Порнограф

Начало 60-ых. Лондон. В ту пору я только начинал заниматься журналистикой. Я тогда не знал, станет ли это делом всей моей жизни или же я, подобно заблудшей овце, буду слепо скитаться в ответвлениях второй древнейшей. Вообще, мысли о будущем донимали меня, когда я ложился спать в первом часу ночи и еще долго ворочался на потных простынках, не в силах вынести урчащий желудок. Но с утра я подскакивал в одно время с разносчиком газет, наскоро брился (благо, подобное обременительное занятие утруждало меня не так уж часто в силу физиологических особенностей, привет отцу), вталкивал в себя черствый хлеб, обильно смазанный дешевым маргарином, и спускался со своей чердачной комнаты, одновременно пытаясь завязать шнурки и объяснить домовладелице, что обязательно заплачу через пару деньков. Стипендии мне не хватало решительно ни на что, идти работать, подобно Грегу, и пропускать занятия в университете мне не улыбалось, просить у семьи не позволяла совесть. В общем, я был типичным представителем своего поколения: голодным, счастливым, почти 20-летним. Я учился в одном из стареньких маленьких университетов, что разбросаны по Лондону и похожи скорее на маленькие церквушки, слишком уж в них силен истинно английский дух. Только Ее Величества за портьерой не хватает. Единственным источником дохода, не считая более чем скромной стипендии, за которую мне при поступлении пришлось побороться так, что это могло бы стать основой для отдельного романа, были подработки в газетах. Я писал для The Mirror информации о том, как темными ночами вершатся темные дела. Я предоставлял для The Express статистики и отчеты, приправленные так называемым "человеческим интересом". Я отправлял в The Guardian серьезные статьи, которые, очень редко и с весомой редакторской правкой публиковались ближе к последней полосе. В общем, самореализовывался как мог. Представлял я из себя невысокого блондина, крепко сложенного, с вечным вопросом в глазах. Что это был за вопрос - ума не приложу, но все так и норовили, если я смотрел в упор, начать мне что-то объяснять, втолковывать, втюхивать. Интересное свойство, скажу честно. Наверное, следует рассказать о моей семье. Мама, папа, старшая сестра. Сассекс. Пес-обормот Рори. Военный, медсестра, один ребенок - адвокат, другой ребенок - журналист. Могло бы быть и получше. Я хорошо помню тот день. Мы с Грегом Лестрейдом, который усердно строчил огрызком карандаша очередную криминальную хронику для The Daily Mail (подумать только, сколько они экономят, заставляя таких как Грег ползать по всем злачным местам, вынюхивая то, к чему брезгует притронуться журналист с репутацией!), спрятались в глубине амфитеаторной аудитории, приготовившись вникать в курс по античной литературе. На этой лекции нам предстоял Гай Валерий Катулл, в библиотеке я вырвал потрепанный сборник его лирики, основное место в которой занимает прекрасная, но порочная Лесбия. В общем, я опять должен был исполнять роль прилежного ученика, таща за собой друга-работягу. Просторная заполненная солнечным светом аудитория погрузилась в выжидательную тишину, когда дверь, скрипнув, приоткрылась, но эта тишина тут же сдулась, погрузившись в гул звонких голосов, как только выяснилось, что это зашел не преподаватель, а наша староста, девочка-кнопка. Уверенным чеканным шагом она поднялась до нас, облокотившись на локти передо мной и возбужденно затараторя что-то про то, что она срочно нужна зав. кафедрой, а не может (я не стал уточнять голубоглазую брюнетистую причину эдакой занятости), что только я и могу выручить. Грег, тут же оторвавшись от своей писанины, сострил, что она должна будет мне тридцать поцелуев. Она лишь показала ему язык и с мольбой посмотрела на меня. - Эм, сэр, я вместо Китти пришел, - заглянул я в кабинет, пытаясь пригладить уже немного отросшие, отчего вечно взлохмаченные, волосы. - Что-то срочное, сэр? На меня посмотрел грузный краснощекий мужчина, уже достаточно седой, чтобы ему было позволительно смотреть на вас как на щенка. Рядом с ним стоял, развернувшись в пол оборота ко мне, мужчина в строгом классическом костюме, с острым носом и небольшими залысинами по бокам. В руках он крепко держал картонную папку, вонзившись в нее как ястреб в добычу. - Молодой человек, - начал дребезжать мой зав. кафедрой, - мистер Холмс будет вам крайне признателен, если вы, молодой человек, услужите нам честь побыть курьером и принести кое-какие документы, которые мистер Холмс, - он кашлянул, - передаст вам, молодой человек. Из всей беседы до меня дошло только одно: я молодой человек. Мистер, как я понял, Холмс мягко улыбнулся и попросил следовать за ним. Не совсем понимая, что происходит, я повиновался и уже через несколько минут ехал на заднем сиденье личной машины этого самого Холмса, который, покровительственно взирая на затылок шофера, пытался объяснить мне, что "ценные бумаги... не хотелось дожидаться курьера... не отвлечет от занятий... крайне признателен". Нас подвезли к трехэтажному дому викторианской постройки недалеко от центра Лондона, в которое мы - он чинно и деловито, я неуклюже и торопясь - вошли. Это все оказалось одной большой квартирой, разделенной на комнаты; где-то в конце коридора маячила бледным пятнышком кухня. Жестом указав не разуваться и следовать за ним, мистер Холмс прошел к лестнице, ведущей на второй этаж, но не успел подняться даже на первую ступеньку, как дверь, расположенная почти напротив входа, распахнулась. - О! Братец! - с напускным радушием почти что выплюнул высокий мужчина, зажавший между зубами догорающую сигарету и приподнявший очки, водрузив их в копну настолько черных кудрей, что в коридорном сумраке они казались белыми. - Как я рад нашей встрече! - и быстро кинув взгляд на меня, добавил, - неужели ты стал водить мальчиков в открытую? Он ухмыльнулся, поймав мой испуганный взгляд. Выплюнул окурок и облокотился о косяк, сложив руки на груди, так что его острые локти почти разрезали вмиг натянувшуюся просторную белую рубашку. Он выглядел довольно молодым, но когда я приблизился к лестнице, то заметил небольшие морщинки в уголках глаз и на лбу. Он оскалился, но тут из-за его плеча показалась фигурка худенькой девушки, которая смотрела на все вокруг пустым отсутствующим взглядом, вытягивая шейку и водя курносым носиком, словно вырисовывая узоры на чайной салфетке. Я замер и забыл как дышать. На ватных ногах я получил документы, спустился вниз, краем глаза взглянув на уже запертую дверь, сел в дожидавшуюся меня машину и приехал в alma mater. Я ничего не видел и не слышал. Меня пронзила молния. Я хотел быть с этой девушкой. И только с этой девушкой. К вечеру разыгралась жуткая гроза, ветки умирающих деревьев в нашем дворе клонили к моим окнам свои костлявые пальцы и стучали костяшками в стекла. Я ворочался в холодном поту, пытаясь спасти невинную незнакомку из лап чернокудрого дымящего чудовища.