Параллельные

В пустых изумрудах неогранённая безысходность. Девочка прячется под лавкой. Без адреса, почти без имени, но с тускло-красным сердечком испуганного утёнка. В чертах её лица – потухшее, не подпитываемое надеждой солнце, в душе – машинальная молитва без веры, на искривлённых губах – безмолвный крик: «За что? Почему я? Чем я хуже?» В глазах… неогранённая безысходность, помните? *** Тонкие шпильки чеканят шаг. Она не скрывается – негде. Мельница бесконечного дня сурка перемалывает её холодный разум в крошечные льдинки, чтобы те позднее втыкались в ярко-чёрное нутро истрёпанной вороны. Виртуозность фундаментального саморазрушения – учитель может гордиться… пожалуйста, пусть гордится! У неё самой на это не хватает ни льдинок, ни сил. В душе – упрямое желание обмануться, на лице - настырная правда, на которую ей вечно указывают глупые голубые глаза на ненавистном кукольном личике. В глазах… «Пожалуйста, пусть гордится!» - знаете? *** В изумрудном взгляде хмурой девочки-подростка притянутое за уши отвращение к рождеству, в душе – неогранённая безысходность, в правой руке – мятый и надорванный с одной стороны клочок бумаги с адресом… не её – она знает – ещё одной иллюзии воздушного дома, где пахнет ванильной выпечкой и мятным чаем… в её необоснованно богатом воображении, в реальности… Неотшлифованная ложь с ароматом сырой плесени и нежно окутывающего одиночества, ломающего в своих стальных тисках непослушные органы. *** В её рождественском чулке уютно прячется ненависть в неравных пропорциях с равнодушием: ненависть её, равнодушие – к ней. Ясное дело, она всегда выигрывает, даже в этой смеси… тем более в этой смеси. С каминной полки монотонно тикающими стрелками безжалостно улыбаются старые громоздкие часы, отсчитывая остановившееся время… Ещё чуть-чуть, и льдинки окончательно растреплют аккуратную рану… по крайней мере, она надеется на это… зря надеется. «Надежда» - как много в этом слове того, что она так ненавидит и столь же неистово эксплуатирует. Надежда как синоним смерти в этой своей недостижимости, а главное – страх и перед тем, и перед другим. *** Холодные стены убого обставленной холостяцкой берлоги давят на остатки автоматической веры, веры в несбыточное и ванильно-мятно-воздушное. Двадцать восемь попыток, двадцать восемь разочарований, одно желание: «В последний раз! Вот если сейчас не исполнится, больше не буду, правда-правда!» - испуганным и одновременно предвкушающим лебедем трепещут крылья, готовые как расправиться, так и сложиться, только разочек… | - Вы Эмма Свон? Я Ваш сын… *** На лбу морщинки, в сердце давно позабытый страх, отодвинувший куда-то за горизонт постоянную квартирантку-ненависть… Дёрганое предвкушение… Чего? Она не знает, понимает только, что до чёртиков невыносимо… Только бы с ним всё было хорошо, с ним, её маленьким принцем! Ответом на её по-королевски требовательные молитвы чуть неловкое: «Привет…» ! Под их рождественской ёлкой нелепые разноцветные чулки с даже не прячущимися выстраданными подарками: у девочки есть ванильно-мятно-воздушный адрес, у вороны – расправившиеся крылья, а у них обеих – маленький мальчик со светящимися любовью глазами, тёплый плед, потрескивающий камин и светлый-светлый купол многокаратного счастья.