* * *
Он тоже курил одно время в школе — не только в магической, начал ещё в обычной. Скрывал, конечно, но отец всё равно унюхал, выволочку устроил будь здоров. Но отложилась в памяти почему-то не ругань отца и его ремень, а расстроенный взгляд матери. Саша тогда честно попытался бросить, и даже не один раз, но не получалось. После уроков — уже в магической школе, в старом особняке, заколдованном так, чтобы казаться заброшенным — они с одноклассниками сбегали на улицу и курили в углу у старых конюшен, из которых сделали склад. И любили, особенно в морозные дни, греться отбеганием к самому забору и после смотреть, как очертания особняка плывут, раздваиваются, и вместо салатового здания школы с освещёнными окнами на миг проявляется обманка — старый дворянский особняк без крыши и упавшими на снег балконами. В тёмные провалы, где эти балконы некогда висели, можно было разглядеть вросшее в стену дерево, торчащее ветками над особняком. Потом курить всё-таки бросил, уже в одиннадцатом классе, просто не до того было, но до сих пор любил порой вдыхать чужой дым, если стоял рядом. Алексей, кажется, уже заметил это — оно и понятно, наблюдательность ему по роду деятельности полагалась. Когда Саша вышел из ведомства, тот курил у колонн. Посмотрел рассеянно и стряхнул пепел в урну. Ноги сами понесли к нему, и Саша встал рядом без какой-либо видимой цели; сигаретный дым приятно щекотал ноздри. Алексей ничего не сказал, даже будто не заметил. На Москву опустился душный майский вечер. Из ведомства сотрудники выходили в лёгкой немагической одежде, но Саша не переодевался и не вынимал палочку из петли узкого ученического погона. На косые взгляды немагов ему было наплевать — мало ли по городу всяких косплееров и фриков ходит? Конечно, выходить в обычный мир в магической одежде было строго запрещено, и за нарушения полагался приличный штраф, но, как известно, строгость российских законов смягчалась необязательностью их исполнения. А если проще — тем, кто мог бы оштрафовать, тоже в основном было всё равно. Наставник, правда, был не таков, и Саша ждал выговора, но его не последовало. Алексей только сощурил глаза, красивые в общем-то — зелёные, кажется, в сумерках было плохо видно. Саша коротко попрощался, направился к трамваю, но Алексей неожиданно пошёл за ним, потом догнал. Он сам был в немагической одежде и выглядел как обычный офисный работник, спешащий вечером к метро, чтобы добраться домой поскорее. Что, кстати, ему не шло. — Вы же всегда прямым путём возвращаетесь, — сказал Саша. Так они в ведомстве называли поезд на секретном пути метро, который следовал через все магические учреждения прямо до магических же кварталов. Вагон, разумеется, слегка ускорили магией, и доехать можно было очень быстро, но не всегда хотелось этой скорости. — Решил прогуляться. Он снова окинул взглядом, но промолчал. Они вдвоём пошли в сторону дальней трамвайной остановки, не сговариваясь. Вечер стоял отличный: тепло было настолько долгожданным, что даже намечающийся дождь не огорчал. Фонари своим приятным электрическим светом разгоняли темноту, людей вокруг было немного, и оттого на улицах стояла тишина, разрываемая лишь шумом проезжающих мимо машин. — Вы меня провожаете? — насмешливо осведомился Саша. Знал, что обнаглел, но захотелось поддразнить. — Берега не теряй. Ответ, впрочем, был беззлобным, и Алексей сам же завязал разговор, когда они обогнули следующий дом. — Не стал порывать с немагическим миром? — кивнул он на телефон, который Саша вынул, чтобы проверить время. — Я вот так и не смог приспособиться, слишком быстро всё меняется. — Меня, наоборот, сначала раздражало, что маги все как нафталином присыпанные в этой одежде столетней давности и со старинной техникой. Но ничего, привык, даже понравилось. Винтаж. — Вижу, что привык. Почему правила нарушаешь? Хотелось ответить банальным «правила для того, чтобы их нарушать», но это не ответ будущего Стража. — Палочка зато под рукой, — и тут внезапно как вдохновением ударило: — Вот у вас она в кармане брюк, верно? А ведь по инструкции сказано, что нежелательно её так носить, ненадёжно. Что же вы. Алексей засмеялся. Смех его Саша услышал впервые за эту неделю, что они работали вместе, и, пожалуй, не прочь бы был услышать снова. — Вывернулся, — одобрительно сказал Алексей. — Значит, оба побудем нарушителями. Когда они заходили в трамвай, Саша поднимался первым, и на мгновение ощутил тёплую ладонь на своей спине. С Алексеем они сели рядом, и Саша посматривал на него изредка в оконное отражение. В затылке будто щекотало что-то — то ли ответный взгляд, то ли интуиция, и в мыслях назойливо крутилось: «На кой чёрт его со мной понесло?». — Не помнишь, где пересаживаться? — спросил Алексей. — Я давно так не возвращался. — На Октябрьской. Сильно давно? Ничего не ответил. Ну ладно. Свет в вагоне вдруг замигал и погас, и отблески другого света, наружного, заскользили внутри. Фары машин, сияние торгового центра и окна домов — всё отражалось в трамвае, и от световых пятен зарябило в глазах. Спустя минуту лампы снова с треском вспыхнули, и реальность резко поскучнела. — Последний раз ездил так домой с одной девушкой, — вдруг сказал Алексей. Саша уже успел забыть про свой вопрос. — Год назад. Потом всё как-то наперекосяк пошло. Откровенность польстила, и Саша решил рискнуть: — Год назад и у меня всё было так себе: признался — а он мне кулаком в нос. И стал ждать реакции. У Алексея было непроницаемое лицо. Если и удивился, то виду не подал. — А ты? — спросил он — вроде бы даже с сочувствием. — Я ответил, но позже и не так. Пояснять он не стал, и Алексей не уточнил, явно сделав про себя какие-то свои выводы. На второй трамвай они едва успели. Так и тянуло магией подержать двери открытыми чуть больше, но, к счастью, водитель их подождал, и они запрыгнули в вагон, переводя дыхание. В этот раз пришлось стоять, и толпа отдалила их друг от друга, потому остаток поездки ехали молча. Когда они вышли и миновали невидимую арку, хрущёвки преобразились, став теми самыми, запомнившимися Саше домами вверх дном, а ещё избами с яркими стенами и краснокирпичными зданиями, у которых литые решётки балконов складывались в рисунки птиц Сирин, трёхглавых драконов и других магических созданий. Над улицей мягко сияли волшебные шары, паря без видимой опоры. Редкие прохожие в основном спешили по домам — трамваи ездят неспешно, так что на улице уже успело стемнеть. — Подожди, — сказал Алексей, когда Саша уже собирался прощаться. — Взгляни. Он протянул свёрнутый вдвое лист. Внутри было что-то написано убористым почерком — явно не наставника — и Саша встал под светящийся шар, чтобы прочесть. Оказалось, характеристика, притом его собственная. Положительная. — Уже? — поднял он брови. — Не рановато ли? Алексей хмыкнул. — Наблюдатели их всегда заранее пишут, по первым впечатлениям, ну и наше мнение спрашивают, конечно. Вот и твою мне сегодня передали. Обычно первое впечатление всё равно самое верное, редко когда приходится под конец стажировки переписывать по-другому. Интересно. — Вы показали мне, — Саша помахал характеристикой, — зачем? — Чтобы не расслаблялся. Эти общие фразы пишут всем, но берут в итоге тех, кто отличился. Понимаешь? — Он помолчал, морщинка пролегла меж его бровей. — Ты пока не выглядишь особенно заинтересованным. Пора определяться. Саша серьёзно кивнул и отдал лист. — Я понял. Подумаю. — Вот и хорошо. Тогда до завтра. Алексей уже почти зашел в подъезд, когда Саша сказал негромко: — А вы сегодня два правила нарушили. Второе — запрет на личные симпатии во время стажировки. Параграф три. И он довольно качнулся с пяток на носки, засунув руки в карманы. Алексей снова повернулся к нему, и обалделое выражение на его лице того стоило. — Знаешь-ка что, Саша… — начал он раздражённо, но тот сбежал от окончания фразы в свой подъезд, взлетел на третий этаж, перепрыгивая через две ступеньки, и прижался спиной к двери квартиры. Сердце билось, как после напряжённого магического боя. И ухмылка не желала сходить с лица.* * *
Когда наконец их подключили к реальному заданию, Саша сначала подумал, что дело скорее всего было в нехватке рабочих рук. Но остальные стажёры воодушевились, да и он тоже, если уж начистоту. Всё лучше навязших на зубах тренировок. — Спорим, нас поставят в сторонку смотреть, как работают профессионалы, — равнодушно сказала Нина, завязывая высокий хвост. — Дело-то передайте, — крикнул кто-то с другого конца кабинета. Лист сам собой сложился в самолётик, пролетел у потолка и в резком пике был подхвачен протянутой рукой. В этот раз ловили довольно опасного психа, любившего испытывать экспериментальную магию на обычных людях, эдакий Менгеле московского разлива, да ещё и с сообщниками. Алексей говорил мрачно, что раньше таких вообще не было, а теперь повылезали невесть откуда с этим странным презрением к обычным людям. Если ты немаг — значит, неполноценный. Новый фашизм, теперь уже с магическим оттенком. Саша в связи с этим задумался, как было бы, если бы сам он, будучи немагом, вдруг узнал про волшебников. Скорее всего, тоже счёл бы себя неполноценным. И стал гадать — а родители его, что чувствуют они? Он никогда не спрашивал. Боялся, наверное. — Не время для рефлексии, — сказал Алексей, бросив на него короткий взгляд. — Мы о чём на той неделе разговаривали? Выглядел он, кстати, с виду спокойным, но прорывалось что-то в чертах лица, что выдавало в нём скрытую злость. И вряд ли на Сашу, скорее всего, на того ублюдка, за которым они сейчас охотились. Что-то личное? Тут локтя коснулось что-то обжигающее — искра. Сигнал! И началась охота. В школе со старших классов можно было попроситься на охоту, и просились многие, мальчишки, в основном, конечно. Проводили её только зимой, под Новый год, иногда после. Охотились на погребинов, которые зимой становились особенно назойливыми, а во время полугодовых контрольных нагоняли совсем уж беспросветный ужас и уныние. Поэтому говорили в школе, что шли не «охотиться», а «прогонять тоску». Старый обычай, их много имелось в школе — таких обычаев, часто больше похожих на обряды. Ходили на погребинов обычно с собаками и лисами, и у Саши тоже был лис, так и остался в школе, не тащить же в город. Хотя жалко было оставлять — они вдвоём подружились, ещё когда Рыжий совсем щенком был. И теперь тоже: снова этот азарт, когда загоняешь в ловушку — ни с чем не сравнимое чувство. Ведёшь, ведёшь и знаешь, что впереди ждут другие, чтобы тоже подключиться. И добавляется ещё ощущение свершившейся справедливости и правильности происходящего — так должно быть. Когда Алексей поднимал палочку с совершенно особенным выражением глаз — с готовностью убить — Саша не останавливал. Смерть — это логичное завершение охоты, и потому он просто смотрел, как полыхнула вспышка, как возглас замер на губах преступника. Вокруг возникли голоса, они приближались, и чья-то грубая ругань перекрыла шепоток. Алексей стоял спиной к Саше, но тут обернулся, глянул беспомощно, словно извиняясь. Саша кивнул в ответ, попытался дать понять: всё правильно, он согласен. И ещё незаметно повёл палочкой за спиной — мыслить нужно наперёд. А потом наставника увели, и даже парой слов они не успели перекинуться. — Наворотил я дел, — сказал Алексей мрачно и посмотрел на свои руки — так, будто именно они были виноваты. — Извини, Саша. Видимо, тебя передадут другому наставнику, пока идёт расследование. Они сидели в подзаброшенном кабинете, медленно превращавшимся в кладовку. Прямо перед Сашей стояли два стола, нагромождённые один на другой, неисправный вредноскоп тихо пыхтел в углу, как чайник, дребезжа ножками на гулком, явно пустом сейфе. Портрет предыдущего Верховного чародея со сломанной рамой торчал углом из коробок — видно было только лицо, и смотрело оно с укоризной, изредка моргая. — Я вас не виню и извиняться передо мной не надо. Я бы тоже, наверное, убил. Алексей склонился к нему с соседнего кресла и тревожно всмотрелся. — А ты-то почему? — А я что о вас не знаю? — парировал Саша, тоже приближая лицо и незаметно начиная постукивать пальцами по пыльному подлокотнику. Это помогало ему думать. — Хватит, — сказал Алексей негромко, но весомо. Словно точку поставил. — Чувствую я, что у тебя на уме, но не лезь, я со своими проблемами сам разберусь. Договорились? По-человечески прошу, ну не подставляйся. Саша вздохнул, покачал головой и ударил по подлокотнику ладонью, подняв пыль. — Хорошо, — сказал он покладисто. — Хорошо, Алексей. Впервые назвал без отчества, но наставник не рявкнул, не сказал про субординацию — ничего. Просто провёл ладонью по лицу усталым жестом и махнул рукой — мол, уходи уже. В коридоре, спеша к своим, Саша размышлял, догадался ли Алексей, что согласие было лишь видимым. Должен был догадаться, не дурак ведь. Потом его с запозданием осенило, и он развернулся, распахнул снова дверь кабинета-кладовки и едва не ударил ей Алексея, который уже собрался уходить. Тот отшатнулся и открыл было рот для вопроса, но выслушивать его не было времени, и пришлось бесцеремонно перебить на первом же слове. — Скажите, что защищались, что палочка у него была в руке, — горячо зашептал Саша. — Обязательно скажите. И в пылу схватил за предплечье. Тотчас пальцы Алексея сжали его запястье, будто чтобы стряхнуть ладонь, но неожиданно замерли. Несколько длинных секунд оба смотрели друг на друга, глаза в глаза, потом одновременно отпустили. И разошлись, словно ничего не случилось.* * *
Всё оказалось даже проще предполагаемого, и дело развалилось от одной небольшой лжи. В общем-то чем дальше, тем больше Саша удивлялся, насколько безалаберно велись дела в ведомстве. Палочку его даже никто не догадался проверить, хотя Саша был готов к этому, но оказалось, что принятые им меры предосторожности были бессмысленными. В дальнейшем, кстати, на этой безалаберности можно будет очень легко играть, но мысль промелькнула в голове, не задерживаясь. Сейчас необходимо было сосредоточиться на другом. — Он защищался, — сказал Саша с тщательной отмеренной долей убеждённости в голосе. И немного даже с негодованием, речь ведь о его наставнике, так что оно было к месту. Страж, который в этот момент просматривал Сашино дело, сидя по другую сторону стола, поднял голову. Перо остановилось и замерло на бумаге, едва заметно подрагивая. Второй Страж, меривший комнату шагами, подошёл ближе, заглянул чуть ли не в самое лицо. Это было неприятно. Саша даже видел недобритые островки тёмной щетины на подбородке. — Вы уверены, стажёр Чижевский? — с нажимом спросил он. — Абсолютно. Преступник поднял палочку, и потому Алексею Викторовичу пришлось ответить. Я же не успевал и мог промазать. — Защититься можно любым заклинанием, как вам известно, — возразил первый, почесал оттопыренное ухо и постучал ногтем рядом с кончиком пера, чтобы продолжало запись. Оно понеслось по бумаге, навёрстывая упущенные фразы и брызгая чернилами во все стороны. — Мне известно, что на опасных преступниках разрешено применять и особо тяжкие. Оба Стража переглянулись, и тот, что стоял, раздражённо кивнул. Саша втайне торжествовал: знание законов и инструкций всегда было его сильной стороной. Когда бюрократия правит бал, проще принять её правила игры, а то окажешься в заведомо проигрышной позиции. Сидящий Страж о чём-то задумался, водя пальцем по губам, потом наклонился ко второму, но Саша хорошо слышал их короткий тихий разговор: — А палочка… — Нашли в руке. Так что… — Понятно. Саша положил ногу на ногу и откинулся на спинку неудобного стула — ему уже наскучил этот бесполезный допрос. — А может ли так быть… — вкрадчиво начал второй Страж, — что вы выгораживаете своего наставника? Успели привязаться, дело обычное, вас за это обвинять не будут. Просто подумайте, скажите ещё раз: что именно вы видели, стажёр Чижевский? Саша помолчал, будто размышляя. Тут важно было выдержать небольшую паузу. — Я не отказываюсь от своих показаний, — сказал он тихим, но уверенным голосом. Даже склонился к столу, кладя на него локти. — Не отрицаю свою привязанность к наставнику, она есть у любого из стажёров, можете кого угодно спросить. Но я видел поднятую палочку. Перо записало, снова замерло, вопросительно покачиваясь в сторону лопоухого Стража. Тот подвинул чернильный прибор, и перо с готовностью туда впрыгнуло. — Записано. Свободны, Чижевский. Он уважительно коснулся рукоятки своей палочки в петле погона, как было принято, и вышел, мысленно уже открывая шампанское, но сдерживая улыбку — в этом крыле ведомства, как поговаривали, всюду были глаза и уши. Улыбку он прибережёт для Алексея.* * *
Расследование и правда закончилось в кратчайшие сроки, и всё вернулось на круги своя. Правда, улучить пару минут для разговора наедине снова не выходило, но Сашу тревожило, что Алексей смотрел теперь на него с очевидным внутренним неодобрением, по нему такие эмоции всегда читались безошибочно. И прямого разговора он сам явно избегал, не желая выходить за рамки предписанных инструкциями отношений наставник-стажёр. Это злило. Где, в конце концов, благодарность? — Держи себя в руках, — шёпотом сказал Алексей утром в метро, когда Саша сел рядом с ним на задних сидениях, и это была первая фраза наставника после происшествия, не относившаяся напрямую к работе. — Что происходит? — не выдержал Саша, быстро окинув взглядом наполненный вагон. На них не смотрели, большинство и вовсю досыпали на сидениях. — Благодарности ждал? Не дождёшься, — отрезал Алексей, повернув лицо на мгновение и снова отворачиваясь: теперь он тоже оглядывал вагон. — Уже заметил. Но зря принципиальностью щеголяете, всё равно ведь сказали то, что я попросил. — И я этому не рад. — Он обеспокоенно потёр лоб. — Что с тобой не так, Саша? Вопрос озадачил. Саша наконец встретился взглядом с Алексеем, но между ними теперь была стена из непонимания, которая ощущалась почти реальной. — Я считаю, что поступил правильно. Потому что вы этого стоили. И он начал с преувеличенным интересом рассматривать объявление об открытии нового книжного магазина в Кварталах, внутренне досадуя: в последнюю короткую фразу он ненароком вложил больше, чем собирался. — Вот как, — донеслось слева. Больше Алексей ничего не сказал, вынул из портфеля газету и углубился в неё. Саша же достал наушники, распутав их коротким движением палочки, но музыка проскальзывала мимо сознания, не цепляя. Краем глаза он продолжал следить за Алексеем — и с некоторым волнением отметил, что тот читал газетный лист гораздо дольше, чем полагалось. Передовица «Горгоны» с заголовком: «Новая-старая магическая мода: мантии в пол» явно не стоила того. Больше за всю поездку оба не проронили ни слова.* * *
Новую головоломку он вынул из кармана, не выдержав, уже за обедом. Отложил вилку, повернул на пробу пару деталей, пытаясь понять устройство. Свои покосились с интересом: обычно он занимался этим по пути домой, не раньше, но сегодня что-то нервировало, не давало покоя, и требовалось срочно занять хотя бы пальцы. — Десять минут, Лис, — напомнил приятель — Дима, тоже из стажёров, и подвинул стакан с чаем. — Что сегодня с тобой не то? От вопроса, повторенного второй раз за день, он чуть не вздрогнул, но взял себя в руки. Что с ним не то. Всё с ним, чёрт побери, нормально. В школе, когда сдавала выдержка, он приходил на псарню, к Рыжему. Тот всегда спал в углу один, хотя неплохо ладил с другими собаками, как и другие лисята, выросшие рядом с щенками. Вообще-то никто не знал, зачем там были нужны лисы — это казалось ещё одной традицией, которую бездумно соблюдали просто потому, что она есть. Тогда он отсчитывал начало весны с линьки Рыжего, который начинал линять резко и быстро, уже в марте выглядя неряшливо с этими клоками густой шерсти, свисающими по бокам. Сейчас же, особенно в Москве, весна начиналась незаметно, плавно переходя в лето без видимой границы, и это вызывало смутное беспокойство. Правда, нынешнее лето границу всё-таки имело, и началось оно с душного вечера после буднего дня, когда они с Алексеем ехали в трамвае. Саша вздохнул, убрал головоломку и встал следом за остальными. Ещё пару раз до конца рабочего дня он нащупывал её в кармане и оглаживал холодный металл, так приятно ощущавшийся под пальцами. Головоломка манила и обещала спокойные несколько минут, во время которых все проблемы снова, как и раньше, отошли бы на второй план. Собирать головоломки, к слову, Саша начал с детства. Сначала кубики Рубика — разные, всегда было приятно найти новый, отличающийся от коллекции. Потом появились другие. Дома у него была их большая коробка, которая постоянно пополнялась, а часть коллекции уже перетекла и на съёмную квартиру в магических кварталах. Этими головоломками он не сказать чтоб дорожил, и сосед по квартире — бывший одноклассник — то и дело брал парочку занять руки. У Саши было лишь одно правило: новую головоломку никому нельзя трогать, пока он первый с ней не разберётся. В какой момент Алексей стал для него очередной головоломкой, Саше было сложно сказать. Но это как раз значения не имело. Просто с этой головоломкой теперь тоже нужно было разобраться.* * *
Он прокручивал в голове гипотетический разговор, выстраивал его до деталей, как пьесу. Иногда в этом построении первой репликой было «Расскажите», и одного слова оказывалось достаточно, Алексей начинал говорить после короткого молчания. Но не всегда выстраивалось ладно, и Саша размышлял о вероятности разных ответов и о том, услышит ли он правду. Алексей был не из тех людей, что бездумно убивают даже самых жестоких преступников. За этим крылась некая история, и её хотелось знать. Саша даже пару раз думал влезть в личное дело, но провернуть такое и не попасться было сложно. А потом само собой вышло и совсем не так, как ожидалось. Во время обычной для стажёров чёрной работы — перебирания старых документов и дел — Алексей вошёл в подсобку, где Саша корпел над давно никому не нужными бумагами. В подсобке было так мало места, что открываемая дверь упиралась в поставленный углом шкаф, из которого, подчиняясь движению палочки, вылетали старые потрепанные дела. Саша сидел, закинув ноги на стол и заставляя дела разлетаться в стопки по годам. Когда Алексей вошёл, он даже не стал изображать бурную деятельность. А смысл? — Я тоже так делал. — Алексей щелчком пальцев подпихнул толстенькую папку, та недовольно встряхнулась и легла в свою стопку. — Но тут важно быть постоянно сосредоточенным, верно? Он улыбнулся, и вылетевшие из ящика новые папки наткнулись друг на друга, заметались, не зная, куда им лететь. Саша чертыхнулся и опустил палочку; Алексей подхватил замершие в воздухе дела и положил на стол. Потом бездумно открыл верхнее, и лицо его исказилось — едва заметно, но Саша увидел и медленно убрал со стола ноги. Алексей потёр переносицу и, опуская руку, тронул палочку в петле — будто ненароком, но в этом коротком жесте имелась осмысленность. И Саша вполне понял причину: ощущение палочки в пальцах успокаивает любого боевого мага. — Можете не рассказывать, — равнодушно произнёс он и закрыл эту папку, положив поверх другую. — А то мало ли, вдруг вы потом... как в анекдоте про Деда Мороза. Знаете? Алексей явно опешил, присел на край стола. — Это в каком? — Где «да, я существую, мальчик, и теперь мне придётся тебя убить». Надеялся хотя бы на смешок, но его не последовало. Алексей потянулся рукой к папкам, начал их раскрывать, смотреть на первую страницу и откладывать обратно. Молчание затягивалось, а папки постепенно стали разделяться по цветам. Сначала красные, потом синие... — Ты очень хитрый, Саша, но хитрость у тебя беззубая, — сказал Алексей, на мгновение подняв взгляд. — И это к лучшему. Сейчас я хотя бы понимаю, что у тебя на уме, а вот каков ты будешь через несколько лет… Боюсь представить. — Это явно не комплимент. — От меня — нет, хотя кое-кому из начальства ты бы понравился. Давно у тебя прозвище это — Лис? — Со школы, — нехотя ответил Саша. Алексей кивнул, выровнял стопку папок. — Тебе подходит. В следующий раз, если хочешь чего-то от меня — говори прямо, я эти экивоки и хитрости не выношу. Желаешь, чтобы я рассказал? Хорошо. Тем более что я и правда твой должник. Он не отчитывал, но ощущалось это именно так. Захлестнула волна лёгкого стыда: одно дело, когда распекает наставник, а другое — когда тот, кто нравится. И третье, когда всё вместе соединяется в одного человека — Алексея Викторовича Бахрушина. — Я вас понял, — проговорил Саша. — И прошу рассказать. — Так себе история, предупреждаю. — Неожиданно он тронул карман с удивлением, достал оттуда мандарин и воззрился на него так, будто понятия не имеет, каким образом тот оказался в кармане. — А, Вероника же дала. Он начал счищать кожуру, складывая её на столе аккуратной горкой — почти так же, как до этого складывал папки. Саша следил за этим бытовым действом, словно загипнотизированный, и не сразу заметил, что Алексей смотрит совсем не на мандарин. Сладкий запах разлился в воздухе. — Хочешь? — спросил Алексей буднично. — Я не очень люблю фрукты. Он осторожно отделил несколько долек для себя, остальное протянул Саше, и тот взял мандарин, соприкоснувшись пальцами с Алексеем, а потом попытался припомнить, о какой же Веронике речь. Вроде тоже из Стражей и притом симпатичная. Лёгкая ревность приглушила мешанину других эмоций. — Уж прости, но я в двух словах, — начал Алексей, разглядывая мандариновые дольки на своей ладони. — Когда я только начинал… ну, почти, пару лет Стражем всё-таки уже отпахал — нам попался похожий случай, тоже любил на немагах отрываться, но в те годы это ещё редкостью было. И рождённых от немагов он тоже не признавал. В основном такой ксенофобией более старые магические общества страдают, в Европе, например, но и до нас тоже дошло, как видишь. — Помню из истории, да. Потом оба немного помолчали. Алексей не спеша съел мандариновые дольки, очистил руку от липкого сока, направив на неё палочку. — Ну так вот. У меня тогда друг из семьи немагов работал в отделе связей с немагической общественностью, и когда мы Тимура нашли на границе Квартала, это, конечно… Он не уточнил, но из контекста было ясно, что нашли его мёртвым. Алексей уставился немигающе на крошечное окно под потолком, в которое едва проникали лучи солнечного света. — Очень громкое дело было, и с тех пор особенно их всех ненавижу. Сейчас папку открыл — а там осуждённый за схожее, но мимо меня прошёл, потому что такие дела мне больше не дают и, видимо, правильно делают. Тогда я тоже сорвался, но не хочу об этом. Саша собирался сказать, что некоторые люди не стоят того, чтобы давать им жить, но не стал — эта его мысль вряд ли нашла бы поддержку. Алексей бы наверняка ответил, что пора изживать подростковый максимализм, или не ответил бы, но подумал, а это немногим лучше. Пожалуй, им не стоит вести друг с другом такие идейные споры. — Извините, что заставил вас вспомнить. — Ничего. — Алексей поднялся со стола. — Я рассказал ещё и для того, чтобы ты тоже был осторожнее. Ведь ты сам из немагической семьи. — Многие из стажёров. Он пожал плечами, уже берясь за дверную ручку. — Возможно. Я не в курсе. — Лукавите. Обучающим Стражам положено знать дела всех стажёров, а не только собственного. Саша подался вперёд и стал ждать ответа, снова торжествуя глубоко внутри себя. Опять эта личная заинтересованность со стороны Алексея; любопытно, чем всё-таки она вызвана? Стоит ли надеяться?.. Тот смотрел с насмешкой и не было похоже, чтобы фраза его хоть сколько-нибудь смутила. Он открыл дверь, плечом придвинув мешающий шкаф к стене. — Иди ты к чёрту, Саша, — сказал напоследок почти дружелюбно, и замок щёлкнул, ручка поднялась, отпущенная. Саша непонимающе уставился на белый прямоугольник двери, а потом откинулся назад, на спинку скрипучего стула, и беззвучно рассмеялся.* * *
Саше казалось, что они стали натыкаться друг на друга всё чаще вне работы, хотя, скорее всего, впечатление было обманчивым: магическое сообщество само по себе слишком узкое, и, как ни крути, вокруг всегда одни и те же люди. Одни и те же лица в магазинах, в метро, в ведомстве; каждый день бесконечное дежавю. Как-то раз в метро он шёпотом поделился этим с Алексеем, незаметно кивая на других магов, сидящих в вагоне. — Видите женщину в сиреневом, которая спит наискосок? Она почти всегда туда садится, а ещё ходит по магазинам в одно и то же время со мной. И покупает одно и то же печенье — песочных жар-птиц. — Он хмыкнул. — Неужели кому-то они нравятся? Столько крошек, когда крыльями начинают махать. — А тебе-то самому что нравится? — спросил Алексей, и его улыбка коснулась глаз, создав в уголках приятные морщинки. — Я сладкое не люблю, вот как вы фрукты. Сосед мой, с которым я квартиру снимаю, берёт, я иногда пробую. — И тут Саша рискнул спросить: — А вы живёте с кем-то? Алексей слегка отклонился на сидении, чтобы всмотреться в лицо. И сказал: — Знаешь, в английском языке есть поговорка: «Любопытство убило кошку». И я всё думаю: почему кошку-то? И всегда забываю посмотреть где-нибудь. Саша чуть не ответил, что может погуглить, но вовремя понял, что реплика Алексея была совсем не про то. И недовольно замолчал, гадая, изменилось ли бы что-нибудь в ответе, если бы он задал вопрос по-другому. Весь день они общались довольно сдержанно, даже когда изредка оставались наедине. Сегодня сдавали отчёты, и Саша дописывал в кабинете Алексея, сверяясь с образцами. Стул пришлось приставить боком к столу, что было не слишком удобно, и рука то и дело затекала от перебирания бумаг. Хорошо хоть перо само писало, но Саше, видимо, попалось самопишущее из дешёвых, с ленцой — ведомство любило экономить на всём подряд. Приходилось порой понукать, повышая голос, чтобы перо ускорилось хоть немного. — Ну давай, давай, — раздражённо говорил Саша, и Алексей поднимал на него взгляд поверх своего отчёта, уже, конечно, законченного. — Когда мы там браконьера с драконьими яйцами ловили… Ага, седьмого июня... Стрелки часов — к счастью, обычных, без зачарованной кукушки в гнезде внутри — показывали без пяти четыре, и Саша устало отложил законченный отчёт, просмотрев его напоследок. Перо встряхнулось и вяло поползло к чернильному прибору. — Всё? — спросил Алексей деловито. Саша кивнул, потерев виски. — Тогда отпускаю. Завтра праздник, помнишь? Он не сразу осознал и даже взглянул на календарь. Июнь растянулся на бумаге чернильными завитками, и дни слились в один. Оказалось, завтра уже двадцать девятое — день, когда впервые в их стране главы магов и немагов смогли договориться и составить общее соглашение. Дело было в тысяча девятьсот двадцать втором году, и тогда же ведомство перевели в здание поприличнее, а школе отдали одно из имений в Ленинградской области. С тех пор пока ничего не изменилось. — Теперь вспомнил, — отозвался Саша. — Хорошо, что сказали. С этим отчётом… А вы остаётесь, что ли? — Есть ещё дела, — сказал Алексей, и в голосе прозвучала досада. Он поднял голову. — Иди уже. — Могу помочь. — Нет, не можешь. Но спасибо. Мне здесь недолго сегодня сидеть ещё, я тоже скоро пойду домой. — Тут он повёл подбородком в сторону, подняв брови, словно вспомнил что-то, а потом беззвучно усмехнулся. — И я живу один. Если так уж интересно. Ладонь замерла, не коснувшись дверной ручки. — Да. — Саша повернул голову вполоборота. — Мне и правда было интересно. Он подошёл снова к столу и склонился над ним, опираясь на локти. Алексей наблюдал за ним с недоумением и наполовину с любопытством — а ещё опять эта полуулыбка, как будто подначивает. Понукаемый безумной, невесть откуда взявшейся храбростью, Саша резко протянул руку, дёрнул его к себе за галстук и услышал удивлённый возглас. Алексей приподнялся на стуле, опёрся ладонями на столешницу и теперь нависал над Сашей, но тот всё ещё держал галстук, сохраняя преимущество. Шёлк выскальзывал из пальцев, и Саша сжал их крепче, понимая, что тоже начинает улыбаться. И в их улыбках, адресованных друг другу, не было ничего хорошего. — А теперь ты немедленно разожмёшь пальцы, — негромко начал Алексей таким голосом, будто с идиотом разговаривал, — развернёшься и пойдёшь отсюда к чертям собачьим. Саша качнул головой. — Нет. — Даже так? Кажется, что-то схожее испытываешь, прыгая с моста на резинке? Наверное. Саша потянул за галстук сильнее, одновременно подаваясь вперёд, и разомкнул языком губы Алексея. Тот схватил за рубашку так, что ворот сдавил горло; последовала короткая борьба. Дышать становилось всё труднее, и Саша дёрнулся судорожно, а потом укусил за губу в отместку. И тут Алексей ответил на поцелуй и сам разжал пальцы. Саша вздохнул с облегчением, перевёл ладонь на затылок, целуя самозабвенно и жадно. Сначала он думал: самое страшное уже позади, но теперь понял, что его начала пугать необходимость отстраниться и посмотреть в глаза. Однако поцелуй всё равно того стоил. Алексей первый надавил на грудь, заставляя отодвинуться. Он явно был в замешательстве и нервно трогал свой помявшийся галстук, то пытаясь затянуть, то снова ослабляя. — Вон, — наконец сказал он устало, и Саша решил, что сейчас лучше подчиниться. Он вышел за дверь, уже в коридоре спешно поправляя на ходу воротник рубашки.* * *
Когда первая паника схлынула, а свежий воздух охладил голову, Саша перестал с весёлой безысходностью думать о том, что его через день выгонят из стажёров. Алексей в жизни никому не скажет — но не чтобы прикрыть, а потому что это их с ним дело, их отношения, которые и без того давно вышли за рамки просто рабочих. Возможно, Саше предстоит с ним сложный разговор. Возможно, он отстранится и передаст другому наставнику по выдуманной причине. Но это самое плохое, что может случиться. Более оптимистичные варианты укладывались в голове слабо, но в голове у Саши всё равно стучала настойчиво мысль: ответил же на поцелуй, ответил. В трамвае Саша встал в толпе, прижался спиной к поручню и вынул из кармана головоломку — необходимо было срочно отвлечься. Но не получалось: то и дело он начинал раздумывать о том, что будет послезавтра; в сердцах Саша выругался — громче, чем стоило бы, и какая-то бабка посмотрела на него с возмущением. Головоломку пришлось убрать снова, и остаток пути — сначала в этом трамвае, а потом и после пересадки — Саша пялился на темнеющий город в окне поверх людских голов. Ну или на чужие затылки, это уж как везло. День договора — праздник тихий. В основном уже никому не было дело до того, о чём там договорились век назад, времена неуловимо менялись, и опять пошли толки, что немаги уведут здание ведомства под свои нужды — больно удобно оно стояло почти в центре Москвы. Но вроде бы пока удавалось заговаривать им зубы. В основном все радовались выходному дню в середине рабочей недели, а уж с чем он связан — дело десятое. Саша, сумрачный с самого утра, без дела ходил по улицам Кварталов, смотрел на яркие украшения в виде игрушечных фей и драконов, на русалку в венке из водорослей с магическими огоньками и на снующих людей, но под конец ему так надоело видеть одни и те же лица, что он прошёл через арку и окунулся в будний день немагической Москвы. Он долго не знал, чем себя занять и ездил кругами по кольцевой, а потом вспомнил о родителях. Спустя полчаса и две пересадки, поднимаясь по лестнице и оглядывая свежепокрашенные стены подъезда, он ощущал лёгкий стыд. В действительности давно уже стоило наведаться домой. Он постучал в дверь — кнопка звонка никогда не работала и была покрыта по меньшей мере десятилетней пылью. Дверь открыл отец, смерил взглядом с головы до ног — не спеша, будто удостоверялся, что это точно Саша, а не галлюцинация. — Да неужели, — сказал он язвительно. Покачал головой, но отступил, прихрамывая, в сторону, а потом хлопнул по плечу. И сразу стало как будто легче.* * *
Пятничным утром в метро Саша Алексея не увидел, и столкнулись они уже на работе. По их разговорам со стороны никто бы не понял, что что-то не так, но Саша ощущал напряжённость, даже движения Алексея были более резкими, чем обычно. Однако в остальном будто ничего не изменилось. Любой другой человек, может, выдохнул бы и принял за лучшее, что всё вернулось на круги своя, но Саша понимал: как прежде не будет. И потому вечером после окончания рабочего дня ждал у входных дверей, опираясь на колонну и листая ленту вконтакта в телефоне. Когда Алексей вышел, он выпрямился и догнал в три широких шага. Они шли рядом молча, тишина между ними была хрупкой и звенела от напряжения, Саша почти слышал этот звон — словно по ободку бокала влажным пальцем провели. — Я узнал про кошку, — начал он, устав от многозначительного молчания. — Которую любопытство убило. Это только первая часть пословицы, во второй говорится о том, что, удовлетворив его, кошка воскресла. У кошек же девять жизней, из-за любопытства одной им мало. — Спасибо, — донеслось от Алексея, — буду знать. До этого воздух вокруг был вязкий, как кисель, но неожиданно дышать стало легче. Дурацкая фраза про кошку будто смыла налёт драматизма. Да и в целом сложно разыгрывать драму, когда идёшь мимо мусорки по ухабистой дороге меж домов, чтобы сократить путь, а навстречу — шатающийся прохожий, явно навеселе. Они миновали его, завернули, и впереди показались рельсы. Трамвай промчался мимо, подходя к остановке, но они не стали спешить и пытаться догнать. Им и спешить было незачем, тут обернуться бы назад — во времени — и понять, что делать дальше. — Сначала я думал: сделаю тебе выговор, и с глаз долой, потому что ничего хорошего тут явно больше не выйдет, — проговорил Алексей. Он смотрел перед собой, но под конец фразы повернулся к Саше и добавил задумчиво: — Мне и сейчас кажется, что из этого ничего хорошего не выйдет. Прозвучало загадочно, но уточнений не последовало. Алексей как будто ушёл в себя и немного обогнал, на полшага — но не было похоже, что специально. С минуту они шли друг за другом, всё замедляясь. — Говорите прямо, — сказал Саша, когда они уже были у остановки. — Без экивоков и хитростей. Он выделил голосом окончание фразы, и Алексей узнал цитату — обернулся, посмотрел тепло, и Саша, натолкнувшись на взгляд, едва не споткнулся на ровном месте. После утренней отчуждённости было странно видеть такую перемену. Оба замерли — в том же полушаге друг от друга, пока Алексей не произнёс: — Давай доедем, и там уже поговорим. В трамвае Саша понял, что Алексей решает прямо сейчас, но лицо его снова было бесстрастным, и понять, куда клонится чаша весов, стало невозможно. И, кажется, Алексей решал, стоит ли оно того. Верилось, правда, с трудом. Саша чувствовал, что сейчас лучше не вмешиваться, и потому ничего не говорил, но намеренно придвинулся поближе, и схватил поручень так, что его пальцы почти касались пальцев Алексея. Тот не отодвинулся, лишь сказал рассеянно: «Палочку из петли вынь». От второго трамвая до Кварталов путь был недолгий, и Алексей в какой-то момент завернул с дороги во дворы, потом, оглядевшись, вынул палочку, махнул — и ближайший фонарь погас. Стало гораздо темнее вокруг, и очертания лица напротив терялись в этой темноте, только свет дальнего фонаря слабо обрисовывал фигуру. Саша тоже сжимал свою палочку, которая после замечания перекочевала из петли погона в карман, но сжимал потому, что всё-таки нервничал. — Итак, — сказал Алексей. — Поговорим как взрослые люди. Хотя сейчас я не уверен, что тебя можно таковым считать. Ну всё. — С другой стороны, — продолжил он, — мне тоже когда-то было восемнадцать, и я ещё помню, что это такое. Он смотрел выжидательно, словно ждал какой-то реплики в ответ, и Саша сказал: — Не буду врать и говорить, что сожалею. — И правильно. — До конца стажировки всего месяц, если вас только это волнует. Потом вы перестанете быть моим наставником. Он вздохнул. — Волнует не только это. Но врать себе — дело ещё более неблагодарное. Он улыбнулся, и пальцы в кармане разжались сами собой, прощально тронув основание палочки. Только теперь Саша заметил, как хорошо сейчас на улице, в это раннее послезакатное время. Он на пробу сделал шаг навстречу Алексею и поинтересовался: — Можно? — Ты бы в среду лучше об этом спросил, сейчас как-то поздновато, не находишь? — Тогда бы точно ничего не вышло, сами же понимаете. Алексей сначала будто хотел приобнять, но рука его так и не достигла спины, остановилась на плече. Однако для начала этого было достаточно, и Саша сделал последний шаг, становясь вплотную и ладонью разворачивая лицо Алексея к свету дальнего фонаря, чтобы увидеть воочию его молчаливое согласие. Квартиру Алексея в этот вечер он так толком и не разглядел, выхватил только несколько деталей: сторожевую статуэтку шишуги, которая ожила на мгновение, обнюхала их с Алексеем ноги и довольно тявкнула; фикус в углу коридора — почему-то в шляпе; и чьи-то колдографии на столе напротив кровати, которые Алексей, зайдя, развернул к стене. Он ничего не пояснял, но Саша знал, что однажды расскажет — когда между ними всё устаканится, а вечер будет не такой суетливый, без поспешного раздевания и кровати у финальной черты. Где-то между смазанным поцелуем в шею и снятием последних деталей одежды Алексей признался, что хочет сейчас одновременно и Сашу, и есть, и курить, и его это бесит невообразимо, потому что какое тогда удовольствие? А потом, тут же себе противореча, уже очевидно возбуждённый, он тянул за собой на кровать. Когда Саша обхватил рукой их члены, он выдохнул с присвистом, и его ладонь, сначала сжавшая бедро, потянулась выше, выше и зарылась в волосы. В комнате было душно, Алексей за спиной Саши в полуобъятии щёлкнул пальцами, открывая окно — просто так, безо всякой палочки, и это восхитило. Настолько, что Саша кончил первый, прихватив губами мочку уха Алексея, а потом и его довёл до разрядки. После он смотрел на приоткрытое окно, на то, как сквозняк слабо шевелил шторы неясного в темноте цвета. Когда он повернул голову к Алексею, то встретил его взгляд. — Я иду есть и курить... или в другом порядке, — произнёс тот, поднимая голову с подушки. — Со мной? — Спрашиваешь. Это первое обращение на «ты» его, кажется, позабавило, но он поступил в своей манере — не сказал ничего. Поднял с пола палочку и вышел в коридор, чтобы пройти на кухню — полностью раздетым, но так было даже лучше. Саша тоже не собирался одеваться, дня так два ещё, если навскидку. Потому что сегодня была пятница, последний день тяжёлого, выматывавшего работой июня, а впереди маячил июль, который так удачно начинался с выходных.