у меня на руках

      Воздух в помещении уже давнее время не пропитан запахом виски и редко можно учуять даже табак. Мороз проникает в комнату сквозь приоткрытое окно и вместе с лунным светом — чрезмерно ярким для времени года — рассеивается по комнате, заставляя укрыться одеялом по самые уши. Мужчина, чей возраст можно описать как «самый расцвет сил», бережно натягивает край одеяла поверх чужих нагих плеч, игнорируя уставший вздох. — Да знаю я, не мерзнешь. Мне всё равно не по себе, — упрямо парирует Хэнк, затыкая край одеяла под подушку брюнета. — а так хоть успокоюсь. И с чего вообще такое возмущение? — При всех нацепили на меня свою куртку, теперь- — начинает было андроид спокойным голосом, как его тут же перебивают. — Да на тебя жалко было смотреть, Коннор, — пылит Андерсон, укладываясь обратно на подушку. — на улице дубак, а ты вылизываешь трупы в одной этой - ..мы это уже обсудили. Хватит.       Брюнет улыбается. Не натянуто, как привык это делать в обращении к другим работникам полиции, что по прежнему пытаются поддеть его систему, или же обращаются как с принеси-подай работником, а с самой искренней, от одного до другого уголка губ улыбочкой хорошего мальчика. — Я не- ..Хэнк, — андроид подползает пальцами к плечу мужчины в желании обратить на себя внимание. Не понятно, как в таком освещении лейтенант вообще способен рассмотреть какие-то детали, но взгляд Коннора он распознает за мгновение и видит, как тому просто неймется поговорить, как обычно это бывает ближе к ночи. Днем труднее, работа, постоянное нахождение в напряженной обстановке и в кругу каких-то людей, в плохие времена — мертвых, вот слова и копятся в пластиковой голове, высвобождаясь при спокойной обстановке.       Коннор спрашивает что-то про сегодняшний день. Хэнк отвечает, что парень, как и всегда, был хорошим мальчиком. Андроида забавляет такое обращение, потому что он отыскал множество записей с хорошими мальчиками и наблюдал исключительно милейших песелей, делающих смешные вещи. Ещё он пытался спрашивать, почему мужчина зовет его так, но лейтенант не горел желанием пояснять наивному чудаку настолько сентиментальных ситуаций. Коннор просит отметить что-то ещё в положительных сторонах его работы и не сердито ухмыляется, когда мужчина закатывает глаза и всё-таки разворачивается в его сторону, считая нужным положить руку под голову парнишки. Рассказывает, чем помог ему андроид, и с чем бы лейтенант не справился сам, постепенно всё четче вырисовывая улыбку на потрескавшихся губах. Говорит о том, что жидкость для ополаскивания рта почти закончилась, и что на новое дело её не хватит, на что андроид с наигранной досадой вздыхает и, выдержав несколько секунд, наконец льнет к телу напротив, напрашиваясь на объятия. При чем, зачастую он так и произносит «хочу обнимашки», и не важно где, Хэнк должен исполнить это желание. Коннор говорит, что иначе он станет конфликтнее, чем сейчас, но Андерсон находит это нахальной манипуляцией, однако всё равно ей не протестует.       Спустя время, сложив в голове крутившиеся назойливые мысли, мужчина негромко произносит слова благодарности. Так бывает, порой на него находит волна трепета и у неё только два последствия. Или случится что-то обжигающе-горячее, от чего системы Коннора слетят к чертям от перегрева, или, в худшем исходе, лейтенанта настигнут ужасные путы болезни, от которой он успешно лечится, и даже есть прогресс, но порой случаются травмирующие наплывы чувств и мужчина не находит в себе сил побороть их без последствий. Андроид даже напросился на пару обновлений, чтобы быть способным спасти напарника в критической ситуации. Хэнк, упершись бородатым подбородком в теплый лоб, делает глубокий вдох. Говорит, что этот кареглазый засранец перевернул всю его жизнь, и что больше всего он благодарен судьбе именно за эту совокупность нахальства, подхалимства, безмерного понимания, сочувствия и щенячьего взгляда. Говорит, что наконец не хочет менять ни единого из прожитых дней, что наконец все становится на свои места, и что жалеть больше не о чем, не стесняется в откровенности слов, когда говорит, как он рад, что Коннор стал частью его жизни.       Однако, скоро замирает на полуслове и пальцы, что секунду назад оглаживали обнаженную спину охватывает мелкая дрожь. Он делает тяжелый вдох, в то время как Коннор напряженно гнет брови и вслушивается, стараясь проанализировать весь разговор и найти разорвавшуюся нить. Поднимает одну из рук и кладет ладонь поверх ребер у самого сердца, сквозь хлопчатую майку нащупывая пульс. И прежде чем понимает, в чем же причина, Хэнк вновь подает голос, казавшийся убитым настолько, что андроид тут же вскидывает голову, чтобы найти зрительный контакт.       «Кроме одного момента» — говорит Хэнк через силу, и сплетенные в объятии руки слабеют. Брюнет спешит вмешаться и ползет ладонями вверх по крупному телу, пока наконец не касается пальцами седых волос, после чего импульсивно берет в руки заросшую челюсть мужчины и бережно гладит пальцами впалые щеки. — Лейтена-ант, — нараспев тянет парнишка, стараясь улыбнуться голубым глазам, в которых кроме отражения лунного света внезапно находит тонкую, но ощутимую черную ленту скорби. Выходит довольно натянуто, потому что изнутри андроида сжимает от странных эмоций. — всё в порядке. Я рядом. Он говорит максимально четко и направляет лицо Хэнка на себя, в то время как тот уводит виноватый взгляд в сторону и закрывает глаза. — Я был там, сынок. Если бы только я был более заинтересован в твоей сохранности, Коннор... Если бы я знал, что там происходит, если бы не оставил тогда одного, — Хэнк с каждой фразой все более углублялся в свою истерику, облачая руки на пояснице парнишки в сплошную дрожь. — Коннор, я был- — Вы ничего не могли сделать, Хэнк, — трезво и четко говорит андроид, своей навязчивостью заставляя мужчину смотреть себе в лицо. Избирает путь настойчивости, потому что эту рану — утерю первой модели RK800 — унять одной нежностью на практике невозможно. Он пробовал, и хорошего не вышло даже спустя сотни ласковых слов и объятий. Андерсон смотрел глазами, полными вины и сожаления. Губы изогнулись в попытке унять дрожь. Каждый раз, когда ему начинает казаться, что жизнь стала идеальной, в голове возникает воспоминание того дня, когда на крыше ТВ центра он сжимал в руках умирающее тело первого Коннора, не находя ни единого способа ему помочь. Бедняга звал его, умирая, и это воспоминание, как казалось, въелось в самые кости. Его голос, хриплый и уходящий в синтез машинных звуков, плещущий по полу синий тириум, распятая ладонь, которую он сжимал до последнего, пока не приехала сервисная служба.       Коннор опустил голову к вздымающимся ребрам и оставил невесомый поцелуй поверх материи любимой майки старика, после чего вновь заглянул в помятое лицо. — Вы не могли ничего сделать, Мистер Андерсон. Это был мой промах, вся вина лежит только на мне. Я сделал ошибку. Но, смотрите, она прощена, я рядом с вами...       Мужчина вновь закрыл глаза и издал тяжелый, даже для восприятия андроида невыносимый вздох. Не нашел в себе сил держать контакт и развернулся на спину, снимая одну из рук с чужой талии, в то время как брюнет и не собирался его отпускать, от чего пополз следом, чтобы продолжать гладить грубые скулы. — Ты ведь... Ты умирал у меня на руках, — говорит мужчина, едва находя силы сдерживать дрожь голоса. — Если бы я только нашел тебя раньше, Коннор... Если бы мог услышать... Ты так отчаянно просил меня о помощи...       Андроид тянется ближе к небритому лицу мужчины, заползает телом на вздымающуюся грудь и почти касается его скул самым кончиком носа, как вдруг Хэнк открывает глаза и что-то немо спрашивает. Что-то хочет узнать у карих глаз, смотрящих с щенячьей преданностью и невозможной любовью, от которой скребет на сердце, но не находит для этого слов. — Знаешь, — он отводит взгляд в темноту комнаты и с приоткрытыми губами вздыхает вновь. — Хотелось бы думать, что на самом деле я мертв. Коннор замирает, и пальцы, ещё секунду назад нежно массирующие седую голову будто отключаются от системы, вздрагивая. Он глядит на Хэнка в непонимании и едва находит силы качнуть головой в отрицании. Хэнк продолжает. — Хотелось бы думать, что рай существует и, вот... Мы с тобой все-таки встретились здесь. Удивительно, да? И даже бедняжка Сумо... Псы ведь всегда попадают в рай. Хотелось бы знать, что… Что тогда ты не был заменен, как сломавшийся мобильник. Переставить карту памяти, и всего-то, да? Так не бывает. Всё живое смертно, и... Коннор не выдерживает ни голоса, с каким говорит мужчина, ни его слов, — отталкивается от постели и всем телом прижимается к содрогающейся от нервного дыхания груди, приподнимает и бережно, нежнейше обнимает голову Хэнка, укладывая её на свои руки. Не находя сил смотреть в полные боли глаза, мелко целует морщинистый лоб. Один, два, три раза, усеивает всю макушку короткими поцелуями, беззвучно крича о том, что он рядом, и что все хорошо на самом деле. Что всё по-настоящему. — Хэнк, — шепотом взмаливается Коннор, когда чувствует, как его плотно обхватывают тяжелые руки, а окутанная объятиями голова прячется лицом в его ключицах. — Я рядом, — шепчет андроид в чужие волосы. — Я всегда буду рядом. Тело в его руках содрогается в редких беззвучных судорожных вздохах. Андерсон ничего не может поделать с последствиями своей суицидальной депрессии и только мысленно молит всех высших существ о том, чтобы слова Коннора были правдой. Сжимает его тело в своих объятиях и прячет голову, зарыв нос в чужую шею. Коннор понимающие гладит пальцами доступные из своего положения участки тела и прижимается щекой к седой макушке. Периодически, когда руки Хэнка вновь охватывает дрожь, он нежно целует его голову и говорит трогательное «тшш.», пока трется носом о жесткие волосы. Коннор лежит так до самого утра, не смыкая глаз в неудобнейшей позе, пока под утро Андерсон не засыпает достаточно крепко, чтобы брюнет мог покинуть его, не рискуя разбудить. Около полудня, справившись с утренним завтраком для лейтенанта, он садится на колени у его кровати, как послушный пёс, и засыпает, сложа руки на простыни возле измятой морщинами ладони напарника.