в моих любовницах лишь ты и мэри джейн

снаружи яркими масляными красками светится июнь, а кухонная раковина полна грязной посуды. тонкие пальчики методично трут губкой очередную тарелку, а зеленые глаза ненароком да заглядывают за пределы оконной рамы. там красивым разноцветным веером переливается река людей. они смеются, развевая за собой радужные флаги. они выходят за порог, оставляя внутри все страхи и стеснение. на пороге лили расставлены иконы, и мать строго-настрого запретила ей выходить на улицу, перед собственным уходом поцеловав воздух рядом с ее щекой. запах средства для мытья посуды забился глубоко в нос, заглушая аромат свободы. непроизвольно лили наклоняется к стеклу, опираясь мокрыми ладонями о подоконник. она нервно закусывает губу, когда видит целующихся мужчин; глаз дергается от оголенных частей тел; голова кружится от разнообразия цветов, звуков, запахов. рука сама невольно нашла ручку и повернула ее. свежий воздух вместе с обилием чувств влетел в кухню. лили смотрела и смотрела, как площадь заполняется танцующими (любящими) людьми. ее внимание привлекла изящная фигурка, стоящая на бортике фонтана и обернувшаяся во флаг оттенков розового и красного. лили заворожена бесстыдными движениями и непонятно откуда взявшимися бабочками в животе. танцовщица спрыгивает с порожка прямо в толпу, и ее уверенность в том, что эти совершенно незнакомые люди ее точно п о й м а ю т, придавала лили сил. чудо, судьба, божий замысел (нет) направляет взгляд черноволосой красавицы прямо на раскрытое окно лили. лили улыбается той, к кому мать строго-настрого запрещала приближаться, как старой знакомой. - привет, сладкая, - ее кошачьи глаза завораживают лили своей экзотической красотой. они целуются: лили, оперившаяся локтями на подоконник, с лимонной пеной на щеке, и ее танцовщица, приподнявшаяся на мысках и взявшая своими теплыми ладонями бледное личико. лиловая акварель застилает все сознание лили, когда она перебирается через окно, цепляясь свитером за неровные края. ниточка висит чуть ниже левой ключицы, и ее танцовщица наклоняется, игриво прижимаясь к ткани зубами, отдирая лишнюю часть. теперь свитер расходится по краям, но камила ( это тигрово-испанское имя так прекрасно простанывается в алые губы) тянет лили за обе ладони вглубь толпы, где нет ни следа страха и стеснения. чьи-то мягкие руки, такие теплые, будто роднее матери, снимают белый свитер и накидывают ей на плечи невесомый флаг. и лили не чувствует себя голой - обнаженное тело будто открывает ее перед другими - такими же - людьми. ее беззащитность закрывается под яркими мазками, и здесь она чувствует себя в безопастности. она забывается среди тысячи тел, переодически целуясь с камилой и смеясь их диким танцам. пай-девочка лили рейнхарт, кем ты стала, переехав в страну разврата и веселья? и сейчас лили бы ответила, что стала собой. когда лазурный блеск в небесах сменяет себя на глубокий индиго, камила ведет лили в одну из темных улочек к выходу на каналы. разгоряченные пальцы со всей нежностью скользят по пластичному телу. лили выгибается под любящими ладонями, пока вкрадчивый голос говорит ей забыться, забыться, з а б ы т ь с я. чуть кисловатый, но неимоверно приятный запах окутывает лили, разум помутняется вместе с тем, как распускается образцовый pony-tail на затылке. последние штрихи пай-девочки разрушаются, уступая место страстному желанию. неоновые сердца бьются на отвесной стене над бегущей водой. если бы ван гог жил сейчас, то он точно запечатлел бы именно эту ночь на одной из своей картин. лили не знает, что сказать родителям, когда утром она приходит домой в чужой прозрачной блузке и со следами алых поцелуев на фарфоровой коже и лихорадочным блеском в глазах. она точно не расскажет им про свою черноволосую красавицу, которая танцует так хорошо не только на бортике фонтана; ведь ее имя - секрет, и лишь лили позволено стонать его в чисто амстердамской агонии. но она все равно говорит, что провела ночь с девушкой, с с а м о й п р е к р а с н о й девушкой. отец сокрушает стены дома ударом кулака об девственно белый стол и уходит наверх, а мать долго молчит, с укором глядя на дочь, потому что та р а з о ч а р о в а л а ее. а лили лишь нахально улыбается ей, наклоняясь и целуя воздух рядом с ее ухом, хлопает дверью в мир, где на карнизах висят радужные флаги, а ее танцовщица так пленительно покачивает бедрами в солнечных лучах. лили показывает язык иконами, и, будто чувствуя на себе тяжелый взгляд отца, прижимается губами к алым лепесткам самых сладких испанских роз.