Невыносимый, но слишком мой

      Когда это всё началось? Трудно сказать. Возможно, когда Никита нашёл первый окурок на подлокотнике дивана в гостиной и по комнате едва ли не летали книги. Или, может, когда Костя с матом через каждое слово собственными руками пытался отстирать чернильное пятно со своей рубашки.       Они даже не могут объяснить, как внезапно решили жить вместе. Просто в какой-то момент заходы Бочарова в гости, так сказать, на чай, превратились в ночёвки. Сначала на одни сутки, потом на несколько, а затем и вовсе неделями длились. Вещи первой необходимости, вроде зубной щётки, бритвы и сменной одежды, перекочёвывали в квартиру Алексеева, а тот этого даже не замечал первое время, да и не был против, в общем-то. Возможности привести его к себе у Кости не было, дома постоянно находились Артём и Настя, либо по-отдельности, либо сразу оба. Не подумайте, ребята замечательно относились к Никите и он к ним, просто иногда хотелось остаться с ним наедине, а когда рядом щебечут друзья, это немного неудобно.       Тем, кто заговорил о переезде, стал Алексеев. Однажды утром он проснулся, с удивлением осознав, что Мэловин уже бодрствовал, это было непривычно, так как несмотря на то, что они оба ложились довольно поздно — работа артистов не оставляла другого выбора — первым обычно вставал Ник и шёл варить кофе. Более этого ему доверять нельзя, за завтрак и готовку в принципе всегда отвечал Костя, и нужно было ждать его пробуждения. В то утро же всё было наоборот, он проснулся раньше, но продолжил лежать в постели и листать ленту соцсетей в телефоне, очевидно, отвечая на комментарии фанатов, попутно пальцами свободной руки перебирая пряди волос рядом лежащего Никиты. Заметив, что он уже открыл глаза, Бочаров улыбнулся, легонько чмокнул его в нос и поднялся с кровати, чтобы вытащить домашние футболку и штаны из шкафа и одеться.       Тогда парень и решился. Он осторожно, чтобы это не было чересчур неожиданно, начал говорить о каких-то глупых вещах, подводя к нужной теме, пока, наконец, не произнёс заветную фразу. Мэл почти не удивился, он ведь и сам хотел предложить съехаться, только ждал нужного момента, а тот уже выбрал Алексеев. Без всяких вопросов, с улыбкой, брюнет согласился, и переезд в тот же день пошёл своим ходом. Конечно, это всё несколько растянулось, ибо различные интервью, записи и встречи отнимали много личного времени. Зато как обрадовались друзья Бочарова. Во-первых, ему и Никите давно пора продвинуться дальше в их отношениях, во-вторых, квартира теперь полностью в распоряжении Насти и Артёма, ну, а в-третьих, появилось больше поводов поддразнивать парней, называя их женатиками.       Однако когда вещи были окончательно перевезены, и совместное сожительство считалось официальным, юноши начали понимать, что определённо что-то было не так. Первое время, разумеется, они не обращали на это внимание, особенно, будучи занятыми работой. Оба поздно появлялись дома, обменивались парой усталых поцелуев и заваливались спать. Иногда один не дожидался другого и засыпал раньше, увидят ли они потом друг друга утром постоянно было под вопросом. Затем выходных и отдыха появилось побольше, соответственно, и времени парни проводили вместе немного больше. А после неудобства стали заметны невооружённым глазом.       Привычки. Они не выносили наклонности друг друга.       Костя и раньше знал о неаккуратности Никиты, благодаря которой его руки и даже лицо часто могли быть испачканы пишущей пастой. А если вспомнить о его любви к перьевым ручкам, то можно представить масштаб катастрофы, что может последовать за этим. По началу это казалось милым — Алексеев с измазанным носом это что-то сверхочаровательное — ровно до того момента, как синие кляксы захватили всё вокруг. Сам Ник давно привык к этому, а вот Бочаров бесился, находя белоснежные клавиши своего пианино или чашку в чернильных разводах, и раздражался ещё сильнее, когда такие же пятна оказывались на его одежде после объятий с парнем. Если Никита садился что-либо писать, не важно, что именно, брюнет предпочитал силой усадить его за стол в комнате, который и так уже нельзя было отмыть, а сам отсиживался в гостиной или кухне.       В свою очередь, Алексеев воевал с курением своего парня. Он ненавидел табак во всех его проявлениях, однажды попробовав покурить несколько лет назад, певцу абсолютно не понравилось — чертовски гадко по ощущениям. Но так случилось, что у человека, которого он полюбил, имелась эта пагубная привычка. Десять раз на дню только и было слышно, как это плохо влияет на здоровье, после привычная нагловатая улыбка в ответ и просьбы не париться по этой теме. Никита фыркал, уходил, а на следующий день всё повторялось. Дошло до того, что он поставил ультиматум Косте — тот не прикасается к нему, не помыв руки после сигарет, и не покушается на его губы по той же причине.       Так и жили, борясь с минусами друг друга.       И вот в один прекрасный, относительно, день, когда певцы были абсолютно свободны от работы — никаких встреч, выступлений, фотоссесий — в квартире царило спокойствие. Они проснулись ближе к обеду, Алексеев даже не подорвался ни свет, ни заря, рабочие дни его так подкосили, что он бы ещё часов десять проспал. Мэловин как-то проще это переживал, и он находил в себе силы периодически что-нибудь наигрывать на фортепиано. Сейчас оба парня расположились в гостиной, окутанные леностью. Бочаров головой лежал на коленях Ника, переключал каналы телевизора, изредка останавливаясь на какой-нибудь кулинарной передаче и параллельно проверяя соцсети, а второй читал книгу, купленную совсем недавно. Сначала думал прочесть её в электронном виде, но случайно увидел в магазине и не удержался.       В какой-то момент Костя отложил телефон и принял сидячее положение.       — Давай поедим, — сказал он, поднимаясь с дивана, и размял затёкшую шею.       — Ты в состоянии готовить? Я не очень, — послышалось в ответ от Алексеева, который тут же поднял голову.       — Мы всегда можем заказать еду, Кит, — никто, кроме Мэла так его не называл.       Брюнет последний раз улыбнулся уголком губ и ушёл в сторону комнаты под кодовым названием «лаборатория». Хотя там была не только зона для его экспериментов, но и для ещё одного вещевого шкафа, помимо того, что стоит в спальне, и несколько вешалок-перекладин всё с той же одеждой. Опасное соседство, конечно, но комната была достаточно большой, чтобы результаты каких-либо казусов с химическими реакциями не успевали дойти до вещей.       Вздохнув, Никита отложил книгу на журнальный столик и отправился на кухню. На самом деле, после переезда Бочарова, тот внёс некоторые изменения в дизайн, чтобы подходило и его вкусам тоже. Кухни, наверное, это коснулось меньше всего — он только повесил несколько небольших заключённых в рамки фото в тёмных тонах — что, кстати, неплохо контрастировало со светлыми стенами и мебелью — на которых преимущественно были изображены леса и лошади. Алексеев, по правде говоря, рад, что его парень обладал совершенно прекрасным чувством вкуса. Свой собственный стиль Мэла, точно показывающий его характер, мог одновременно как полностью сочетаться со стилем самого Никиты, так и отделяться, что превращало их в некую контрастную пару, дополняющую друг друга.       Ник включил чайник, достал кружки и уже хотел поставить на стол, как вдруг увидел это. Стаканы громко грохаются на столешницу, от чего лежащий на белом дереве бычок сигареты откатился на пару сантиметров в сторону. Нет, не снова. Он опять это сделал!       — Костя!       На почти что злостный окрик вышел брюнет и остановился напротив другого юноши с противоположной стороны стола.       — У тебя две минуты, чтобы объяснить, с какого перепугу окурок валяется на столе, за которым мы едим, — парень смотрел, нахмурив брови и скрестив руки на груди.       — Возможно, я его здесь забыл, — спокойно сказал Мэловин.       — Забыл? Ты даже не потрудился выйти на балкон и палил эту гадость на кухне, браво, Бочаров, ты отлично расшифровал слово «компромисс».       Алексеева понесло, и останавливаться он пока что не собирался. Правильно говорил сам Костя, что его характер сложно выносить, потому что он даже банально не выполнил просьбу о курении в пределах балконной двери. Нику не удалось и не удастся, скорее всего, заставить его бросить выкуривать по пачке в неделю (ха, он бы и больше смог, если бы сам не догадывался о вреде здоровью и голосу), так почему бы ему хотя бы не делать этого в помещении?       — Не делай из меня козла отпущения, ты провинился точно так же, — внезапно заявил Мэл, почувствовав нарастающее раздражение.       Можно подумать, он один не следует договорённости. Никита тоже и думать забыл, что он просил держаться подальше от вещей и предметов после нового приступа вдохновения и, соответственно, заново измазанных пастой рук. Пора бы уже перейти на простые карандаши, проблем от них было бы куда меньше. Но нет, нужно оставлять кляксы там, где их, по логике, не должно быть.       — В чём это я виноват, интересно? — подняв брови, спросил Алексеев.       — А я тебе покажу.       Он круто развернулся на месте и отправился в гардероб-лабораторию, юноша пошёл следом. Оказавшись в дверях, он увидел, как Бочаров что-то перебирает на своём столе, на нём стояли всевозможные склянки и баночки, блокноты и настольная лампа. Пока Ник дошёл до парня, тот уже повернулся к нему, держа в руках лист, испачканный чернильными отпечатками пальцев, на котором он записывал формулы и пропорции ингредиентов для парфюма.       — Как ты можешь объяснить вот это? — он практически сунул листок в лицо Алексеева.       — Это случайность, разбрасывание окурков совсем другое!.. — начал он оправдываться.       Мэловин внезапно и резко подался вперёд, вынуждая Никиту буквально отступать назад, тот не ожидал такого напора, и остановился только тогда, когда сзади появилась преграда в виде стены.       — Ах, другое. Однако, я тоже, кажется, просил не прикасаться к моим вещам и вообще к чему-либо, пока не научишься аккуратно заниматься своей писаниной. Ты посмотри, все бумаги, что лежали на столе, замызганы твоими руками! — он бы продолжал гневную тираду и дальше, если бы не заметил, как задрожала нижняя губа юноши перед ним. — Никит…       Тот поднял руку, останавливая поток слов. Почему-то перепалки всегда заканчивались на этом. Не зря и друзья, и семья, и команда Никиты подтверждали, что он настолько неконфликтный, что ему порой легче просто согласиться со всем сказанным. Попытки в ссоры заканчивались ожидаемо — парень распалялся в начале, а потом тихо затухал и вдруг начинал переживать. Иногда он ненавидел эту черту в себе, она казалась хуже, чем чернила на руках. И сейчас именно Алексеев чувствовал себя виноватым, хотелось извиниться перед Мэлом за то, что он такой криворукий. Ему бы не помешало перенять некоторые черты характера Кости на себя.       — Я просто хотел прибраться, не подумал, что испачкаю, извини, — мягко улыбнувшись и вздохнув, сказал Ник и ушёл обратно на кухню, чуть сдвинув брюнета с пути.       Он выкинул треклятый бычок в мусорку и подошёл к балконному окну. По обе стороны двери балкона были окна с подоконниками, Костя как-то сказал, что будь здесь его Цитрус, тот бы сразу облюбовал свободное местечко. Никита после этих слов, улыбаясь, представил, как кот разлёживается на одном из подоконников, греясь в лучах солнца, а потом вспомнил, что на втором стояло три горшка с цветами, а это значит, что табачный дым с балкона в первую очередь коснётся их. Тяжёлый случай.       Чисто на автомате Алексеев взял небольшую лейку и начал поливать растения. Вода в чайнике, наверное, раз десять уже остыла, надо бы снова согреть. Уже совсем посторонние мысли одолевали его голову, пока мужские руки не обернулись вокруг талии, а чужой подбородок опустился на его плечо. Ник не стал отвлекаться от своего дела, но свободную руку положил поверх ладоней Мэла.       — Прости меня. И за сигарету, и за то, что накричал.       Он легонько целует Никиту в шею, крепче сжимая в объятьях. Тот откидывается затылком ему на грудную клетку, прикрывая глаза, затем ставит лейку рядом с горшками, разворачивается, оказываясь лицом к лицу с Костей, и задирает голову.       — Оба хороши, — говорит Ник и закидывает руки ему на плечи.       — Это же хорошо, значит, мы достойны друг друга, — брюнет смотрел на него сверху вниз, в глазах плескалось море нежности.       Он касается щеки Никиты пальцами, поглаживая, и целует любимые губы. Юноша отвечает, довольно замечая, что не чувствует никакого удушающего запаха дыма. Одной рукой он перебирал волосы Мэловина, а другой продолжал обнимать за шею. Костя уже успел слегка задрать сзади край футболки Ника и едва ощутимо гладил его поясницу. Воздуха понемногу начинало не хватать, и Алексеев первый прервал поцелуй, вдыхая. Мэл так же дышал немного прерывисто.       — И всё-таки, — с отдышкой заговорил первый. — Ты много куришь, прекращай, это вредно.       — А ты лезешь ко мне обниматься с чернильными руками, я же ничего не говорю, — закатил глаза в ответ Бочаров.       — Наркоман.       — Поросёнок.       Брюнет с шальной улыбкой потянул парня на себя, развернулся и прижал его к кухонному столу. Тот цокнул и почти что обиженно посмотрел на него.       — Сейчас мои руки чистые, между прочим, — сказал Никита.       — Оно и к лучшему, — произнёс Костя, пытаясь завалить парня на столешницу и выцеловывая его плечи и шею.       — Мы же хотели поесть, — старался умерить пыл возлюбленного Алексеев.       — Утолим другой голод, детка.       Никита практически позволил стянуть с себя футболку и уложить на твёрдый стол, принимая поцелуи, но разум оказался сильнее и он отстранился от Мэловина, отодвигая того на расстояние вытянутой руки.       — Ну уж нет, так не пойдёт. Мне и так тысячами приходят сообщения от фанов, где они слёзно просят откормить твои щёки назад, — он отошёл и, наконец, включил чайник снова. — Давай-ка неси телефон, закажем итальянскую кухню, — и отправился в гостиную, чтобы включить музыкальный канал.       Костя страдальчески простонал — и секс накрылся, и опять его все откормить хотят. Он, чтобы убедиться, что ничего никуда не исчезло, потрогал свои щёки и посмотрел на выход из кухни.       — Но они ведь на месте. Просто я иногда на некоторых фотографиях получаюсь без них… — а затем побежал в гостиную, крича вдогонку: — Стой, закажи мне цыплёнка Парминьяна и тирамису!       Спустя несколько минут еда была уже в пути, а юноши валялись на диване, изредка целуясь и смеясь. Книгу Нику так и не дали почитать, требуя внимания, как если бы Мэл был котом. Стоит отдать должное — он, уйдя один раз покурить, сразу же потом помыл руки и пожевал жвачку, а Никита даже не смотрел в сторону ручек и исписанных ими тетрадей.       Когда прибыла доставка, они в совершенно ненапряжённой атмосфере, поглощали всё привезённое. Глядя, как Никита улыбается своей белозубой улыбкой, Костя задумался, за что ему такое солнце. Заслуживает ли он его вообще? Он достоин кого-то более светлого и надёжного, нежели Бочаров. Он ведь раньше вообще подумать не мог, что однажды кто-то будет настолько близок ему, помимо любимого кота и родителей. А потом появился Ник, и вдруг застучало где-то под рёбрами. Появился со своими дрожащими от волнения руками, сильной верой в любовь и сверкающими карими глазами. Никита же вспоминал, как впервые увидел его, и все песни стали посвящаться только юноше с линзой и искренностью в голосе. Просто боялся, что в один момент перестанет быть интересен Косте, но затем смотрел, как пылает любовью его взгляд и как обнимают его руки. Все переживания отходили на задний план.       С трапезой было покончено, улица окрашивалась закатными цветами, и парни начали не спеша убирать со стола. Такие домашние вечера были самыми лучшими. Тепло любимого тела под боком, спокойствие и тишина, нарушаемая негромким гулом телевизора. Когда к ним, наконец, переселятся Цитрус и подросший Плутон, временно живущий с командой Мэла, это всё будет прерываться некоторой беготнёй и мяуканьем-гавканьем. Хотя так они будут чувствовать себя самой настоящей семьёй.       Помыв чашки, Ник потянулся и обнял сидящего на стуле Мэла, прижимаясь к его виску своим.       — Я пойду в душ, — сказал Алексеев.       Бочаров в ответ согласно промычал, погружённый куда-то в телефон. Тогда Никита нежно улыбнулся, наклонился и поцеловал его, поцелуй продлился дольше, чем ожидалось. Руки забыли про мобильный и были поглощены тем, что зарывались в чужих волосах и оглаживали спину Никиты.       — После жду в спальне, — произнёс он, ловя взгляд загоревшихся огоньком глаз перед собой. И удалился в ванную.       Его ангел собрался стать одним целым с демоном Кости. Их могут судить, попробовать оторвать друг от друга, но ничтожные попытки не увенчаются успехом. Грешить и снова возноситься к небесам вместе они готовы вечность или немного дольше.       В ту ночь мглу разрезали стоны любви и признания в высших чувствах.