Себ, а у тебя...

Стены прогибаются дугой под эхом едва различимых шагов. Коконы обоев в полоску и белоснежных колонн сгибающихся под тяжестью рвущегося в высь потолка. Лабиринт комнат, вкладывающихся одна в другую подобно матрешке. Темнота, обрывающая дыхание. Пульс. Как же скучно, когда сердце бьется так ровно, так ритмично, так... предсказуемо. Следы от пуль над изголовьем кровати Морана. Да, он долго думал, прежде чем выпустить всю обойму в голову снайперу. В последний момент рука дрогнула. Жалость? О боги, конечно, нет! Смешок и звук отброшенного в угол пистолета. В темноте вспыхивают два отблеска черных как сама адова глотка глаз. На лбу проснувшегося полковника выступает испарина. Капельки пота чуть заметно блестят в полумраке. Джим находит это зрелище отвратительным. Ему все сейчас кажется отвратительным. Даже собственное отражение в обсидиановых зрачках снайпера. Вызывающе покорный взгляд и кривоватую улыбку хочется размазать вместе с мозгами по белой стене. «Сееб, а у тебя есть мозги?» «Хочешь пустить мне пулю в лоб и проверить?» Да, он хотел. Тысячу и один раз, когда скука выворачивала наизнанку грудную клетку, вспарывала вены и высасывала кровь, которая порой отказывалась течь по трубкам аорт только потому, что воздух не сотрясало даже движение крыльев мух. - Скуч-но. - Истерично восклицает Джим. Голос ломается, звенит осколками, вторгается в самое сердце, чтобы никогда не растаять. Так будет лучше. Во льду боли не чувствуешь. А он собирался причинить именно боль. «Сееб, у тебя есть семья?» «Думаешь, можешь подобраться ко мне с этой стороны? Не выйдет, Джим.» Джеймс и не думал. В отличие от Себастьяна он прекрасно знает, с какого фронта лучше ударить своего стрелка. И как ни странно, этот фронт он сам — Джим Мориарти. Парадокс, не правда ли? Моран чиркает спичками. Одна, вторая... Полковник игнорирует протянутую зажигалку и снова тянется к спичкам. На третий раз сигарета наконец начинает тлеть. Нити дыма вяжут стены склепа, в котором Мориарти суждено загнуться, если не произойдет ничего, что пустит по его мозгам новый импульс. - Сееб, - тоскливо тянет Джим, и Моран сдается. Дает молчаливое согласие. Хотя, кто его спрашивал? Джим был не в себе, когда обещал с ним советоваться. И все-таки соблюдает формальности. Просит у своего полковника разрешение. «Ты псих, Джим!» хочется воскликнуть Морану, но он молча кивает и тушит окурок о ладонь. Говорят, когда чувствуешь боль, ты еще жив. Но киллер ничего не чувствует. Моран вообще сомневается, жив ли он. - Спасибо, Себ. - Шепчет Мориарти. Это первый и последний раз, когда Себастьян слышит из его уст слова благодарности. *** Сутками позже, ловя фигуру босса в прицел винтовки, полковник пытается доказать самому себе, что ему все равно. Что все живое внутри него давно выжгла война. Что оба они чудовища, и не способны чувствовать вообще. Но он чувствует. Сколько бы льда ни было, в эту минуту он чувствует слишком остро. Как будто кто-то открыл все шлюзы, пуская в душу непростительные эмоции, которым был запрещен доступ все это время. Полковник на мгновение прикрывает глаза. Осознание того, все наконец закончилось, приходит не сразу. Морану так до конца и не верится, что дьявольская пляска на терпении ангелов завершилась. Трон маленького вездесущего дьявола пуст. *** Моран собирает винтовку, так и не сделав ни одного выстрела. Поднимает воротник пальто и бесшумно покидает чердак. Спускается по грязным ступенькам вниз. Прокручивает в голове события дня, выстраивая их в четкую последовательность. Кровавой точкой мерещится тело Мориарти, распластанное на бетоне крыши. Почему-то именно сейчас хочется вспоминать глупые разговоры с Джимом. «Себ, у тебя есть сердце?» «Нет, босс.» «Жаль, я бы хотел вырезать на нем свои инициалы.» *** Внутри ритмично сжимается и разжимается сердечная мышца. Так ровно и... предсказуемо. Моран поправляет за спиной чехол и выходит на шумный проспект. Мнимое затишье обернется бурей уже спустя считанные секунды. «Сеееб, а у тебя...»