Великолепный

У Элайджи Камски отдельная полка в шкафу для дорогих шелковых халатов — непременно черных, — бассейн, окна во всю величину стен и великолепный дизайн интерьера. Он начинает свой день с завтрака на светлой просторной кухне и тренировок в собственном тренажерном зале; он давно уже забыл, каково делить место и даже кислород с кем-либо из окружающих. Ощущая приятную прохладу плиточного пола ступнями, Элайджа подносит к губам стакан с виски и всматривается в бесконечную умиротворенную белизну в окне своего дома. И если бы свобода, какой ее представляют себе обыватели, снующие по намеченным траекториям своих жизней за много километров от него, имела телесное воплощение, то сейчас она обнимала бы его со спины. У Элайджи Камски волосы темного, насыщенного цвета, нос прямой, челюсть массивная и выдающаяся… Все это, однако, меркнет на фоне глаз — светлых, стеклянно-голубых, с прищуром хищным и не поддающимся никакому анализу, не имеющим разгадки. Взгляд у него холодный и оттого неуютный — кажется, будто на горле смыкаются чьи-то ледяные пальцы; кажется, будто где-то вне зоны видимости по плечу шустро перебирает лапками ядовитый паук. Элайджа глубоко вдыхает и по его лицу пробегает довольная ухмылка: взгляд мужчины в зеркале кажется ему красноречивей всех книг на книжных полках гостинной. У Элайджи Камски необъятное, чрезмерное эго — и, как следствие, огромное фото самого себя в костюме в прихожей, упрямо заглядывающее всем званым и незваным гостям в душу. Оно и понятно: «человек года», «человек века». За Элайджей стоят великие открытия и изобретения, и это не вызывает в нем ни капли смущения. Напротив, чем больше на него кидали восхищенных взглядов, чем больше хвалебных статей о самом себе он видел, тем сильнее он расправлял свои плечи в чувстве гордости. Признанный гений, добровольно отрекшийся от своего творения — ореол мистики вокруг своей персоны лишь придавал ему уверенности. У Элайджи Камски редко кто-то бывает дома. Ему не свойственна любовь к людям — так же, как и не свойственна любовь к кому угодно, кроме себя. Его окружают несколько RT600 — проще говоря, «Хлои», — и у них есть все, что он хотел бы в них видеть: прекрасная внешность юной хрупкой девушки, приятный голос, «любовь» к уборке и беспрекословное подчинение. Им же разработанная и произведенная, Хлоя мягко ему улыбается весь день и делает то, что ей сказано. Не перетягивает внимание на себя. Не выказывает недовольства. Чего еще можно хотеть? У Элайджи Камски с лихвой хватит интеллекта на всех вокруг. Он не просто нечеловечески умен: он, к тому же, хитер и прозорлив, каким бы простым и приятным он не выглядел на первый взгляд. Элайджа вкладывает RK800 Коннору в руки пистолет и заставляет Хлою опуститься на колени. Это казнь. Казнь, которая не вызывает в его душе ни единого содрогания; ни одного намека на сожаление, Элайджа готов к любому исходу событий. Важно одно: выстрелит андроид в другого андроида или нет. Этот вопрос порождает в нем интерес исследователя, наблюдателя; интерес, с которым ученые рассматривают вещества под микроскопом. Напряжение же, туго натянутое в воздухе вокруг участников развернувшихся событий, совершенно его не беспокоит. У Элайджи Камски на все есть свое мнение, и люди вокруг к нему непременно прислушиваются. У Элайджи особые отношения с искусством, вспыхивающие время от времени в душе благородные порывы и умение держать себя на людях. У Элайджи есть все, о чем обычно люди думают, когда их спрашивают про цели, амбиции и мечты. У Элайджи может появиться все, чего у него еще нет, все, чего он бы захотел — в эту самую минуту или секунду. Элайджа Камски ставит стакан из-под виски на стол, не обращая внимания на глухой стук и порыв ветра за окном. У Элайджи Камски уже который год получается отогнать от себя самого мысли об обычном человеческом тепле.