Взамен

В первый раз это происходит в каком-то разграбленном до основания баре на окраине самого Готэма, среди убитых бутылок и вони спиртного. У Брюса горит огнем горло от бега, правый глаз, уголок рта и край челюсти наливаются нежно-лиловым, под ребрами параллельно пояснице расцветает глубокий разрез, который в будущем обещает стать внушительным шрамом. Брюс измотан и голоден, но адреналин циркулирует по венам, словно чистый наркотик, подстегиваемый болью напополам с ароматом пота и крови, витающим в воздухе. И, честно говоря, Брюс понятия не имеет, когда хорошая зверская очередная (он бы даже сказал банальная) драка с безумным маньяком переросла в дикую инфернальную дрочку с примесью жестокой боли и не менее жестокого удовольствия. В один момент он с невероятным наслаждением месил лицо этого урода, чувствуя, как сама жизнь и смерть пульсирует в кулаках, а в другом уже изгибался на грязном облеванном полу под жалящими прикосновениями Валески, рвущем на нем рубашку на лоскуты ножом, оставляющим незначительные и значительные царапины, и источающем сумасшествие всей своей сущностью. Все развивается невообразимо быстро: Джером, с таким же туманом в глазах, тяжелым дыханием, разводами черных кровоподтеков на лице и руках, ловко расстёгивает им штаны и дрочит обоим одной ладонью, другой зажимая рот чересчур громкому мальчишке, стонущему, как отъявленная шлюха. О чем и сообщает рыжий клоун прямо в ухо Брюсу: тот отбрасывает чужую руку в сторону, вцепляется в грязный рот напротив со всей дури и бурно кончает, чувствуя, как стонет в оргазме сам Джером. В голове у Брюса воцаряется просто идеальное, блаженное ничего. Ошеломленный случившимся Валеска убегает скоро и даже без привычных отступлений, оставляя детонатор у ног мальчика; Уэйн даже почти жалеет, что не поблагодарил Джерома за возможность ощутить себя живым вновь. Это "почти" проходит на следующий день, когда он решает, как лучше убиться: в пафосном одиночестве или при помощи Альфреда, рассказав тому о совместной дрочке с раковой опухолью Готэма. Любопытно то, что Брюс не чувствует стыда или ненависти к самому себе, лишь глухую вину за то, что подвел Пенниуорта, Гордона, да и вообще всех, кто борется против Валески. Но никто из них все равно не поймёт Брюса, готового вскрыть самого себя только для того, чтобы доказать - он гниет изнутри. И началось это давно, когда рассыпалось по тротуару жемчужное ожерелье, ознаменовывая разрыв на "до" и "после", рассечение детской души. Тогда Брюс смотрел на дуло, внутрь тёмного жерла с малюсеньким кусочком железа, способным уничтожать целые миры, и приготовился умереть также. В тот миг, когда пистолет направили на него, мальчик услышал третий выстрел. И понял, что уже мертв. Все, что он делал дальше, просто инерция, привычка. Брюс не мог и не хотел объяснять Альфреду, что месть и компания - незавершенные дела. Побочный эффект для неупокоенного призрака. Он смог вдохнуть жизнь, ощутить её фибрами истрепанного, потертого сердца, лишь когда в первый раз ударил. Это был одноклассник, извергающий из себя мерзости про Уэйнов. Часы Альфреда истекали его кровью, рука ныла от незнакомого соприкосновения с носом обидчика, а сердце колошматило от эйфории и гипервентиляции; он мог даже поклясться, как слышит тонкое пение и почти глохнет от него. Это его шанс совместить все и сразу. Продлить ощущение грубой силы в жилах, отомстить в последствии убийце родителей и помочь обычным людям в погрязшем Готэме. Альфред оказался рад и огорчен просьбе одновременно, и мальчик понимал его. Дворецкий и сам хотел, чтобы его подопечный был способен защитить себя самостоятельно, и в то же время постоянными тренировками он раззадоривал в нем желание применить изученное на практике, что Уэйн в последствии и делал. И Брюс не заметил, как подсел. На мягкие ночи, скрывающие его облик, поиск грабителя или бандита, совершающего очередное преступление. На диалоги в одну сторону с просьбой сдаться, на извечное презрение, плевки и усмешки идиотов, уверенных в своей победе. На шумящую в ушах кровь, судорожное предвкушение боя и обострение всех чувств до предела. На хруст костей, сбитые костяшки рук, звенящий в воздухе запах металла, ссадины, гематомы и растяжения. На тот самый ни на что не похожий вздох победы, когда сокрушенный оппонент падает навзничь, и усталое томление растекается по телу обволакивающей волной. В промежуток схватки не существовал и не существует Брюс Уэйн. Тот засыпает, отключается от вечных проблем со всем на свете, начиная с душевных травм и заканчивая делами компании. И всякий раз, когда жизнь висит на волоске, Брюсу правда не страшно. Ведь тогда затяжное мертвое существование рассыпалось бы в пыль, и все долги были бы прощены автоматически. Знай Альфред, вероятно, назвал бы это шилом в заднице. Хотя обычно, говоря эту фразу, он подразумевает Гордона с таким же диагнозом и безрезультатным лечением. Все пытались, но он не меняется и навряд ли когда-нибудь изменится. К сожалению, даже Селина, прямой отпрыск Готэма, не могла его понять. Она дралась, чтобы выжить, и, несмотря на всю чудовищность города, осталась собой. В отличии от Брюса, который жил борьбой и ничего не мог с собой поделать. Потому вскоре такой необходимый для мальчика противник нашёлся. Будто Готэму самому надоели эти перебивки и случайные головорезы, в результате чего он выплюнул стоящего оппонента - безумного, но не менее живучего и хитрого. Им оказался за каким-то чертом помешанный на Брюсе Джером Валеска, который даже воскрес, чтобы закончить начатое - убить юного Уэйна. (Конечно, Тео Галлаван провернул тот же фокус, но Джером в данной миссии продвинулся намного дальше). Однако каждый раз, будь то очередное похищение, угрозы взрыва или заражения всего города, что-то происходит, и все планы маньяка срываются напрочь. Джером, хохоча и будто совершенно не расстраиваясь провалу, бежит от полиции, от Джимбо, а иногда и от Брюса, который, теряясь в толпе, зачем-то следует за рыжим клоуном словно на привязи. И, кажется, невозможно найти в Готэме человека, знающего город как свои пять пальцев, но Брюс каким-то непостижимым образом находит. Словно Джером, как и мальчик, однажды проглотил маячок, который настроили на полную противоположность. Иначе по-другому не объяснить, как сам Валеска выслеживает Уэйна, порой не догадывающегося, как сложится его расписание в виду компании, желающей видеть его в гробу рядом с родителями. Обычно Джером нарывается на кулаки, Брюс - на нож и револьвер. Оба дерутся, словно в последний раз, перебрасываясь бессмысленными колкостями, но уверенность сжигает изнутри - в будущем будет еще много таких встреч. Вот только принципы "не убивать ни при каких обстоятельствах" у Уэйна прежде всего, и однажды они почти доводят его до могилы. Брюс истекает кровью, зажимая пулевое ранение, в каком-то углу, куда в здравом уме никто не посмотрит и не сунется. Джером скучающе смотрит, как жизнь вытекает из мальчика, и вздыхает, крутя на пальце пистолет: - Неужели так жить надоело, милый Брюси, раз нарываешься снова и снова? - Я только этим и живу, - над собственной правдой Брюс горько смеется, тяжело кашляет и теряет сознание, уже не видя, как извечная усмешка над всем миром теряет контрастность на посерьезневшем лице. Просыпается Уэйн в больнице с осознанием, что вызвать скорую мог только один человек. Он спокойно лежит, пропуская мимо ушей строгие угрозы Альфреда запереть навсегда в доме, и мучается непониманием поступка Валески наряду с собственными взбудораженными эмоциями. Но, даже выздоровев и возобновив ночные набеги на бандитов, знает, что спросить напрямую просто не сумеет - то, что скажет Валеска, может быть слишком много для него и, возможно, для них обоих вообще. А потом случается бар и секс. Все, во что верил Брюс, катится по наклонной, потому что этого оказывается недостаточно. Потому что даже секс с Селиной, ершистой, кусачей и более родной, не доставляет и толики тех ощущений, полученных от обезображенного монстра. Брюс втайне подыскивает себе место в Аркхэме. Второй раз Джером поджидает его в чертовски узком проходе между складов на юге от Индиан Хилл, с запахом жженого пластика и полыни, прорастающей сквозь полуразрушенный бетон. У Брюса, кажется, вывихнуто запястье, разбитые губы покрыты корочкой сукровицы, дышать получается через раз - пару минут назад Валеска удачно всадил кулак аккурат в солнечное сплетение, взамен прилично отхватив по челюсти. Частью разума Брюс знает, что будет дальше, и даже предвкушает это, сглатывая обильно выделяющуюся слюну и пытаясь успокоить взбесившееся сердцебиение. Но все равно не может удержаться от тихого стона, когда Джером прижимает его грудью к холодной стене и давит на пострадавшую руку, чтобы птенчик точно не рыпался. Брюс замирает и, кажется, даже не дышит, чувствуя собственное нарастающее возбуждение и чужое, упирающееся ему в копчик. Валеска слишком медленно проводит свободной ладонью по жилистому юному телу, скрытому под серой мешковатой одеждой, и вцепляется в черные волосы, дергая на себя и почти бережно укладывая затылок себе на плечо. Джером не отрывает взгляд от глаз Брюса, широко облизывая ему щеку и потираясь между сочных ягодиц мальчика. Тот щурится, немного морщится, но упрямо смотрит ему в лицо и не вырывается. Мрачный и занудный Брюси внезапно повышается в статусе до "весьма любопытного". И, пожалуй, еще чуть-чуть - и Валеску можно будет сажать за педофилию. Но отказаться от этого сладенького Уэйна, который явно подается назад и прижимается крепче? Это уж точно будет преступлением. - Скажи, Брюсик-пупсик, тебе понравилось наше прошлое рандеву? - ему действительно интересно, один ли он думает, что за дрянь творится с ними, пока клокочущий в голове хаос, наконец, перестает за долгое время после пробуждения выдавливать ему мозг из глазниц. Смущенный всплывшими в памяти картинками Уэйн не придумывает ничего лучше, как вывернуться из ослабленного захвата и с размаху вновь ударить по скуле рыжего. Один свободный вздох - и не понаслышке знакомый нож втыкается в живот. Время вокруг замедляется, буквально. Психоз в зеленых глазах вновь взвивается пламенем, лезвие аккуратно преодолевает сопротивление кожи, но атмосфера между ними трещит электричеством далеко не убийства. И, когда терпеть эту агонию больше не остается сил, мальчик придвигается ближе и произносит достаточно твердо, ухмыляясь, "также, как и тебе, посредственный клоун", тем самым срывая ограничители и тормоза с обоих. Брюс не знает, сколько длится их секс, потому что попросту теряется в своих ощущениях. Он тонет, но не хочет всплывать, ведь достаточно чертовой стены за голой спиной, собственных рук, вцепившихся в рыжую макушку до крайности, словно и нет вывиха одной из них, и стонов, недостойных наследника Уэйнов. Слишком пошлых глаз, режущих наживую не хуже оружия в брюхе, и члена внутри, что движется с переменчивой скоростью, доставляя вязкую боль неподготовленному телу и абсолютный спектр эйфории, мини-бомбами взрывающей каждую клетку воскресающего организма. Всего этого просто достаточно для того, чтобы хотеть одного - только бы Валеска ни при каких обстоятельствах не переставал вытрахивать из него все лишние мысли, которых становилось только больше и больше с каждым новым днем. - Маленький мазохист Брюс Уэйн, кто бы знал, - полурычит-полустонет Джером, до синевы прогрызая белоснежную кожу и входя особенно сильно, срывая с губ юнца чертовски грязный низкий стон удовольствия. Тот в отместку сжимает его в себе и безмолвно распахивает рот, содрогаясь в неожиданно накрывшем оргазме. Спустя пару мгновений внутри расплескивается инородное живое тепло, продлевая кайф, и мальчик, не выдержав, изо всех сил облепляет Валеску руками и ногами. Он испытывает просто сумасшедшую потребность в монстре напротив и мысленно качает головой, подумав, что сказка "Красавица и Чудовище" приобретает новые оттенки красок в виду случившегося. Джером сдавленно дышит Брюсу в основание шеи, неосознанно обнимая в ответ, и действительно ощущает, как тьма в его голове, которой чересчур, невероятно много для одного человека, которая подталкивает совершать весь этот ужас и безумие для того, чтобы самим не быть раздавленным ею, стекает с него подобно талой воде благодаря мальчику-красавчику, что изучил маньяка гораздо лучше всяких Джимбо. Забавно то, что юный Уэйн, вечно холодный, словно оживший труп (нет, и правда смешно), даже ледяной и безразличный в своих прикосновениях, кажется, и сам оттаивает в его постоянно горячечных руках и необузданной, превалирующей над смертью, кипучей энергии. Когда Валеска хихикает, вновь и вновь проматывая в разуме идею о том, как он будет выглядеть в роли преданно следующей за Каем Герды, то он и Уэйн отталкиваются друг от друга, понимая, что момент прошел. Пунцовый Брюс натягивает штаны, с легкой брезгливостью чувствуя влажность, распространяющуюся по внутренней стороне бедра, и встряхивает куртку, только сейчас вздрагивая от холодного ветра и озноба, хищно и неторопливо заползающего обратно в глубину души. Брюсу все равно недостаточно, и, вероятно, уже завтра он опять выйдет на улицы в поисках нового приключения и адреналиновой дозы в жилах. Джером застегивает молнию на брюках, ощущая на губах чужую кровь, и взлохмачивает волосы еще больше, чего он не делал с самого детства, когда пьяная в хлам мамаша избивала его ногами, а ее очередной трахатель смачно сплевывал ему на голову, считая, что это смешно. Под копной рыжих волос впервые за долгое время плескается безмятежное море, а не выедающая лава, принося необычное умиротворение. Но сколько это продлится, он не может предсказать. Потому Джером мило улыбается (на взгляд Брюса - почти нормально), скромно машет ручкой, посылает в сторону мальчика ванильные воздушные поцелуйчики с фразой "мне понравилось, сладкий, повторим?" и гротескно кривится, когда Брюс ломает всю мелодраму суровым видом, сложенными на груди руками и серьезным взглядом. С явным усилием стоя прямо, отчего улыбка Валески перерастает в пошлую ухмылку. - Ты когда-нибудь остановишься? Прекратишь быть ублюдком? Психопатом-маньяком? Убивать людей? Пугать целый город своими выходками? Терроризировать меня и детектива Гордона? Вытаскивать на свет чужих демонов? - Только с пулей в голове, и то не факт, - честно отвечает на все вопросы Джером. А, пока Брюс размышляет, не подарить бы Валеске ту самую пулю, застрявшую в нем, тот быстро скрывается в темноте между зданиями, лениво продумывая новые веселые бесшабашные планы, в которых неизменной константой теперь будет единственный и неповторимый малыш Уэйн. Лишь когда Джером исчезает из поля зрения, Брюс несколько раз с силой прикладывается лбом к бетону. Но даже всплески боли в черепе не избавляют от простой, но сумасшедшей мысли - все повторится. Где-то в порту, с криками чаек и морским бризом. На заброшенных складах, новостройках или даже в заминированном доме. На пустых ночных улицах или общественном месте с видимостью зрителей. В гостиничном номере или под носом вездесущего Альфреда, всей сущностью предчувствуя его реакцию и заводясь от этого еще больше. Неважно где - все повторится, пока им есть что дать друг другу взамен. Пока они способны хотя бы на пару часов усмирить собственных и чужих демонов. Брюс встряхивает головой, выпроваживая зароившиеся пчелами мысли, и сбегает с места преступления, попутно набирая номер Пенниуорта. Пожалуй, все-таки стоит заказать себе местечко в Аркхэме рядом с Джеромом. На всякий случай.