Как в последний раз

Коала вышла провожать — сегодня была её очередь. — Я положила аптечку, инструкцию к ней, тёплый плед и коробок спичек. Пока что ты не умеешь разжигать огонь щелчком пальцев. Сабо хмыкнул, забросил полный рюкзак на плечо с таким видом, будто он ничего не весил. В четыре утра все спали, побережье окутал густой, как облака, туман. Лучшая маскировка для тех, кто скрывался от всего мира, и не самый благосклонный спутник для одинокого путешественника в неспокойном море. Сабо не взял с собой никого, даже Хака, хотя с ним бы точно не сбился с пути. Впрочем, его дело. С веслом и Лог Посом он обращаться умел. — Совсем скоро научусь, — пообещал Сабо и запрыгнул в лодку. Коала зябко поёжилась и бросила ему цилиндр, как обычно позабытый на кухне после впопыхах выпитого кофе. — О, спасибо. Привезти тебе что-нибудь? Коала поморщилась: мог бы уплыть без всех этих сентиментальных фразочек и пустых обещаний. Всё равно ведь забудет, что она просила, и приволочёт охапку странных цветов, или кусочек янтаря, в котором застыла навеки лупоглазая ящерица, или ящик патронов, или… — Себя назад привези. — Желание леди — закон. Он воспользовался тем, что Коале было неудобно забираться к нему в лодку, чтобы дать воспитательный подзатыльник, усмехнулся на прощание и с силой оттолкнулся веслом от берега. Туман моментально проглотил Сабо, смял в комок желтой бумаги шелест воды и скрип досок. Коала постояла ещё немного, чутко прислушиваясь, но ничего, кроме стука собственного сердца разобрать не сумела. — Хочешь кофе? — на кухне сидел Хак и листал газету. Человеческие напитки ему не нравились, но ради Коалы он терпел терпкий запах и ободки кофейного налёта на чашках. — Спасибо, не надо. Хочу доспать. После обеда тоже уплываю. Тысячу раз Драгон-сан говорил им не привязываться друг к другу. Иванков смотрел насмешливо и явно что-то подозревал, ну да с ним договориться было нетрудно, и тайны чужие он никогда не разбалтывал без серьёзной причины. У Коалы странно болело сердце этим утром (она не верила интуиции и гороскопам, и старалась улыбаться всегда и везде), пускай Сабо ничего не заметил, обмануть других было не настолько просто. От Хака её нервозность не скрылась. — Не позволяй чувствам взять верх, — сказал он сурово. — Ты сама знаешь, как это опасно. О да, Коала знала. Обычно её голова оставалась холодной, а сердце не дрожало, когда она копировала документы и убивала дозорных. Но мысль, что когда-нибудь всё-таки придётся проститься с Сабо навсегда, пугала до позорной дрожи в коленках. Миссия могла продлиться неделю, а могла — месяц, два или три. Некоторые не возвращались на базу годами, как Иванков, кто-то метался между конспиративными квартирами и фальшивыми именами. Кто-то вообще проживал несколько судеб сразу и после ужасно путался, кто же он на самом деле. Коала сочувствовала беднягам, но не уставала напоминать им и себе, что они сами выбрали этот путь, и что свернуть с него получится только в могилу. Следуя негласному закону Революционной Армии, все старались провожать друзей и соратников как в последний раз. Говорить им что-то хорошее, прощаться и прощать старые обиды, запоминать их здоровыми и, главное, живыми. Потому что Мировое Правительство не ведало жалости к революционерам и всегда размещало фотографии тех, кого ловило, на первой полосе. Практически у всех без исключения со временем появилась аллергия на газеты, словно неведомая науке болезнь «я-не-хочу-видеть-отрубленную-голову» человека, который не раз прикрывал мне спину. Поступала вопреки одна Коала: ей не нравилось спорить или бунтовать на пустом месте, нет. Она просто знала, что Сабо обязательно вернётся. Конечно, с ним могла случиться беда. Слишком сильный противник, засада, собственная самоуверенность, граничащая с желанием побыстрее отправиться на тот свет, шальная пуля или неудачный прыжок могли оставить Коалу на берегу ждать, когда же его лодка причалит к берегу. И конечно, Сабо мог выжить, несмотря ни на что, добраться вплавь, на птицах или чужом корабле. Для него не существовало ничего невозможного, именно поэтому Коала провожала его, а он — её, и всегда они обменивались ленивыми шуточками сонных людей, а не грустными улыбками и просьбами приходить раз в год на место своей казни. Почему это утро отличалось от сотни других, Коала поняла через полтора месяца. Она вернулась на базу с простреленным плечом и украденными из сейфа планами операций Дозора. Думала — вот приму душ, переведу дыхание и снова смогу улыбаться, а потом и Сабо можно попробовать позвонить… Поддерживать связь и знать, в порядке ли напарник, было её основной задачей. Коала всегда справлялась на отлично. Но когда она вышла из душа и увидела Хака с газетой — как повтор, нелепая карикатура, — стало вдруг страшно холодно. Туман запустил облачные когти прямо в сердце, боль разлилась немотой до корня языка. Он отказывался шевелиться и задавать простой вопрос: «Кого поймали?» — Ты не любишь газеты, — голос Хака доносился будто из-под толщи воды. Коала с радостью бы нырнула как можно глубже, угодила в водоворот и всплыла где-нибудь в открытом море Гранд Лайна, чем взглянула на фотографию. — Просто посмотри и скажи, что будешь делать. Она сжала мокрое полотенце на плечах. Сабо улыбался с фотографии, несмотря на то, что его руки были скованы, а за спиной ликовали дозорные. На плечах не было рюкзака, наверняка отобрали, зато за широким поясом торчал чудом уцелевший четырёхлистный клевер. — Поплыву за ним, — выдохнула Коала зло, но бить кулаком по столу не решилась. — Не в первый раз. Четырёхлистный клевер был условным знаком «я дал себя поймать, а теперь спасите меня». Чтобы сделать это, у Коалы оставалось три дня. Она должна была успеть.