Vibrant Colors

— Сколько там минут до конца осталось? — слышится усталый шепот с заднего ряда. — Полчаса еще вариться. Домой бы уже-е-е... — Да первая пара же только, ты чего! Гиноза недовольно щурится, когда утреннее солнце показывается из-за пушистого облака. Приходится даже яркость голографического окошка увеличить, чтобы хоть что-то разглядеть. Профессор Инуока на солнце не обращает никакого внимания и старательно убаюкивает аудиторию. Плохим преподавателем ее не назовешь, но слушать Инуоку все равно не настолько легко, как доктора Торукаву и не так интересно, как профессора Сайгу. За первым просто не успеваешь отмечать в планшете, до чего же много нового он открывает все время, умея привлечь внимание. Второй говорит иногда витиевато, и поначалу Гиноза не был уверен, что сможет понимать его достаточно хорошо. Но потом появился Когами, который успевал за доктором Торукавой, всем сердцем любил лекции профессора Сайги и так внимательно слушал даже профессора Инуоку, что от одного взгляда на это зрелище начинала понемногу болеть голова. Ну, по словам других студентов с потока. У Гинозы она болела по причине недосыпа. Как сейчас, например. Он незаметно зевает в кулак. Косится на задний ряд — они с Когами сегодня заняли предпоследний, чуть не опоздали. Особого выбора, где сесть, им не оставили. Подумав, Гино опускает голову, уткнувшись лбом в скрещенные руки. Неудобно. Ну да, как же он мог забыть. Очки. Хорошо становится, когда Гиноза их снимает и оставляет рядом. Кладет голову набок и смотрит на профессора Инуоку сквозь прозрачное стеклышко, приоткрыв только один глаз. Мир все такой же. Не становится ни четче, ни размытее. Но в очках просто комфортнее на него смотреть. Как под невидимой защитой. Несколько раз, помнится, пока еще не знали, кто Нобучика такой, к нему не боялись подходить и спрашивать: "А почему ты носишь очки, а не линзы? И на коррекцию зрения не сходишь? Так старомодно..." Проще было согласиться и врать, чем признаваться, что он-то хорошо видит. — Гино, ты как? Да и не надо было кому-то знать, что очки нужны ему для вида. Это — лишняя партия ненужных и странных вопросов, на которые Гиноза точно не сможет дать ответ. Просто не хочет. — Гино? — Угу-м, — вяло тянет он. Понимает, что Когами не отцепится, пока внятного ответа не услышит. — Дотерплю. Я таблетку выпил. Две. С Когами они знакомы... сколько? Месяц? Два? А доза заботы у него — как года на три. Не то чтобы Гиноза не доверяет ему, но Шинья точно не удержится спросить, зачем люди носят очки для вида. Если узнает, конечно. То есть лучше даже его в это не посвящать. Полчаса лекции пролетает совершенно незаметно. Иноука пропадает из поля зрения, в стеклышке ее больше не видно. Секундой позже не видно уже и самих стекол. Встрепенувшись, Гино перехватывает руку Когами. — Ты чт... — Положи на место. Они знакомы месяц или два, и нет, Шинье точно лучше не знать ничего настолько подробно. Будет еще хуже, если он не поймет и скажет: "Зачем тебе очки, это же бесполезно, хватит их носить". Тоже назовет старомодным, как будто это что-то очень плохое, и полезет туда, куда его не просят. И как ему рассказать о том, что Гинозе слишком не нравятся свои глаза? — Пожалуйста. Отдай. Когами удивленно моргает, даже не пытаясь одернуть руку. Гиноза не решается отпускать. Совсем забывает, что если уж скрываться, то надо сделать менее осознанный взгляд. Шинья неожиданно усмехается. — Да знаю я, что это нулевки, Гино, не пугайся так. Теперь настало время Нобучики удивляться. Он неуверенно разжимает пальцы. — Откуда?.. — Просто заметил, — говорит Когами, взяв очки за дужки. — Ты никогда не щуришься, когда их снимаешь. И если глянуть на тебя сбоку, видно, что изображение в линзах не искаженное. А еще... — Можешь не продолжать, — бубнит Гиноза. — И ты все это время смотрел... — Я никому не сказал. И не скажу. Гиноза почти задает вопрос "почему", но так и не произносит его вслух. Хотя Когами отвечает все равно. — Зачем мне это рассказывать? И какая вообще кому разница-то? В какой-то миг Гиноза думает, что, может быть, свою дозу заботы Когами рассчитал правильно. Даже слишком. До скрипучей дотошности. — Мне-то как, идет? Я читал однажды, что очки придают человеку более умный и серьезный вид. С этими словами он невозмутимо их примеряет. Не цокать языком не получается. — Когами, ты даже в очках не похож на профессора Сайгу, успокойся. Давай их уже сюда. *** До начала второй смены — двенадцать минут, а Гиноза только возвращается со своей первой. С тех пор, как отделы переформировали, работы стало вдвое больше. Другие инспекторы тоже еле дышали — нехватка кадров не спешила исчезать из ряда насущных проблем. Даже Когами согласился, что это не дело и пора ехать в Токородзаву, чтобы уговорить вернуться, например, Найто. Правда, на два не составленных отчета присутствие Найто все равно бы не повлияло. — И удобно так, что ли... Гиноза отрывается от монитора и укоризненно смотрит на ноги Сасаямы, бесцеремонно закинутые на стол. И надеется, что так сидеть может быть удобно только где-то в параллельной реальности. — Ноги убери со стола. — Да я не об этом, — отмахивается Мицуру, кряхтит, но все-таки меняет позу. — С челкой такой удобно вообще ходить? — Тебе не пойдет, — пытается пошутить Гино. Кажется, не очень удачно. Сасаяма и так почему-то улыбается подозрительно широко. — А очки? Амари Хина, работавшая здесь полтора года назад, вспоминается очень некстати. Когда-то Гиноза краем уха слышал, как она смело спрашивала у инспектора третьего отдела: "Скажите, Ваку-сан, а люди часто хотят примерить Ваши очки?" Сейчас в Бюро больше нет ни Амари, ни Ваку. Зато все еще есть Сасаяма, который предпочитает не спросить и только потом что-нибудь сделать, а наоборот. Впрочем, если Сасаяма и спрашивал, то большинство свидетелей этого происшествия считали, что лучше бы он молчал. — Я тебе что, персональный стилист? Не мешай мне, — после двух миссий подряд Гиноза не находит в себе сил раздражаться по мелочам. Пропускает мимо ушей очередные шутки про стиль и челку. А зря. Ведь помимо них Гиноза не замечает, что Сасаяма подходит к нему достаточно близко. — Не обязательно быть специалистом, чтобы хороший совет дать. Какое-то время Нобучика совсем не соображает, какого черта Сасаяме от него надо, почему чужие пальцы мельтешат перед лицом и что, собственно, способствует этой неуютной легкости... — Сасаяма! Мицуру хохочет, как пакостный школьник, отказываясь возвращать очки их законному владельцу. А у Гинозы в мыслях пролетает все, что связанно с этими бесполезными стекляшками. Определенно, раньше он думал, что ему самому так легче. Да, он до сих пор каждое утро надевал очки, вспоминая взгляд отца. Избегал часто и долго смотреться в зеркало, чтобы лишний раз не вытряхивать из памяти старой фотографии: их снимала мама, отец разговаривал по телефону о чем-то серьезном, и маленький Нобучика старался скопировать его выражение лица. В шутку, конечно. Хотя сейчас это уже больше не смешно. Но оказалось, что причин носить очки у него было куда больше. Не только смотреть на все через них было комфортнее. Это защищало от чужих глаз. Будто никто не мог посмотреть Гинозе в глаза, даже если очень сильно хотел. Не мог покопаться у него в душе. И такое ощущение начинало нравиться все сильнее. Вызывало привыкание. И это ему надо будет теперь рассказать Сасаяме, который все еще смеется даже после того, как Гиноза с силой дергает его руку? Ну уж нет. — Исполнитель Сасаяма! — повышенным тоном приказывает Нобучика. Мицуру отходит от него, нагло улыбаясь, и смотрит прямо в глаза. Ярость рискует пойти через край, но Сасаяму это не волнует — он даже не спешит отводить взгляд и натягивает очки, ожидая, что окружение станет размытым. Размытым оно, конечно же, не становится. Сасаяма непонимающе смотрит перед собой, моргает, не в силах оторваться от пылающих злостью зрачков. — То есть ты, — Мицуру готовится отметить очевидное. — Нормально видишь? — Да, черт тебя дери! Гиноза раздраженно отбирает очки, а Сасаяма наконец-то получает свой заслуженный подзатыльник. Хорошо бы сделать вид, что ничего не случилось. Протерев очки, Гино возвращает их на место, поправляет двумя пальцами и выдыхает с самым спокойным видом, на который сейчас способен. — Значит... Если Сасаяма сейчас полезет расспрашивать обо всем, он выпроводит его из офиса. Не исключено, что с помощью запущенной в сторону исполнителя чашки. — Значит, вот как. От недоумения Нобучика даже снова поднимает голову. Сасаяма выглядит серьезным, но смотрит из-под лба немного весело, с прежними искринками чего-то задиристого. Разве что совсем не улыбается. Вопреки своему отвратительному поведению, он никогда не лезет в то, что называется личным. Если не хочет задеть за живое. — Но без очков тебе лучше. Так, на заметку. Гиноза фыркает, а Сасаяма разворачивается и уходит, бросив через плечо: — Ты обращайся, Гино-сенсей. Если понадоблюсь. Он говорит "если". Не "когда". Об этой противоречивой ненавязчивости Гиноза заставляет себя не думать. *** Серебристо-бирюзовый луч слепит. Двести девяносто шесть, всего-то парализатор, до смертельного элиминатора — рукой подать. Но Гиноза прекрасно помнит, что именно этого преступника он бы захотел допросить. А не убивать на месте и обрывать нити. Рискованно, но ему хотелось попробовать. Если честно, это немного неправильно. Будь он помладше, он бы сам, наверное, был возмущен. Какой инспектор побежит вперед, размахивая кулаками и оставляя исполнителей позади? Ладно, ладно. Он просто не успел им сообщить. Проверял улицу, вышел из квартала, на него набросились первыми. С ножом против доминатора. Тут не до разговоров — он всего лишь защищался. Это будет неплохим оправданием. Хорошим, опытным и знающим свое дело следователям иначе делать нельзя, если случай не особенный. Гиноза тихо ругается себе под нос. Поднимает с асфальта очки — левая линза треснула, менять, конечно, придется, но для глаз не опасно — до офиса протянут. Теплые капельки крови щекотно скатываются к подбородку. Гиноза вытирает их рукавом инспекторской куртки и шипит, когда ненароком задевает скулу. Забывает, что это его кровь. Масаока подтягивается быстро, но Нобучику искренне радует тот факт, что произошедшего он не видел. Жаль, последствия никуда не денешь. — Неплохо справились, инспектор. Гиноза отчетливо чувствует на себе взгляд отца, когда достает аптечку, предоставленную дроном. Он мог бы потерпеть, но сбитые костяшки пальцев неприятно побаливают, да и с обработкой пореза лучше не тянуть. — Помочь? А просто заметить и промолчать нельзя. — Нет, — руки все еще трясутся. Сгибать пальцы на правой даже больно. — Обойдусь. Помощь ему, вообще-то, действительно не помешала бы. Наблюдающий со стороны Масаока молчит, пока Гиноза возится с ватой и антисептиком. И не выдерживает, когда инспектор неуклюже разматывает бинт. — Давай помогу. Гиноза возмущенно вдыхает, открывает рот и кривит губы, но так ничего и не отвечает. Отводит взгляд в сторону, запутавшись, как ему на все это реагировать. Отец обращается с ним, как с маленьким мальчишкой, раздражение от этого душит сильнее. Но в целом — терпимо. Прямо как боль от ран. Отросшая за последние месяцы челка растрепалась и лезет в глаза, но убирать ее не хочется, даже если бы сделать это сейчас было удобно. Как будто одних лишь очков неожиданно перестает хватать. Еще сильнее их не хватает, впрочем, в момент, когда Масаока все так же бережно и все так же молча поворачивается, снимает разбитые очки, чтобы было удобно, а потом берется за обработку пореза на скуле. Гиноза не сопротивляется лишь из-за здравого понимания, что если он сейчас лишний раз захочет дернуться, то никакой пользы ему это не принесет. И все, что остается — от отчаяния закрыть глаза. Он и не заметил, как очки стали для него чем-то сродни этого. Сто лет назад их носили, чтобы улучшить зрение, а Гиноза носит их, чтобы его притупить. И не только свое. Скорее, зрение тех, кто изо дня в день пересекается с ним. Потому что все, что он медленно начал понимать и все, в чем стал сомневаться — это вещи, которых не должно быть в нем. Отблески света, отражающиеся от очков-половинок, всегда хорошо запутывали. С их помощью можно было спрятаться. Можно было защититься. А еще можно защитить всех от самого себя. Об этом знают только отец, покойный Сасаяма... и Когами. Никто из них никогда не считал, что им стоит заставлять Гинозу убрать защиту. Они, пожалуй, даже лучше самого Нобучики понимают, что это такое. И зачем это лучше пока что скрывать. Лучшее оружие никто не демонстрирует сразу. А еще Гиноза должен сделать это только сам. — Вот и все. Масаока улыбается и хлопает его по плечу. Внимательно всматривается в глаза Нобучике, будто в зеркало. Протягивает очки. Гиноза трогает пластырь на скуле, колеблется с минуту, но все-таки выдавливает из себя осторожное: — Спасибо. Не утруждая никого уточнениями, за что именно.