом... — она запинается, и я вижу, что подруга хочет сказать что-то ещё, но не решается. Никогда не видела ее такой и даже боюсь представить, что услышу, раз сама Алья Сезер, всегда идущая напролом и не запинающаяся на каждом слове, никак не может собраться.       Я больше укрываюсь одеялом, чуть ли не до подбородка натягивая края, и чувствую подступающий холод. Прямо в глаза бросается, пожалуй самый яркий за этот месяц, рассветный солнечный луч из открытого окна, отчего приходится ещё и отодвинуться в сторону от мешающего света.       Алья все ещё молчит. Как-то затравленно смотрит куда угодно, но только не на меня. Ох, только не говорите мне, что она...       — Прости меня, Маринетт, пожалуйста! Я не хотела!.. Это я виновата!.. Прошу, извини..       Она неожиданно срывается, а в уголках миндально-карих глаз начинают собираться слезы. Сезер никогда не плакала при мне, если даже хотела, всегда держалась. Но в этот раз она и не виновата!       Я еле сдерживаю обреченный полустон.       — Алья, пожалуйста, молю тебя, хочешь, на колени встану, но только не начинай.       Подруга смотрит на меня взглядом побитого и затравленного всеми подлостями жизни щенка, будто действительно совершила что-то столь провокационное и ужасное по отношению ко мне, что заслужила наказания.       ...или хотела этим наказать меня за уже сдавшееся и прекратившее борьбу тело и сознание.       Я отворачиваюсь, не в силах как-то смотреть на Сезер и эти ее глаза. Когда-то в далеком детстве я бы, наверное, все отдала, чтобы научиться также жестоко и умело манипулировать людьми. Эдакий злодей современности на минималках. Не ребенок, а зло, исчадие Ада, вымогающее шоколад...       — Марине-е-етт... — прохныкала Алья, поддаваясь вперед и ни с того ни с сего обнимая меня так сильно, что у меня перехватывает дыхание.       — С-сезер, задушишь, я не собираюсь тебя в суде потом отмазывать и скажу, что все так и было, — прохрипела я в перерывах между поступлением кислорода. Женщина, отпусти, смени пластинку! Где та Алья, которую нельзя было даже «зеленой миной» до слез довести?       — Ладно, извини, — она кое-как отстраняется, давая свободно вздохнуть. Вытерев глаза, она вновь обращает внимание на меня. — Постоянно наступаю на одни и те же грабли, когда дело касается тебя.       Наступаешь на одни и те же грабли? О-о-о, не-е-ет... Ты прыгаешь на них от души и с разбегу, дорогая!       — Просто запомни, что ты ни в чем не виновата, хорошо? Тот парень сам врезался в меня, да и я сама должна б-..       — Парень? Какой парень? — Сезер придвинулась ближе ко мне, и ее выражение лица отражало весь здоровый интерес к моей личной жизни, которой и не было, а также к моим успешным похождениям к противоположному полу, хотя таких тоже не присутствовало в этой жизни. И вообще, вчера наши с тем блондином «отношения» состояли лишь из того, что он сбил меня с ног. И нет, не в том смысле, что он был красив до такой степени, что у меня самостоятельно колени задрожали, а парень о мое совсем незаметное тело споткнулся и упал... Хотя да, внешность у него была довольно-таки... притягивающая взгляды..       Но не об этом! Я его даже не видела до того момента, как он на меня налетел!       — Совсем-совсем? — вдруг спрашивает Алья, а ее карие глаза, которые до этого отражали всю скорбь этого жестокого мира, буквально загорелись от переполняющего любопытства.       — Что «совсем-совсем?» — я вопросительно приподнимаю бровь, поудобнее садясь в кровати.       — Ты совсем-совсем его не знаешь? Даже никогда-никогда не видела?       Упс... Похоже, я случайно произнесла последнюю фразу вслух.       — Да, Сезер, я «никогда-никогда» не встречалась с тем парнем и даже не пересекалась. И нет, — я поднимаю перед подругой указательный палец, когда та приоткрывает рот и собирается что-то добавить. — Я «совсем-совсем» не помню, во что он был одет и как выглядел.       На самом деле я хорошо запомнила эту его рубашку, что в буквальном смысле заставила меня потерять сознание от своего «крышесносного» аромата. Но Алье знать все подробности необязательно. А особенно Алье Сезер.       — Ла-а-адно, — сдалась она и, даже не дав мне и шанса возгордиться своей победой в этой неравной борьбе, как-то чересчур странно ухмыльнулась. У-ух и не нравится же мне эта ее... — То есть ты совершенно-совершенно не помнишь, как именно и каким местом он тебя сшиб с земли?       Ну как знала!       — Алья! — я покраснела то ли от стыда то ли от злости, замахиваясь в нее подушкой. — Как ты можешь быть такой... такой...       — Такой меткой, что попала прямо в цель? — не унималась будущая журналистка. — Признай, тебе же понравилось. Ну и как оно: впервые за всю свою невинную жизнь ощущать тепло мужского тела от столь близкого контакта?       Подушка все же пришлась прямо в цель.

***

      Шел слабый дождь.       Из всех времен года я больше всего недолюбливаю осень. Вернее нет, даже не так. Я не люблю не саму осень, а тот период времени, когда она медленно переходит в зиму. Все листья уже давно опали, смешавшись с дождевой водой и грязью, цвета блекнут, походя больше на жалкую тень начала сентября, дороги по ночам покрываются инеем, а колючие ветра холодят лицо, пощипывая иголками раскрасневшиеся пальцы и щеки.       И я точно никогда не думала, что решу забраться на Эйфелеву башню в предпоследнем месяце года, но, видимо, все мои представления о жизни меняются после того последнего заключения врача. И, причем, слишком быстро.       Виды с последнего этажа одной из главных достопримечательностей Парижа открывались обширные. Отсюда четко было видно поднимающийся к небу дым, исходящий не только от сигарет, но и от работающих заводов, а также разъезжающих машин. Поднимая то и дело взгляд вверх, к самой верхушке башни, которая так и не вызвала у меня никакого трепета, я каждый раз видела, как конец шпиля утопал в серой завесе, которая, как мне всегда казалось, укрывала город какой-то унылой атмосферой. Мысль о том, что меня это все и мало не удивляет, расстроила.       Внизу, не переставая, разноцветными огоньками мигали банеры и всевозможные рекламные вывески. Многие люди были готовы на все, лишь бы продать подороже свой «незаменимый в быту» товар. Самым большим спросом пользовались, как это неудивительно, сигареты. Их продавали пачками, а постоянным покупателям даже делали скидки. Самые разнообразные на любой размер, вкус и цвет, причем буквально. В наше время люди все больше стараются сделать сигареты как можно более безвредными для общего пользования, что весьма неплохо получается. Неудивительно, что их скупают такими тиражами.       Жить-то хочет каждый.       И, знаете, пусть воздух был и не особо свежим, чему можно позавидовать только жителям каких-нибудь заморских островов, где всю гадость за собой уносил морской бриз, но все же какой-то шарм в этом всем был... Запаха бы поменьше и цены бы не было.       Ещё пару лет назад, я часто думала над тем, а что было бы, если бы аллергии у меня не было. Этот вопрос для меня тогда был самым интересующим и занимательным, ведь я не знала и никогда не узнаю на него ответа. Возможно, я бы жила в таком случае, как и все. Вариант с нахождением соулмейта всегда отметала, так как это в принципе почти невозможно, и поэтому оставался один сценарий, на который хватало моей скудной фантазии, — не люблю придумывать чего-то лишнего и неправдоподобного — в той несуществующей реальности, где у меня есть действительные шансы на жизнь, я бы ничем не отличалась от остальных. Ходила в лицей, университет, на работу и курила. Часто и каждый день.       Но бросим эти размышления. Смысл отсутствует думать о том, чего нет. Лучше посмотреть на ту ситуацию, в которой я на самом деле.       И понятия, если честно, не имею, откуда у меня вообще такие по-своему философские мысли в голове.       Ветер приятно щекочет оголенные участки кожи, весьма ощутимо задевая шею. Ее я по непонятной даже для себя причине считала чем-то сокровенным, каким-то особо чувствительным местом. Мне никогда не нравилось, когда к шее кто-то прикасался. Даже на Алью пару раз злилась из-за этого.       Очередной поток с нотками, но все же слишком маленькими, чтобы вызвать у меня приступ, никотина. Да и в любом случае, был самым ярким на моей памяти и до сих пор прокручивался этот концепт запахов, исходящий от того блондина, случайно повалившего меня на пол. Это не был один дым (пусть он и преобладал в этом списке)... Наверное, мне все же почудилось, но тогда я почувствовала что-то похожее на.. мяту?..       В тот момент я даже не восприняла это всерьез. Только теперь, переосмысливая, чтобы забыть и не вспоминать тот неприятный инцидент, я понимаю, что скорее всего действительно почувствовала именно ее (мяту, которая, может, даже и спасла меня, не дав откинуть коньки раньше времени).       Я просто... уже привыкла. Привыкла к тому миру, где чаще своей любимой комнаты ты увидишь сигареты, и большее количество раз ощутить запах дыма, нежели обожаемых духов. Это настоящая истина — будет жить спокойно лишь тот, кому повезет. Маме с папой повезло. Мне — явно нет. Это нормально. Лишь закономерность. С кем не бывает?       Но как бы все не желали жить, жизнь всегда заканчивается, в конце концов.       И, черт, кажется, меня опять ведет не в ту сторону. Со всеми наложившимися слоями друг на друга событиями я скорее всего точно стану либо философом, либо писателем. Если успею, конечно.       И так, смерть же вообще понятие неоднозначное, которым правит эгоистичность, боль и печаль. Теряя кого-то, никто нас не спрашивает, а хотим ли мы, чтобы все было так. Не спрашивают и умирающего. Но уже зная, что проживу я относительно недолго, свою жизнь я ценить так и не научилась. Возможно, за пару часов до того, как мое сердце остановится, я пойму все. Может быть, успею что-то сделать, смогу хотя бы... попрощаться. Интуиция в таких временах значит многое, и даже если это звучит глупо, я в это верю.       Моя тетя по линии мамы умерла из-за цветов. Она была вместе не со своим соулмейтом, ведь так и не нашла того в итоге, а с мужчиной, которого любила, и который умер на год раньше нее. Тоже из-за растений.       Помню, как видела ее в последний раз, лежащей в постели у себя в комнате. Тогда я ещё не знала, что жить ей осталось всего три часа, но подсознательно понимала, наверное. Слезы полились сами собой, ещё тогда, когда я сжимала ее ослабшую руку в своей. Если честно, уже и забыла, о чем я думала в тот момент. Единственным намерением было лишь коснуться ее. И от этого будто зависела вся моя жизнь.       Хоронили Аманду в белых лилиях. Не знаю, было ли это ее решение, но я бы не хотела, чтобы мои похороны сопровождались гортензиями.