Правильно

Достоевский смотрит с превосходством и манит пальцем. Смеется одними глазами. Нет, не так. Насмехается. Дазай сглатывает и повинуется. Подходит чуть ближе, во взгляде плещется горечь. Фёдор не торопит. Наслаждается внутренней борьбой детектива. Рядом лежит мобильный, и стоит сделать один звонок, как находящемуся на другом конце города Накахаре Чуе станет очень плохо. Дазай знает это. Именно поэтому он здесь. Тяжело дышит, словно после бега, движется вперед, но вновь недостаточно близко. - Так и будешь ползти, как улитка? Холодный тон бьет по нервам, заставляя вздрогнуть. Дазай криво усмехается и подходит вплотную к сидящему на постели Достоевскому. Если прикрыть глаза, можно представить, что это не здесь, не с ним. Когда рука Фёдора зарывается в волосы, а зубы дергают бинт на шее, Осаму мысленно повторяет лишь, что так нужно. Так правильно. Только почему-то от этого не легче. Когда он оказывается лежащим на постели, Дазай продолжает убеждать себя, что обязан поступить именно так. Когда одежда летит куда-то в сторону, а дыхание опаляет кожу, он обещает себе, что выпьет бутылку лучшего вина, что сможет найти у Чуи в квартире. Стоит чужому телу навалиться сверху, проскальзывает мысль оттолкнуть, но Дазай лишь молчит, позволяя Достоевскому развести свои ноги, сгибая в коленях. Поцелуи-укусы пятнают кожу, оставляя метки. Чуя непременно будет кричать. Будет злиться, швыряться в стену предметами, клясться убить и Фёдора и самого Дазая, позволившего подобное. Достоевский считает, что ни к чему заморачиваться с растяжкой, а Осаму не смеет возражать. Лишь до крови кусает губы, все еще держа глаза плотно закрытыми. Он знает, что увидит, стоит их открыть. Взгляд сиреневых глаз сейчас может стать последним гвоздем, забитым в крышку гроба его самообладания. Стон все же срывается с губ. Дазай чувствует невероятно сильное желание придушить тяжело дышащего ему в шею Достоевского, но лишь терпит, сжимая зубы. Фёдор открыто смеется, сменяет позицию, вынуждая уткнуться лицом в простынь и прогнуться в спине, и это кажется еще более унизительным. А шлепок по ягодице вовсе заставляет Дазая низко зарычать, мечтая вонзить зубы вместо белоснежной ткани в чужую глотку. Пальцы до синяков сжимают кожу на бедрах. Толчки грубые и частые, вызывающие лишь боль. Злые слезы норовят прорваться сквозь зажмуренные веки, но Дазай не даст Достоевскому увидеть его сломленным. Фёдор и так получил уже слишком много. - Поразительная выдержка. Кажется, теперь я понимаю Накахару. Шепот почти осязаемо проносится по коже, вызывая мурашки. Фёдор вплетает пальцы в каштановые пряди и тянет за них, заставляя поднять голову и выгнуться сильнее. Движения становятся резче и спустя несколько минут Дазай чувствует горячую жидкость внутри. Достоевский опускается на постель сбоку, убирая руки с бедер, позволяя ногам Осаму подкоситься, более не в силах удерживать хозяина. - Подари мне хоть один взгляд, Дазай-кун. Создается ощущение, словно в моей постели побывала кукла, понимаешь ли. Карие глаза распахиваются, являя Фёдору взор, в котором плещется смесь холода и презрения. Губы Дазая кривятся в подобии ухмылки, и Достоевский фыркает. Набирает короткое смс, дотянувшись до мобильного, и показывает экран Осаму. Тот улавливает смысл прочитанного не сразу. Потом медленно садится и начинает одеваться. Игнорируя заботливо протянутую руку, поднимается на ноги, едва не шипя от боли. Достоевский следит за ним взглядом прищуренных глаз. Он, право, не думал, что Дазай позволит ему зайти так далеко. И теперь Фёдор решает, что на обдумывание случившегося ему понадобится много времени. Его спрашивают, стоит ли им помешать Осаму, но Достоевский лишь мотает головой. Дазай выполнил свою часть уговора, Фёдор свою. Спустя почти два часа Дазай вваливается в квартиру Накахары. Сползает вниз по стене, не в силах держаться на дрожащих ногах, слыша испуганный возглас Чуи. - Что ты натворил, идиот? Мафиози падает на колени рядом и хватает за подбородок, заставляя смотреть прямо в свои глаза. Несколько секунд молчит, а потом резко дергается вперед. Осаму зажмуривается, ожидая удара, но его неожиданно обнимают. Знакомый запах, представляющий собой смесь дорогого одеколона, пороха и шампуня, ударяет в нос, когда он утыкается носом в изгиб шеи Накахары, чувствуя, как руки исполнителя с силой сжимают плечи. И Дазай улыбается, позволяя паре слезинок все же разбиться о ткань футболки Чуи. Не важно, что с его телом, гораздо важнее другое. Пусть и ценой своей гордости, в этой битве он победил. А значит, все правильно.