***
Эрика Герц, как всегда, покинула свою постель на рассвете. Как только первые лучи вспыхнувшего за линией горизонта солнца пробились сквозь неплотную ткань занавески, сработал будильник. Его протяжный, визгливый голос резко ворвался в сознание следователя федеральной службы защиты конституции (далее ― BfV, от нем. Bundesamt für Verfassungsschutz), заставив вспомнить о предстоящей работе. Она с трудом разомкнула глаза, накрепко склеенные сонной негой, и, шлёпая по холодному полу, направилась на кухню. Здесь, в шёлковой ночной рубашке, усыпанной нежно-голубыми лилиями, Эрика варила кофе ― и не была похожа на саму себя, себя ту, роль которой играла ежедневно. Служба в BfV требовала железной выдержки и сильной воли, но сейчас ― босоногая, с взъерошенными волосами и заспанным взглядом ― она казалась всего лишь обыкновенной женщиной, мягкой, нежной, немного уставшей. Зачем она связала свою жизнь со спецслужбами? Ответ на этот вопрос для Эрики Герц всегда лежал на поверхности. Справедливость, благородное стремление за неё бороться, ― вот что привело Герц в BfV, определив её судьбу. Работа стала для Эрики священным долгом, и она целиком посвятила ей себя. Но последнее время дела её шли не совсем гладко. Вот уже долгое время мирных жителей Германии держит в страхе леворадикальная террористическая организация, взявшая на себя ответственность за ряд политических убийств, терактов и похищений. Проблем добавляло и то, что в прицеле у террористов находились исключительно высокопоставленные чиновники и успешные бизнесмены, не считая случайных жертв из числа их приближенных. Правительство требовало от отдела скорейшего разрешения напряжённой ситуации, но боевая группа Action Directе, или Прямого Действия (как себя они называли), оставалась, словно призрак, неуловимой. Не считая проблем на работе, Эрику тревожило явление почти мистического характера. Герц не была суеверной, но вот уже которую неделю её преследовал один и тот же странный сон. Доедая свой завтрак, она невольно вспоминала детали ночных видений, невольно пытаясь отыскать связи и параллели, трактовать символы. Во сне она, согретая лучами солнца, стояла среди высокой, сочной зелёной травы, колышимой ветром, обращая взгляд к чистому небу. В синей вышине парила птица, белый голубь мира гордо нёс в клюве оливковую ветвь. Эрика улыбалась. Но стоило ей опустить глаза, и картина резко менялась: вместо прекрасных лугов являлась ей пустошь, могила клинков, зловонное гниение трупов под ногами и лилово-синее кишки, выпадающие из животов почивших здесь воинов. Женщина в надежде вновь бросала взор в небеса, на этот раз затянутые мрачными тучами, чтобы отыскать голубку, и в этот момент притаившаяся в груди костей змея делала стремительный выпад, чтобы ужалить её в ногу. В этот момент Эрика Герц всегда просыпалась. Стрелка часов неумолимо бежала вперёд и, сделав последний жадный глоток кофе из своей чашки, Эрика поспешила в душ. Закончив водные процедуры, Герц заскочила в гардеробную, где очень быстро отыскала свой рабочий костюм и с завидной ловкостью облачилась в него, застыв перед зеркалом. Из зазеркалья на неё внимательно смотрела женщина небольшого роста лет тридцати двух, обладающая сильным, атлетически сложенным телом, не потерявшим после суровых физических тренировок и женственной грации. Симпатичное круглое лицо, вздёрнутый нос, пухлые алые губки и спрятанные косметическими средствами неглубокие бороздки морщин на фарфоровой коже, ― она была похожа на миллионы таких же приятных, но ничем не примечательных дам, которых мы встречаем каждый день на улице. Разве только её глаза, большие драгоценные изумруды, иногда излучали таинственный свет, но мало кто мог зажечь украдкой в ней этот огонь, чтобы им любоваться. Эрика уложила густые тёмно-русые волосы, отпущенные до плеч, и расправила складки на деловой юбке чуть ниже колен, одёрнула рукава белой блузы и поправила пиджак. Она была почти готова к выходу, но оставался один последний штрих. Перчатки. Предание гласит, что когда-то давным-давно Великий Демиург вылепил из глины первых людей, и полюбил своё творение, и пожелал вдохнуть в него жизнь. Для этого из плоти и крови своей он создал Душу и подарил её человеку. Но его ученик, всю жизнь завидовавший мастерству Учителя, вмешался и разорвал Душу пополам, намереваясь испортить дело Творца. Человеку досталась лишь половина, и человек был обречён всю жизнь блуждать по свету в поисках другого человека, чтобы две частицы целого, что всегда тянутся друг к другу, слились в одно. Узрел Демиург, что натворил его ученик, и изгнал его от себя, а каждую пару человек, обладающих одной Душой на двоих, отметил знаком, который соответствует сущности его Души, чтобы тот помог им узнать друг друга. У большинства людей на внешней стороне ладони правой руки с рождения есть родимое пятно, тот самый знак, о котором гласит старинная легенда. Сегодня его называют «печатью». Иногда случается и так, что на свет появляются люди, на которых такая «печать» не стоит. Достоверно неизвестно, правду ли рассказывает история, но в стародавние времена человек без особой метки считался пустым сосудом, лишённым Души, уродливой копией Истинного Образа, созданной во вред всему живому коварным учеником Демиурга, и подвергался гонениям. Даже теперь, когда в человеческом сообществе клерикальные взгляды заметно ослабли, относятся к таким людям с недоверием. Эрика Герц была одной из тех несчастных, кого божественное касание обошло стороной. Она не верила, что у неё нет Души, но точно знала, что обречена на одиночество и давно смирилась с этим. Любовь ― удел, дарованный лишь тем, чьи «печати» совпадают, таковы законы природы. Но на этом Ковчеге Эрика оставалась без пары. В очередной раз печально взглянув на свои руки, Эрика натянула перчатки. Эта женщина на людях всегда скрывала свои руки, чтобы избежать нападок и лишнего внимания к своей персоне. Благо, в обществе считалось неприличным говорить о родимом пятне и просить его демонстрировать, если речь не шла о потенциальном партнёре. Всё же символ, отпечатанный на коже, действительно всегда удивительно соответствовал характеру того, кто его носит. И всё же Эрика могла надеяться на счастливый конец. Бывало, что метка появлялась на руках человека тогда и только тогда, когда он сумеет заглянуть в свою душу и дать ответ на простой на первый взгляд вопрос — «Кто же я такой на самом деле?». Герц казалось, что она знает ответ, и всё-таки... всё-таки сомневалась. Дорога в штаб-квартиру BfV заняла полчаса. Предъявив пропуск военным, Эрика Герц спокойно миновала блокпост и поспешила в свой отдел. В дверях её встретил долговязый рыжий мужчина, одетый по форме. На его плечах красовались погоны унтерофицира и нашивки с изображением «чёрного орла», эмблемы ведомства. Всем своим видом он показывал, что был чем-то ужасно взволнован: ― Фрейлейн Герц! ― воскликнул мужчина, преграждая Эрике дорогу. При всей серьёзности организации в отделе царила довольно неформальная атмосфера. ― Я вас ждал. Пройдёмте, дело срочное. Ничего более не сказав, он повернул направо и быстро двинулся вдоль длинного коридора. Женщине ничего более не оставалось, как последовать за коллегой. Очень скоро в поле зрения Эрики появился следственный изолятор, около которого столпилось ещё несколько сотрудников BfV, которые о чём-то друг с другом переговаривались. Такое общее оживление заметно удивило Герц, и она поспешила разузнать, в чём дело: ― Добрый утро, герр Рихтер. ― Герц обратилась к мужчине, стоящему в центре толпы. В отличие от других её коллег, носивших форму отдела, он был облачён в деловой костюм-тройку и держал в руках папку с документами, внимательно её перелистывая. Кажется, он даже не заметил, как Эрика подошла ― до того был поглощён своим делом, но женский голос, обращённый к нему, заставил Генри Рихтера оторвал от бумаги взгляд. ― В чём дело? ― Здравствуй, Эрика. ― коротким кивком головы мужчина вежливо поприветствовал Герц. Генри Рихтеру минуло пятьдесят лет, но он не растерял бодрости духа и физической силы. Это был крупный, хорошо сложенный мужчина, тёмные волосы которого едва тронуты инеем седины. Человек с военной выправкой, с людьми он всегда держался с большим достоинством, говорил лаконично и холодно, но по природе своей души был неравнодушен к бедам ближнего и всегда заботился о подчинённых. Он передал Эрике Герц папку. ― Сегодня утром схватили одного из лидеров AD ― Леона Рейнхардт. Был отдан приказ стрелять на поражение, но нам удалось взять его живым. Фанатичный ублюдок подстрелил Ленца, он сейчас в реанимации. ― Рихтер тяжело вздохнул, а Эрика открыла папку с делом Рейнхардта. ― Ребята с ним уже поработали. ― на этих словах в карих глазах мужчины заплясал злой огонёк. ― И как он? ― поинтересовалась Эрика, не отрывая глаз от страниц документов. ― Он чёртов псих. ― не выдержал Генри Рихтер, он, видавший виды старый вояка, действительно был поражён происходящим. ― Смеётся. Тебе, Герц, придётся выступить в роли дознавателя. Постарайся вытянуть из него как можно больше. ― это были последние слова мужчины, перед тем как он покинул Эрику. Остальные сотрудники тоже быстро разбрелись по своим делам, кроме одного ― долговязый, что сопроводил женщину сюда, всё ещё стоял на своём месте. ― Подготовить комнату для допроса. ― приказала ему Эрика Герц, а сама направилась в свой кабинет, чтобы внимательно изучить обстоятельства этого дела.***
Конвоир открыл массивную железную дверь, и Эрика вошла внутрь помещения. С протяжным скрипом за ней дверь захлопнулась, в замочной скважине щёлкнул ключ. В сырой небольшой комнате, освещённой лишь тусклым светом люминесцентных ламп, находились трое: вооружённый конвоир у двери, Эрика и заключённый. Последний сидел в центре помещения за старым широким столом, руки, скованные наручниками, он был вынужден держать за спиной. Леон Рейнхардт оказался высоким мужчиной тридцати восьми лет. Он не был похож на героев комиксов, но обладал сухим и жилистым сложением тела, что должно было обеспечить ему замечательную силу, скорость и выносливость при минимальной массе. Леон обладал несколько смуглым, красивым лицом с правильными чертами, но сейчас смотреть на него было неприятно. Разбитые тонкие губы припухли и не переставали кровоточить, левая щека, поросшая трёхдневной щетиной, была рассечена, а нос с едва заметной горбинкой и высокий лоб украшали многочисленные ссадины. Чёрные, как вороново крыло, нестриженые волосы грязными прядями спускались Рейнхардту до плеч. Сейчас, опустив голову вниз, он исподлобья смотрел на следователя — и в его пронзительном, по-волчьи суровом взгляде светло-голубых глаз сибирской хаски нельзя было скрыть пожарища ненависти. Эрика заняла место за столом напротив заключённого и представилась: — Здравствуйте, Леон. Меня зовут Эрика Герц, и я буду вести ваше дело. — она решила попытаться расположить к себе Реинхардта, прежде чем начать дознание. Женщина положила перед собой папку с документами и с сочувствием посмотрела на заключённого. — Эй, там! — женщина позвала к себе конвоира. — Снимите с него наручники. — охранник было открыл рот, чтобы что-то сказать, но, поймав на себе испытывающий взгляд Эрики, молча выполнил приказ следователя. Освободив руки Реинхардта из стальных тисков, конвоир поспешил вернуться на своё место. — Так-то лучше. — Герц натянуто улыбнулась, наблюдая за тем, как Леон потирает затёкшие запястья. Родимое пятно на внешней стороне его ладони располагалось между большим и указательным пальцем, своей формой напоминая вставшего на задние лапы мангуста. — Приступим… — Я уже всё рассказал. — грубо оборвал следователя Леон. — Я виновен в убийстве генерала Рене Бесса, я совершил несколько налётов на полицейские участки и участвовал в нападении на федеральную прокуратуру. — Рейнхардт облизал кровоточащие губы. — В довесок я провёл серию экспроприаций банков, взорвал начинённый взрывчаткой автомобиль на военной базе и несу ответственность за взрыв, унесший жизнь главы концерна всем известной промышленной корпорации, Томаса Хартманна, соболезную. — Он криво ухмыльнулся, наигранно прикладывая ладонь к сердцу. Прямота и хладнокровие, с которой он говорил, впечатлили Эрику. Она напряглась. — И прибавьте к списку неудачное покушение на министра внутренних дел Ханса Краузе. В прочем, вы это и без меня знаете. — Он кивнул на папку, лежащую перед Эрикой Герц. — Возможно, — расплывчато протянула следователь, — И всё же. Я хочу знать вашу историю. Почему вы стали наёмным убийцей? — женщина лукаво прищурилась, ожидая реакции заключённого. Провокация удалась — фанатики вроде Леона Рейнхардта редко могли спокойно реагировать на обвинение в корысти. — Я не наёмник. — прорычал Рейнхардт, поднимая на Эрику вечную мерзлоту своих глаз. — Желаете знать мою историю? — Леон хмыкнул. — Получите. Всё началось той осенью…***
…Всё началось той осенью, когда я, ещё тогда юный, жизнерадостный парень, пошёл служить по контракту в армию нашей «великой» державы. Тогда в моих жилах играла молодая кровь, а голова была забита патриотической чепухой о героическом долге перед страной и народом, поэтому гордое звание «защитник Родины» казалось мне безумно романтичным. Как только над моим родным городом в вальсе закружил листопад, меня и моих товарищей по оружию отправили на Ближний Восток. Нам указали пальцем на врага, и мы ринулись в бой. Как полагается хорошим солдатам, вопросов мы не задавали и молча исполняли приказ. Но когда мы вошли в деревушку на юге страны, потрясённой войной и разрухой, всё изменилось. Для меня всё изменилось навсегда. Я понял, что мы — я и мои товарищи — сражались не за честь и свободу, а за геологические богатства недр этой несчастной земли. Война — дьявольское жертвоприношение, где на золотой алтарь власть проливает кровь своих сограждан и ни в чём неповинных людей. Империализм — новое слово навсегда впечаталось ко мне в душу. Я никогда не был сентиментален, но в ту ночь, когда посёлок горел алым заревом, а мои соотечественники грабили мирных жителей и насиловали детей и женщин, я наконец-то узнал, что такое война. Я убивал людей с оружием в руках, но в резне я участвовать отказался. В ту ночь во мне умер человек — и я возненавидел себя и весь наш уродливый мир. Озаряемый пламенем пожарища, полупьяный командир нашего взвода волок за длинные волосы смуглую женщину, кричавшую на незнакомом мне языке. Он заметил меня, весело махнул рукой и предложил разделить с ним триумф нашей... победы. Я положил руку на рукоять пистолета — и мне было плевать, будут ли свидетели того, что я собирался сделать. Меня вёл отчаянный импульс, когда мой Вальтер легко покинул набедренную кобуру и выстрелил. Горячая гильза упала к моим ногам вместе с бездыханным телом моего бывшего командира. Мне грозил трибунал и я дезертировал с войны, долго скрывался от правительства, учился и, наконец, попал в Прямое Действие. Я давно подозревал, что мир не так прост, как нам говорят с экранов телевизоров, но с моими новыми друзьями я для себя разложил всё по полочкам. Я понял, кто всегда являлся настоящим врагом народа и нации. Я нашёл себя в трёх словах, которые были сутью жизни бойцов городской герильи — Свобода, Равенство и Взаимопомощь… …В то время полицейский террор набирал обороты. На мирных акциях протеста цепные псы власти хватали студентов, а после и вовсе устроили провокацию — убили человека, обвинив в этом протестующих. Мы показали, что и у народа тоже есть зубы. Это была моя первая партизанская вылазка. Мы нанесли удар одновременно по нескольким полицейским участкам. Это испугало властей, но ненадолго… …Чтобы мы могли выйти на новый уровень, нужны были деньги. Тогда мы занялись экспроприацией. Мы забрали у богачей то, что они украли у нас, у народа. Взятие банка позволило нам приобрести оружие, взрывчатку и поддельные документы… …Убийство генерала Рене Бесса было во многом для меня личным. Он поставлял оружие на Ближний Восток, при том обеим воюющим сторонам сразу. Я неделю выслеживал его, потом ещё два дня ждал в засаде. Когда он подходил к своему дому, я нажал на спусковой крючок — первый выстрел снайперской винтовки разбил окно, второй раскрошил череп герра Бесса… …Нападение на военную базу мы планировали очень долго. В наших рядах немало умнейших людей, и общими усилиями мы смогли напичкать взрывчаткой машину и доставить подарок псам войны. Я подорвал её снайперским выстрелом в бак… …Томас Хартманн стоял за массовыми увольнениями рабочих концерна, что устроили стачку, выступая против систематических невыплат зарплат, бесчеловечных условий труда и отсутствия социальных гарантий. Я лично кинул в него бомбу. Я признаюсь во всём — и ни о чём не жалею…***
Рейнхардт наконец замолчал. Эрика была немного разочарована — Леону хватило ума не называть ни одного имени или места, Герц не за что было зацепиться. В то же время внутри у неё зрела буря, странное смятение овладело ей, как будто она понимала своего заключённого, и даже более — сочувствовала ему. Повисла минутная пауза. Следователь первая нарушила тишину: — И вы не считаете, что ваши радикальные методы роднят вас с теми, против кого вы боретесь? — поджав губы, поинтересовалась Эрика скорее от безысходности. — …и тех, кого вы защищаете? — парировал Леон, сложив руки на груди. — Я защищаю закон. — огрызнулась Герц. Леон Рейнхардт слабо улыбнулся. Его голос звучал фатально, как приговор: — А я защищаю справедливость. Только чудовище, фрейлейн Герц, может противостоять чудовищу — безжалостной машине системы. Такое, как я. Вы считаете, что защищаете мир… Но правда в том, что именно вы и позволяете продолжаться войне. Вы — щит, отделяющий богатых от бедных. Последние слова террориста обожгли Эрику. «Перерыв!» — скомандовала она и, забрав папку, направилась к выходу из помещения. Рейнхардт ухмыльнулся и проводил её взглядом. Как только конвоир запер за ней дверь, она почти бежала. С ней творилось что-то странное: и теперь, закрывшись в уборной, женщина уже едва могла стоять на ногах. Тело и ум — всё отказалось подчиняться воле следователя. Герц сгорала в огне лихорадки. Она сняла перчатки, чтобы умыться холодной водой, и, онемев, замерла на месте. Теперь, когда её мир рушился, на ладони, словно выжженное клеймо, появился силуэт животного — это был мангуст, лучший охотник на змей…