После стольких лет...

      Марина сидела на кухне и грустно смотрела в окно: Глеб опять задерживался на работе, сын гостил у бабушки, Надя ушла к репетитору, а она опять осталась одна. Серёгина не любила такие одинокие вечера, на неё сразу же наваливались невесёлые думы. По своей натуре, Марина Андреевна была очень светлым, улыбчивым и жизнерадостным человеком, не привыкшим унывать, но то последнее дело, перевернуло всю её жизнь. Без преувеличения.       «Серёгина, ты умная женщина, мудрая! Ты же тогда всё поняла. Я уже устал, не хочу медлить. Но у меня есть одна просьба… только ты сможешь судить меня как друг и как судья — честно. А Инга, Инга дождётся. Серёгина, ну, я же не Раскольников! Убил скотину и не жалею. Отсижу и забуду». — Эти слова с болью врезались в её память и остались там навсегда, она даже не представляла, что ей будет так тяжело жить.       Ей очень сильно не хватало совместных посиделок с Костей у неё дома, его саркастичного и искрометного юмора, ярких выступлений в суде. Да, она иногда неосознанно подыгрывала стороне защиты. Потому что Шпагин умел убеждать, умел находить неожиданные факты, упущенные сыщиками в ходе следствия, мог посмотреть на дело нетривиально, совершенно с другой стороны и ей это очень нравилось. Да, адвокат Шпагин Константин Олегович был мастером своего дела: честным, неподкупным, талантливым и в какой-то мере даже артистичным. Марина печально улыбнулась. Ей вспомнился процесс над школьной учительницей. В своем обвинительном заключении, прокурор Зайцева просила посадить её на максимальный срок. Ольгу Леонидовну возмущал непрофессионализм учительницы и её неэтичное поведение ао отношению к потерпевшей. Марине вспомнилось продолжение этого дела — жуткий гипнотизер, который довёл и её саму до нервного истощения и обморока. Ей пришлось пойти на провокацию это было её первое авантюрное приключение, которое они провернули вместе с адвокатами во имя торжества закона и справедливости. Шпагин всё же вывел Савосина на чистую воду, они победили!       Марина тяжело вздохнула, отрываясь от воспоминаний, ей вдруг вспомнилась фраза Волшебника из пьесы «Обыкновенное чудо»: «Всё будет хорошо, всё кончится печально». Действительно, куда уж печальнее. Как же ей тяжело осознавать, что именно она посадила своего давнего друга в тюрьму! До сих пор не затянулась эта кровоточащая рана. Да, по закону! Никто не имеет право убивать. Убийство разрушает душу, но по справедливости ли? Марина встала, подошла к холодильнику и достала мандарин, вновь усевшись у окна она принялась его чистить. Его запах ассоциировался у нее теперь не только с Новым годом, но и со Шпагиным. Незаметно, безумно скучая по нему, она «подсела» на его любимый фрукт.       Серёгина теперь сильно изменилась: стала реже улыбаться, стала строже, отстраненнее. Поговаривали, что она заразилась от Мурги «вирусом окаменелости». Марину смешила такая трактовка её поведения, но ей и правда было теперь не до смеха и улыбок. Как судья, она всегда все дела принимала очень близко к сердцу, пропуская через себя. За всю свою многолетнюю службу, ей так и не удалось выработать механизм защиты от поглощающих её душу эмоций. Посадив Шпагина, она почему-то чувствовала себя очень виноватой. Даже разговор с председателем суда — Ольгой Петровной ни в чём не разубедил её. После оглашения приговора у неё случился нервный срыв. Лишь только за ней закрылась дверь совещательной комнаты, как в глазах резко потемнело, а сердце пронзила невыносимая боль, словно его с размаху проткнули копьём. Она упала на пол так и не дойдя до своего рабочего места. К счастью, это произошло не в зале заседаний, как тогда, на процессе над Савосиным и не было такого переполоха. А дальше… скорая, больница. Инга, Ольга Леонидовна и даже Глеб с Якушкиной к ней пришли. Только Костика ей теперь очень долго не придётся увидеть.       Марина не ждала посетителей и уж тем более, для неё большим сюрпризом было появление на пороге палаты Глеба с букетом цветов. Она вообще не предполагала, что поднимет такую суматоху. Думала, что у неё был всего лишь нервный срыв, но нет, врачи диагностировали сердечный приступ. Всё-таки она довела себя переживаниями. Не пожалела. Не смогла выдержать этой боли.       Зато с Глебом они наконец-то помирились, а то она уже думала, что между ними совсем всё закончено. Эх, угораздило же её тогда ляпнуть, что они свободные люди и друг другу ничем не обязаны. Промаявшись друг без друга почти месяц, они поняли, что просто мучают друг друга и жить им врозь совершенно невозможно. Да и Надя изводила мать нытьём, на тему куда же запропостился её обожаемый дядя Мурга. Глеб тоже скучал, он успел искренне полюбить весёлую девчушку. У него не было семьи, детей и он всем сердцем прикипел к дочери судьи как к родной и только непомерная гордыня, не позволяла двум любящим людям сделать первый шаг к примирению. Объяснение в больнице наконец-то расставило всё по своим местам. Испугавшись за любимую, Глеб перестал на неё злиться и сделал предложение, наплевав на все условности, а Марина, улыбнувшись своей лучезарной улыбкой, согласилась. Она искренне любила его и давно сожалела о своих необдуманных, сгоряча сказанных словах, выскочивших в момент сильного раздражения.       И ведь рассорились-то они по глупости. Марина как сейчас помнила, как она вернулась домой в приподнятом настроении после встречи выпускников. Она встретила там свою первую любовь, и приятные воспоминания захлестнули её. Серёгина вошла в квартиру, радостно улыбаясь, а Глеб так лихо бросился на неё с допросами и претензиями, что моментально испортил ей все настроение. Неусыпный контроль Глеба, её удручал. Он требовал постоянных отчётов перед ним, а Марина всё не могла взять в толк, по какому такому праву, он вообще предъявляет ей какие-либо претензии. Скандалов и придирок Марина не любила, тем более необоснованных, но время невозможно повернуть назад и сказанных в сердцах слов не заберёшь. Хорошо, что всё закончилось примирением.       Время шло и ей надо было учиться продолжать жить дальше. Жить без Кости. Она понимала, что нужно отпустить эту больную ситуацию, но не получалось. На судью навалилась длительная депрессия, апатия. Теперь Марина работала без интереса, на автомате, без «огонька».       А тогда, почти десять лет назад, Серёгина думала, что остановит Шпагина или хотя бы сможет проконтролировать его. Она взяла дело Жулина себе с трудом уговорив председателя. Якушкина считала, что ей нельзя его давать на рассмотрение, конфликт интересов, ведь не секрет, что Шпагин её близкий друг. Только Марине так и не удалось его уберечь, спасти, помочь… она вновь и вновь прокручивала ситуацию прошлых лет, пытаясь понять, а был ли у неё шанс остановить Костю? Всё ли она сделала для этого? А что она, собственно, могла? Приковать к батарее наручниками у себя дома? Ведь её задушевные разговоры и дружеская поддержка не помогали, он был ей благодарен, но намерений своих менять не хотел. Потеряв беременную невесту, Шпагин хотел лишь одного — отомстить её убийце. Когда Марина увидела новости по телевизору, в которых сообщалась, что оправданный ею маньяк Жулин убит, она всё поняла. Только не хотела верить. Надеялась, что это не он, не её Костя. Хотя и понимала, что больше не кому. Говорил же Глеб, что это все плохо для него кончится! Нельзя было позволять Косте защищать убийцу своей невесты. Получается, он вытащил Жулина специально, чтобы отомстить? Это что же Шпагин-«Монте-Кристо»? Марина не могла больше мучиться догадками. Сходя с ума от переживаний, она стремглав побежала к Шпагину домой. Долго билась в запертую дверь, разбивая костяшки пальцев в кровь и громко зовя его по имени, а когда дверь наконец распахнулась, то увидела перед собой вусмерть пьяного Костю. Посмотрев в его осоловевшие от хмеля глаза, Серёгина всё поняла… без слов. В них было столько боли, отчаяния и гнева!       Задыхаясь, на негнущихся ногах она подошла к нему:        — Вчера вечером убили Жулина… — дрожащим, срывающимся голосом просипела Марина Андреевна. Костя тупо смотрел на неё, иронично задрав бровь.       Моргнув он пробормотал:        — Ну, если хочешь, выпей за упокой Жулина. — Он протянул ей рюмку с водкой. Женщина стояла не шелохнувшись, её красивые голубые глаза наполнялись слезами. Парень пожал плечами и осушил рюмку.       — Где ты был вчера с десяти часов вечера? — почти прошептала она.       — С десяти часов вечера и до десяти часов утра я был вот здесь, спал на этом диване! — раздражённо проговорил Костя, отворачиваясь от Марины. — Подтвердить это никто не может! У меня невесту убили, ты знаешь… — парень снова налил в рюмку водки и покачиваясь, развернулся к собеседнице и пьяно щурясь, опрокинул очередную порцию алкоголя.       Ошарашенная Марина, подошла ближе к нему:        — Кость, посмотри мне в глаза…— сказала она срывающимся голосом. — Это ты его убил?! — мысли судорожно метались в голове. Нет, она не могла, не должна и не хотела в это верить!       — Ты здесь видишь кого-то ещё? — вновь вопросительно задрал бровь Шпагин. — Ты это сейчас как кто спрашиваешь? Как друг или как судья? — добавил он.       «Нет… неужели, неужели я оказалась права… лучше бы он молчал, а я бы дальше продолжала обманываться. Зачем он это сказал?! Мой мир теперь рухнул!» — закрыв лицо руками Марина убежала, вздрагивая от рыданий.       Убежала от него, от себя, ото всех. Закрылась и застыла в своей боли, стараясь хотя бы внешне оставаться всё той же улыбчивой и жизнерадостной женщиной. Только как жить с этим грузом знаний, она совсем не знала.

***

      Сегодня, у Марины Андреевны было предчувствие, что он придеё. Раздастся звонок в дверь и он скажет неизменное: «привет, Серёгина!»        А тогда, тогда она не могла выйти из совещательной комнаты, не было сил, совсем, а её уже давно ждут. Она — судья, сидит, уткнувшись в сложенные «замком» руки и смотрит невидящим, остекленевшим взглядом в стол. — «Сейчас, вот сейчас встану и выйду. Господи! Да как же я назову Шпагина этим страшным словом — «обвиняемый?» Язык не поворачивается. Нет! Не могу! Но должна!» — секретарь принесла ее любимый зеленый чай без сахара, но Марина ничего не видела перед собой.        «Надо встать… и… идти! Как тяжело… будто не Шпагина, а себя сужу, себе приговор выношу: своей юности и дружбе. Не могу! Не хочу! Костя, как ты мог! Почему я?! Господи, почему он?! Дай мне сил не умереть прямо там, в зале!» — она тогда впервые в жизни так горячо молилась, Тому, Кто был сама Справедливость и Милосердие. А Справедливость для неё всегда была всем и она неукоснительно старалась следовать этому принципу. Только сегодня она не сможет быть справедливой и милосердной, потому что сегодня, она — карающий Закон.       Семь с половиной лет, почти целая жизнь, а Глеб просил десять. А она до последнего наивно полагала, что Шпагин вот-вот вынет какой-нибудь козырь из рукава, словно фокусник в цирке и разобьёт все доводы обвинения как умел это только он один. Судья цеплялась за эту надежду до последнего, цеплялась… а в совещательной комнате отчаянно разрыдалась, швырнув папку на стол. Всё никак не могла подписать этот проклятый приговор.       «Какая дичь! Приговор и кому? Костику! Её Шпагину, которого она помнила еще смешливым студентом-первокурсником? За что жизнь так жестока?»       Дожив до тридцати шести лет, Марина всё ещё была до крайности наивна, верила в справедливость и в закон, которому беззаветно служила и как ни убеждала её Якушкина, что справедливость не в человеческой компетенции, а её удел лишь строго следовать «букве закона», Марина упорно не соглашалась. Ещё будучи студенткой, много лет назад, она сама себе пообещала, что если всё-таки станет «служительницей Фемиды», то будет судить всегда только по справедливости и как могла следовала собственному кредо. Честно пыталась держать хрупкий баланс между Законом, Моралью, Справедливостью и Милосердием.       Серёгина славилась своим гуманизмом, председатель над ней подсмеивалась, а иногда и журила за чрезмерное мягкосердечие и милосердие. В общем, федеральная судья Серёгина Марина Андреевна считалась высококлассным профессионалом своего дела, мастером, умным и справедливым «вершителем закона», но немного странной, «не от мира сего».       С тех пор уж девять лет минуло. Костя давно вышел, но к ней так и не заглянул. То ли обиду таил, то ли просто видеть не хотел. Марина вздохнула. Раздался звонок в дверь, подумав, что это вернулись Глеб или Надя она открыла не спрашивая и застыла. Там стоял он!       Застыв в дверях, Марина потерянно хлопала глазами, не зная, что и сказать. Её воспоминания были ещё живы и на мгновение ей показалось, что перед ней стоит оживший мираж её грез.       — Привет, Серёгина! — улыбнулся бывший адвокат, — что? Не узнаешь? О! Мандаринкой пахнет. — Засмеялся он.       — К-Костя? — медленно приходила в себя Марина. — Господи, Шпагин! — она кинулась к нему на шею, ласково лохматя ему волосы и гладя по спине, — а ты совсем не изменился! Только похудел и повзрослел. — Она отступила на шаг назад, мягко улыбаясь и вытирая моментально набежавшие слезы. — Я так скучала! Проходи скорее!       — Узнаю свою сентиментальную Серёгину! — улыбнулся Костя. — Снова плачешь. Года идут и только ты, Марин, не меняешься. — Костя прошёл за давней подругой на кухню.       — Шпагин, ты как? Почему не заходил целый год? — зачастила Марина. — По старому адресу ты не живешь, куда переехал не известно! Ты, наверное, обиделся?       — Серёгина, ты перетрудилась что ли? — рассмеялся Константин. — За что мне на тебя обижаться? Ты всё правильно сделала. Я беспокоить не хотел, потом обустраивался, работу свою налаживал. Как Надюха?       — Девятый класс заканчивает. — Улыбнулась Марина. — Очень по тебе скучала, письма тебе писала, спрашивала о тебе, в гости ждала после твоего освобождения.       — Да, я помню. — Улыбнулся Шпагин. — Спасибо, Марин! Как сама?       — По-старому, Кость. Чай? Зелёный? Чёрный?       Шпагин искренне расхохотался в голос:        — Ох, Серёгина, серьёзно? — он торопливо вытер слезы. — Ты неизменна как параллельная прямая. Кофе, пожалуйста. Я будто вернулся на десять лет назад. Всё по-старому. Твои излюбленные фразочки, кухонька и мандарины. Марин, ты любишь мандарины? Не знал.        — ой, спасибо, что напомнил! Что это я! —  спохватилась Серёгина. Звонко засмеявшись, она хлопнула себя по лбу рукой. — Старость не радость! — Марина вновь лучисто заулыбалась.— Держи! — она достала из холодильника пакет и наполнила вазу мандаринами до верху. — Я тебя каждый день ждала и сама нечаянно «подсела».        — Ох, Маринка, вкуснотища! Твои мандаринки самые вкусные! — засмеялся в ответ Шпагин. — А как бильярд? Играешь?       — Бросила. Не до развлечений мне… — грустно улыбнулась Марина.       — Сдурнула? Бросила она! Завтра же вместе идем играть. Вперёд — на охоту за новыми галстуками! Мне запасец для нового имиджа пригодится!  — рассмеялся Шпагин. — И Глеба Николаевича возьмём или он не пойдет со мной? — прищурился Костя.       Марина рассмеялась:       — С ума сошёл? Конечно пойдет. Он тоже очень переживал и про тебя спрашивал.       — А у нас с Ингой мальчик родился, мы к тебе в гости придем и как-нибудь покажем. Пойдешь в крёстные? — улыбнулся он. — Кстати, а как с Глебом у тебя?       — Ко-о-о-стя! Спрашиваешь? Конечно я согласна, спасибо! — Марина снова обняла старого друга. — А с Глебом все прекрасно! Расписались, вместе живем.        — Оп-па! — хмыкнул Шпагин. — Серёгина, так ты не Серёгина, что ли? —  Костя прыснул со смеху. — Умора!       — Да Серёгина я! — Марина потрепала его по волосам и тепло улыбнулась. — Мне не хотелось ассоциироваться с прокурорской фамилией. Мне моя привычней, а Глеб даже и не возражал в кои-то веки. Да и председатель суда Мурга звучит как-то не очень. — Подмигнула она Косте.       — Да ладно? — протянул Шпагин. — Как сумели-то? Вам же нельзя? Ведь служите вместе? Конфликт интересов и всё такое?       — Нет, Кость, никакого конфликта. После ухода Ольги Петровны на пенсию, меня назначили председателем суда, но только по гражданским делам. Теперь жён и мужей развожу, квартиры и стиральные машинки «пилю», договоры расторгаю, фирмы ликвидирую, продлеваю административные аресты. Сплошная «бытовуха», красота! — рассмеялась судья. <tab >— Ну, ты даешь! — Шпагин поперхнулся кофе. — Поздравляю с повышением! Никогда бы не подумал, что ты уйдешь на «гражданку», с любезной твоему сердцу «уголовки». Якушкину жалко, мудрая женщина. Она частенько приходила ко мне на свидания и даже Мурга твой был. Честно говоря, я тогда даже перетрухал, думал, срок мне накинуть хочет, а он поддержать пришел. — Костя улыбнулся. — Хороший он у тебя! Представь, Ольга Леонидовна приходила. Приносила мне костюмчики какие-то, варежки вязанные и пирожки. Вяжет она замечательно, но пирожки! Серёгина! Ну, научи её печь пирожки! Так и прокукует ведь одна всю жизнь.       — Шпагин! — вновь рассмеялась Марина. — Ты просто невозможен. Опять за своё! А Зайцева, между прочим, к тебе неплохо относится, хоть ты постоянно и издевался над её речью в суде. Ну, нервничал человек, ошибки стилистические допускал, а ты сразу подкалывать! Это ты у нас артист и публика для тебя в радость, а для кого-то это большой стресс. — Марина откинулась на стул и пустилась в воспоминания.       — Вот, помню как я начинала. Вы с Глебом такие потасовки устраивали на заседаниях, хоть под стол лезь! Крик, шум, гам! Стучу молотком по столу, стучу, а вы ноль внимания! Знали бы вы как я хотела этим молоточком вам обоим по головам пустым настучать! —  устало улыбнулась женщина. — Бедная я! Эх, злой ты мальчик, Костя. — Марина ласково потрепала его по волосам. —  А Зайцева про тебя, кстати, тоже очень часто спрашивала и посылки передавала. Тогда, после суда над тобой, она в обнимку с Ингой в коридоре рыдала. Кто бы мог представить такое! — внезапно погрустнела Серёгина. — Ох, Кость, ведь после того процесса, моя жизнь круто повернулась. Ну, не могу я больше уголовные дела вести, хоть тресни, перегорела. Как отрезало. В отставку хотела подать, так Ольга Петровна уйти не позволила, ты её знаешь. Она, оказывается, за мной свою должность оставить решила. — Марина вновь засмеялась, потирая подбородок. — Долго я втягивалась в гражданское судопроизводство. Скучно там, нудно, но бывают и очень смешные моменты, ты такие любишь. Да и жизненно, поучительно.       — Марин, так это же здорово! Снова видеться будем на заседаниях, а я переживал! — улыбнулся Шпагин. — Я ведь свою фирму юридическую открыл, клиентов море и как раз дела — сплошь по гражданской специализации. Значит, мы снова в одной упряжке!       Раздался скрежет проворачивающегося ключа.        — Дядя Коостя! — в кухню вбежала высокая девушка, с длинными светлыми волосами, огромными голубыми глазами и с широкой улыбкой до ушей. Сейчас, она удивительно была похожа на мать. Гость поднялся на встречу девушке, а Надя, радостно повисла у него на шее.       — Дорогая, у нас гости? — следом на кухню зашел Глеб. — О, ну, здорово, Шпагин! Рад тебя видеть, правда! — подождав, когда Надя перестанет пищать от восторга и выпустит гостя из своих объятий, он тоже крепко обнял Константина. — Что так долго не заходишь? Зазнался? — Мурга рассмеялся.       — Серёгина, — Костя повернулся к Марине. — Он у тебя смеяться умеет? Ты, что ли научила? — получив легкий подзатыльник от прокурора, громко рассмеялся и сел.       — Да, давно твой острый язычок никого не колол, будешь ходить в гости и тренироваться по старинке?       — Если не прогоните, то да. — Подмигнул Костя.       Глеб не изменил отношения к своему бывшему оппоненту по заседаниям. Да, он стоял на стороне закона, но как мужчина и защитник своей семьи, сам не знал как поступил бы, окажись он на месте Шпагина. Если б закон, которому он служит так же беззаветно как и Серёгина, вдруг оказался бы бессильным спасти и защитить самое дорогое, что у него есть. Наверное, тоже отмстил бы сам. Возможно, что тварь, посмевшая посягнуть на его любимую вообще бы не дожила до суда. В камерах всякое случается. Он понимал Костю и поэтому не собирался гнать прочь.       Всё вернулось на круги своя. Они гуляли по выходным не вчетвером как раньше — Глеб, Марина, Надя и младший сынок Рома, а всемером, двумя семьями. Костя по прежнему шутил, кормил вместе с Надей голубей, припоминал ей как та, будучи малышкой, прогоняла его прочь, чтобы он не вмешивался в их с мамой «ритуал». А Марина, прижимаясь к плечу любимого мужа, думала, что как всё-таки здорово, что Костик почти не изменился и по прежнему такой же веселый и добрый. Да, стал серьёзнее, взрослее, но не озлобился. Она надеялась, что всё у них теперь будет хо-ро-шо!