not so fairy fairy tale

Небо окрашивается в оранжевый яркими лучами закатного солнца. Парень смотрит, как солнце постепенно скрывается за горизонтом, а ему самому надо бы поспешить. Он идет от железнодорожной станции вдоль небольшого светлого леса, о существовании которого на окраине города еще несколько месяцев назад не догадывался. По утоптанной тропинке он через полчаса выходит к небольшому посёлку. Солнце уже практически скрывается, оставляя напоминание о себе в виде малинового неба, переходящего в темноту ночи, где холодным светом сияет полная луна. Поправляя капюшон толстовки, чтобы никто не видел его лица, парень устремляется к самому крайнему дому, который даже стоит как-то поодаль от остальных. Такой же одинокий. За низким деревянным заборчиком виден небольшой ухоженный садик и аккуратный огород с ровными рядами грядок и теплицами, и с различными растениями в них. Среди плодовых деревьев прячется одноэтажный домик, такой же аккуратный как и весь участок, с большими окнами и занавесками, с покатой ярко-оранжевой черепичной крышей. Парень никогда бы и не подумал, что в таком домике может жить ведьма. Чего он тоже не ожидал несколько месяцев назад, когда впервые постучался в дверь этого дома, так это то, что ведьма может оказаться мужчиной. — Йаа, Пак Джину! — дверь открывается, представляя за собой взору рыжеволосого парня, который теперь суетливо вьётся вокруг своего гостя, забирая куртку и предлагая мягкие тапочки, — Ты сегодня так поздно, что я боялся, что уже не придёшь! Предупредил бы что ли! Джину лишь кротко улыбается на возмущения старшего. И хотя Джину никогда не спрашивал возраста у ведьм, к которым он приходил, он знает, что те живут очень долго. Даже если этот парень выглядит на двадцать, можно быть уверенным, что ему не меньше пятидесяти лет. — Прости, Мёнджун-хён, — Пак даже не уверен, корректно ли называть его хёном, но так мужчина пожелал сам при знакомстве, — задержался из-за стычки с местными, они сегодня особенно бешеные, ну, понимаешь. — Айщ! Твоё счастье, что я додумался приготовить противооборотное зелье заранее, — Мёнджун придаёт ускорение тормозящему парню, толкая того в сторону кухни, — осталось только добавить последний ингредиент. Джину опять извиняется, почёсывая затылок. На кухне повсюду по полочкам распиханы баночки, коробочки, скляночки, но среди этого под еду отведён лишь маленький шкафчик, на подоконнике в горшочках зеленеют различные травы, Джину смог запомнить только мяту и укроп. Над газовой горелкой посреди стола уже кипит котелок. Мёнджун подходит ближе к нему и, протягивая свою руку Паку, достает перочинный ножик с резной деревянной рукояткой. Джину подает свою ладонь, и его запястье обхватывают тонкие и длинные пальцы. Помутневшая от времени сталь рассекает кожу, оставляя за собой кровавый след. Джину даже не морщится, этот ритуал давно стал привычным. Он подносит свой кулак к котелку, выдавливая кровь в бурлящую жидкость, которая из желтого тут же принимает серый цвет. Пак смотрит на свою ладонь и на неглубокий порез, который уже начинает затягиваться с нечеловеческой скоростью. Через минуту как будто его и не было. А как же иначе для оборотня перед полнолунием. Мёнджун выключает горелку, затем погружает котелок в ледяную воду, чтобы зелье было быстрее готово к употреблению, и смотрит на часы. — Пока есть немного времени, я бы хотел посмотреть, что ты принес мне в обмен на этот раз, — ничего в этом мире не делается бесплатно, и Джину отдает свою плату ведьме в виде ингредиентов для зелий, — Я ОЧЕНЬ надеюсь, что ты смог найти те цветы, про которые я говорил. В ответ Джину глупо хлопает своими глазами. — ПАК ДЖИНУ, КЛЯНУСЬ ЧЁРТОМ, ЭТИ ЦВЕТЫ ЦВЕТУТ ТОЛЬКО В ЭТОТ ПЕРИОД И ОНИ ОЧЕНЬ МНЕ НУЖНЫ, — Мёнджун уже готов наброситься на Пака с кулаками, — И ЕСЛИ ТЫ!.. Джину не сдерживает улыбки на своём лице, а затем и смеха, наблюдая, как старший устраивает сцену из-за каких-то несчастных цветов, и вытаскивает из кармана толстовки газетный свёрток. Мёнджун мгновенно замолкает и нетерпеливо вырывает его из рук Джину. Развернув и увидев внутри совсем свежие ярко-синие цветы, похожие на маленькие фонарики, гнев сменяется на радостный визг. И вот Мёнджун уже лезет со своими теплыми объятиями, а Джину не может ему в этом отказать. Мёнджун действительно не похож ни на одну из тех ведьм, которых ему доводилось встречать. Старший смотрит в лицо Джину, улыбка его такая яркая, что могла бы тягаться с солнцем, однако в один момент он меняется в лице и вырывается из объятий. Он хватает первый попавшийся стакан, несётся к котелку, зачерпывая зелье прямо так. Джину ничего не понимает, пока не натыкается взглядом на свое отражение в зеркале — его обесцвеченные волосы начинают стремительно темнеть, а затем и на часы, чья часовая стрелка медленно ползёт к полуночи. По какой-то причине время рядом с Мёнджуном проходит так незаметно. Тем не менее обращение приближается. Джину принимает из рук ведьмы противооборотное зелье. Отвратительно серое на вид и такое же отвратительное на вкус, но ради собственного решения подавлять обращение и ради безопасности окружающих Джину все терпит. Стакан опустошается залпом, чтобы по-минимуму чувствовать горечь всевозможных трав. Дальше Мёнджун хватает оборотня за руку и тащит к лестнице в подвал. Спускаясь, они сразу направляются к стене напротив крошечного окошка, которое сейчас является единственным источником света. Подвал этот сырой и холодный, кажется раза в два больше домика по площади, в основном забит всяким хламом, предназначение которого Джину не ясно. Мёнджуну очень жаль, что он не может предоставить лучшие условия, но Джину каждый раз отмахивается, что на одну ночь в примерно месяц это не страшно. Рядом со стеной уже подготовлены железные цепи с кандалами, старый матрас и цветастый плед. Последнее было очень милым со стороны ведьмы. Пак плюхается на матрас, поднимая сияющие в лунном свете облака пыли, и уже готовится быть закованным в холодный металл. — П-прости, — Мёнджун почему-то шепчет, немного запинаясь, — но я попрошу тебя раздеться. — Зачем? — также шепотом произносит Джину, неловко поправляя ворот толстовки. — В прошлый раз ты умудрился порвать свою одежду, забыл что ли?! — нервно повышает голос Мёнджун, — А у меня больше нет запасной для тебя! Раздевайся давай! Джину усмехается и пожимает плечами, но просьбу все-таки выполняет. Сначала сняв толстовку, затем и джинсы, он складывает их рядом на какой-то стул, замечая на себе пристальный взгляд старшего. Его можно понять, ведь у Джину есть на что посмотреть: накачанный торс, сильные руки и мускулистые ноги. Да и выделенный светом луны рельеф его тела смотрится особенно завораживающе и. волшебно. Мёнджун просто не может не пялиться. Этот хён такой дурачок, хотя вроде бы и взрослый. Заметив то, что Джину заметил, что он пялится, Мён смущенно что-то пищит и, вспоминая, зачем они вообще здесь находятся, судорожно заковывает запястья оборотня в кандалы, вбитые в стену. Последним штрихом становится заботливо накинутый на голые плечи плед. Волосы Пака к тому времени уже полностью окрашиваются в чёрный. Наступает время обращения. Вообще, процесс обращения для оборотней совсем безболезненный, если его, конечно, не пытаются подавить. Редкий оборотень добровольно соглашается подавлять свою сущность в полнолуние, еще реже ведьмы хотят возиться с оборотнями каждое полнолуние. В полнолуние оборотни теряют человеческий разум, отдаваясь животным инстинктам. И на руках Джину оказалась кровь невинного человека, и он ни за что не хочет, чтобы такое повторилось. Отчасти, эта тёмная страница жизни Джину стала причиной, почему Мёнджун соглашается помогать ему, отчасти, кое-что ещё. Слёзы и намерения, с которыми Пак пришёл впервые, были по-настоящему искренними. Предыдущие ведьмы, к которым обращался Пак, едва ли выдерживали пару месяцев. К Мёнджуну же он приходит уже полгода. В чём-то они с Джину всё-таки похожи. Поначалу Мёнджун тоже пытался подавлять свои ведьминские способности, но со временем это становилось все труднее. Тогда он научился это контролировать. Теперь он хочет помочь Джину научиться контролировать свою звериную сущность. Руки Джину быстро затекают в подвешенном состоянии, но это далеко не самое страшное, что ощущает его тело при подавлении обращения. Сначала становится невыносимо жарко, даже несмотря на холод в помещении, и начинает трясти как в лихорадке, всё тело покрывается испариной. Мёнджун засекает время. Через пятнадцать минут оборотня скручивает от резкой боли. Первый этап длится дольше обычного, применение этого зелья теряет свою эффективность. Со временем придется сделать его сильнее, либо отказаться от его использования совсем, но Мён подумает об этом позже. Второй этап очень болезненный, настолько болезненный, что во время первых попыток подавления Джину жалел об этом своём решении до такой степени, чтобы задумываться о смерти. С каждым разом боль никуда не уходила, однако Джину научился более менее терпеть её. По-прежнему ему кажется будто его выворачивают наизнанку, по-прежнему он кричит в попытках заглушить боль, по-прежнему он воет от собственной беспомощности, но это стало привычным. Спустя некоторое время боль отпускает. Оборотень висит на цепях не в силах пошевелиться, только дышит глубоко и шумно. Сознание его помрачено, нету сил даже думать. Его тело под властью инстинктов. Одолевает чувство жажды. Жажда, жажда, проклятая жажда, а горячее дыхание продолжает растворяться в холодном воздухе в виде клубов пара. Мёнджун подходит к матрасу и сидящему на нём Джину, на что тот дёргается, звеня цепями, и тихо рычит. Мён игнорирует предупреждение, даже когда оборотень продолжает огрызаться, скалиться и рычать. Потому что знает, что тот не укусит. И оборотень затихает, поскуливая. Мёнджун обхватывает ладонями лицо Джину, обращая его к себе, всматривается. В целом, обращение его практически не изменило. Только глаза Пака красные, как у зверя, и будто светятся. В ответ на зрительный контакт оборотень снова скалит зубы, обнажая выдающиеся клыки, и пытается вырваться. Но Мёнджун не боится и осматривает его дальше. — Зелье не подействовало как следует, но лучше, чем я ожидал, — вслух озвучивает ведьма, — Похоже, ты очень хочешь пить, щеночек. Я сейчас принесу. Сознание Джину сейчас под контролем его волчьей сущности, но вернуть его не составит труда, стоит лишь проявить немного человечности. Мёнджун возвращается с целым кувшином воды, потому что одного стакана, очевидно, будет мало. Оборотень, на удивление, послушно его ожидает, и даже не рычит, когда Мён появляется в поле зрения. — Хороший мальчик, — шутливо тянет Мёнджун, получая в ответ неодобрительное фырчание. Он подносит кувшин к чужим губам, осторожно наклоняя, чтобы Джину мог потихоньку пить. Джину глотает воду жадно, стараясь не пропустить и капли, словно не пил несколько дней. Так он опустошает почти половину. — Оставь на потом, — нежно шепчет Мён,  — впереди ночь длинная, успеешь еще напиться. Отставив кувшин, он плюхается рядом на матрас и смотрит в маленькое окошко под потолком, через которое лунный свет заливает помещение. — Яркая сегодня луна, правда? Давно такой не было. В ответ тишина. Такое молчание совсем не напрягает его. С минуту Мёнджун вслушивается в уже спокойное дыхание Джину, а затем начинает говорить. Старший болтает много, как и обычно. Он говорит практически без остановок, перескакивает с темы на тему так, что сложно уловить изначальную мысль. Он говорит обо всём и в тоже время ни о чём: недавние события его ведьминской жизни, рассказы из детства, заклинания, садоводство, всё, что приходит в голову. И он может продолжать так долго, очень долго, но его прерывает тихий смешок, после очередной сомнительной шутки, и хриплый голос: — Ну и болтун же ты, хён.