Крестраж

      Гарри сидел в продавленном жёстком кресле и бессмысленно смотрел перед собой. Сколько прошло после ухода Рона? Он не считал. Но вчера они чуть не погибли после нападения в Годриковой Впадине, а сам он остался без волшебной палочки, вновь ощущая постылую беспомощность.Со вчерашнего вечера они с Гермионой не перемолвились и словом. У них не было ничего, кроме нескольких не очень-то обнадёживающих подсказок и пути, которому не видно конца. И теперь никто не даст совет, как правильно и в какую сторону свернуть. Гарри так рвался к самостоятельности, и вот наконец-то её получил, но это оказалось несколько сложнее, чем он ожидал. На пятом курсе Гарри успел узнать, что такое работа в команде, а теперь он здесь, посреди леса на севере Шотландии, с подавленной, практически недееспособной Гермионой, и единственный, кто может помочь ему принять решение, — он сам.       В палатку бесшумно вошла Гермиона с накинутым на плечи вытертым пледом и какой-то толстой книгой в руках, бросила на Гарри короткий взгляд и тенью скользнула на кухню. Гарри слышал, как она бренчала посудой, и даже это бренчание отдавало бесконечной тоской и унынием.       Прихлопнув ладонями по подлокотникам, он поднялся, размял затёкшие мышцы и, забрав у Гермионы её палочку, вышел из палатки. Сегодня была его очередь дежурить ночью.       Ближе к полуночи он подтащил на свой пост старый матрац, несколько тонких одеял и надел ещё один свитер под куртку. И всё равно мёрзлый воздух пробирался к самой его сути, заставляя мелко дрожать и стучать зубами. Гарри то и дело растирал ладони и вдыхал тёплый воздух под ворот свитера, прижимаясь спиной к стволу дерева. Даже подогрев земли магией не слишком спасал.       Гарри не знал, сколько времени прошло. Лес молчал, и поэтому он почти сразу услышал едва различимый стон, донесшийся из палатки. Ещё раз бегло окинув местность, Гарри поднялся и заглянул в палатку.       Он услышал судорожный вздох в полутьме, а затем задушенный всхлип. Гарри вздохнул. Гермиона опять не может уснуть и плачет то ли из-за ухода Рона, то ли чувствуя свою вину за сломанную палочку… Он уже развернулся, готовый уйти на свой пост, как Гермиона бессвязно забормотала. Гарри прислушался. Он не мог толком разобрать её слов, но было ясно, что она спит и ей снится сон. Гарри замер в нерешительности.       Вдруг Гермиона вскрикнула и резко подскочила на койке. Глаза Гарри уже привыкли к мраку, и он видел, как она заметалась, шаря руками по одеялу и под подушкой и беспрестанно крутя головой. Искала палочку.       Значит, ей приснился кошмар.       — Гермиона?       Она вздрогнула и посмотрела в его сторону. Гарри медленно приблизился, по пути приказав: «Люмос!»       — Тебе приснился кошмар? — спросил он, присаживаясь на край койки.       Гермиона только кивнула, пряча лицо, стыдясь своей слабости. Вытерла вспотевший лоб рукавом и натянула на себя одеяла и накинутый сверху плед.       — Что тебе снилось?       Сам Гарри никогда не рассказывал о своих кошмарах. Он тоже стыдился показать свою слабость. Но что-то в этом ночном образе Гермионы заставило его спросить о подробностях.       — Нападение в Годриковой Впадине, — дрожащими губами прошептала Гермиона.       Она судорожно мяла в пальцах край пледа. Гарри не знал, что должен говорить, и поэтому молча сидел, стараясь сильно не смущать её своим присутствием.       — Знаешь, — вновь заговорила она едва слышно, — я, кажется, впервые в жизни так испугалась. Всё произошло настолько быстро, и мы могли… Мы же чуть не погибли в ту ночь, Гарри. Я… — Она подозрительно всхлипнула. — Гарри, я никогда не думала о смерти. Понимаешь, никогда. Мы столько лет ввязываемся в такие опасные переделки, а я только той ночью впервые задумалась об этом. — Гермиона подняла на него лицо, и он в изумлении увидел, что по щекам у неё текут слёзы. — Смерть была так близка, что у меня вся жизнь перед глазами пронеслась.       Она ещё с секунду смотрела на Гарри, а потом отвернулась и принялась утирать лицо рукавом.       Гарри чувствовал себя неуместным здесь, рядом с её слезами, её страхом и её слабостью. Он никогда не видел Гермиону такой и не знал, что с этим делать и как поддержать. Может, стоит уйти? Но ведь она сама рассказала ему всё это, значит, то нападение слишком сильно на неё повлияло.       За своими метаниями он не заметил, что Гермиона переменила позу, сев на колени ближе к нему.       — Гарри, — прошептала она почти у самого его уха, и по спине у него побежали мурашки. — Гарри, побудь со мной, пожалуйста.       Он посмотрел в её бледное осунувшееся лицо. Магический свет оттенял круги под её запавшими глазами, делая общий вид ещё болезненнее. Гермиона положила голову ему на плечо, и Гарри чуть развернулся, кладя палочку на тумбу рядом. Потом подумал и всё-таки накрыл её руки ладонью. Они были холодны как лёд.       Вскоре Гермиона перестала дрожать и задышала ровнее. Её руки шевельнулись под ладонью Гарри, и он сразу убрал её. Гермиона отстранилась, виновато потупившись.       — Ты всё ещё переживаешь из-за моей палочки? — участливо спросил он. — Слушай, я же знаю, что ты не нарочно. И ты спасла нас, вытащила оттуда, я ведь уже говорил.       Гермиона кивнула и снова всхлипнула. Секунда — и она уже захлёбывалась сдавленными рыданиями.       — Эй, ты чего…       Гарри ненавязчиво притянул её к себе, и она тут же бессильно ткнулась ему в грудь. Он гладил её по спине в полном смятении. Гермиона и вправду сломалась. И он не имел ни малейшего понятия, как это исправить.       Гарри наклонил голову и отвёл пряди от её лица, коснувшись лба. Кожа полыхала.       — Гермиона, у тебя жар!       Он отстранил её от себя и всмотрелся в её черты. На скулах явственно горел болезненный румянец.       — Так, немедленно ложись. — Он мягко подтолкнул её, и она покорно распрямила ноги и улеглась на подушку. — Я сделаю тебе чай с травами.       Он поднялся и направился на кухню, подобрав с низкой тумбы палочку и по пути скидывая куртку. Нагрев чайник, заварил крепкий чай. Подумав, быстро сбегал наружу, принёс немного снега и растопил в миске.       Гермиона приподнялась и приняла жестяную кружку из его рук. Гарри сел на тумбу, смочил в полученной воде тряпицу и промокнул ей лоб и щёки.       — Теперь ложись и постарайся расслабиться, — сказал он, когда она отдала ему кружку с остатками чая.       Гермиона легла, он укрыл её одеялами по самый нос, отбросив плед на кресло, и взялся за палочку.       — Гарри.       Он вздрогнул, когда её рука, по-прежнему такая же холодная, коснулась его запястья. Он снова присел на тумбу, склоняясь к ней и отводя пряди от покрытого испариной лица.       — Гарри, ты знаешь, что я и Рон… Что он мне… — Она сглотнула. — Но он ушёл, а той ночью мы чуть не погибли. И я подумала… Ты знаешь, я вдруг подумала, а если мы умрём? Через месяц, через неделю… Завтра?       Внутри у Гарри всё похолодело и опустилось. Он не любил об этом думать.       — И я вдруг осознала, что мне всего восемнадцать. Что я в жизни-то видела? Сначала это было интересно, приключения, было чем дома похвастать перед сверстниками. А теперь… Это настоящая война, Гарри. Настоящая. И пару дней назад мы уже могли быть мертвы.       Гарри не понимал, зачем она всё это говорит, и ему было ужасно неприятно это слушать.       — Я имею в виду… — Она запнулась. — Понимаешь, я так хотела всё успеть. Закончить Хогвартс с отличием, пойти на службу в Министерство, защитить права эльфов, объездить весь мир, познакомиться с разными людьми, прочесть все на свете книги… Вот только теперь вряд ли смогу. А ещё я хотела узнать, что такое быть с кем-то. Хотя бы просто лежать рядом, чувствовать тепло. Не любовь даже. Какая уж любовь в восемнадцать-то лет… Но хотя бы просто… — Тут она подняла глаза и умолкла.       Гарри поспешно тряхнул головой. Пока она говорила, он тоже погрузился в собственные мысли. Вспомнил Хогвартс и Джинни… Вспомнил те дни в конце шестого курса, когда корил себя за потерянное время. И вот теперь Джинни была далеко, и он даже не знал, всё ли с ней в порядке, встретятся ли они снова, выживут ли, выберется ли он сам живым. И наступит ли конец этой войне.       Конечно, наступит. Потому что он найдёт и уничтожит все крестражи и положит этому конец! Когда-нибудь…       Но сейчас это были лишь грёзы, просто мечты. В реальности он сидел в холодной палатке посреди леса, отрезанный ото всех, без Рона и с лихорадящей Гермионой на руках. И тут он почувствовал горький комок отчаяния, подкативший к горлу.       Он очнулся от того, что Гермиона тянула его за руку. Она смотрела на него с плещущимся в глазах отчаянием и неуклонно тянула к себе на койку. В голове мелькнула мысль, что он делает что-то неправильное, но, в конце концов, ничего страшного, если он просто полежит рядом с ней, пока она не успокоится. Гермиона двинулась к самой стене, прижимаясь к ней спиной, а Гарри лёг рядом. Койка была тесной для них двоих.       — Мне страшно, — беззвучно выдохнули её губы.       Гарри обнял её, и она съёжилась в комок, прильнув к нему и пряча лицо у него на груди. Он закрыл глаза и представил, что ничего этого нет. Нет леса, палатки, войны, избранности…       Гермиона зашевелилась в его руках, и он расслабил объятие. Их глаза снова встретились. Гермиона убрала прядь волос за ухо и чуть придвинулась. Места было так мало, что от этого движения их носы практически соприкоснулись. Гарри сглотнул.       — Гермиона, что ты…       — Гарри, — он ощутил её горячее дыхание на своей коже. — Мне очень плохо. Мне так плохо, что я всерьёз думаю, что если меня не убьют, я всё равно умру. Война сломала меня.       — Не говори так.       — Взгляни на меня. Я разваливаюсь. Рон ушёл, два дня назад мы чуть не погибли, Хогвартс и Министерство под контролем Пожирателей, у нас нет никаких толковых зацепок. — Она закусила губу. — Мы проиграли, Гарри. Проиграли.       Она снова затряслась от слёз, а Гарри словно окаменел. Нет, она не смеет… Не смеет так говорить! Не смеет сдаваться!       — Гермиона, — он сжал её плечо и легонько встряхнул. — Гермиона, посмотри на меня! — Она подняла покрасневшие вспухшие глаза. — Мы не проиграли, понятно? И не смей сдаваться. Слышишь? Не смей! — Он яростно шептал в ночной тишине, и в висках его упруго билась кровь.       Она зажмурилась на мгновение, потом всё-таки утёрла глаза и глубоко вздохнула.       — Так-то лучше, — с облегчением сказал Гарри.       Несколько минут они пролежали молча.       — Гарри, поцелуй меня.       Он поперхнулся воздухом и уставился на Гермиону. Она открыла глаза и посмотрела прямо на него.       — Пожалуйста, — еле различимо попросила она.       Гарри открыл было рот, а потом рванулся встать, но рука Гермионы неожиданно крепко обхватила его запястье, и он, запутавшись в одеялах, рухнул обратно. Теперь он оказался к ней так близко, что их носы всё же соприкоснулись, и у Гарри перехватило дыхание от неправильности происходящего.       — Гермиона, так нельзя. Да и я же… Ты же… То есть ты моя подруга, но я…       — Я знаю. Джинни. А у меня Рон. Но сейчас их здесь нет. Есть ты и я. И мне слишком плохо, чтобы думать о завтрашнем дне. Он может для меня никогда не наступить.       — Но я…       — Гарри, — она приложила пальцы к его губам. — Ты мне как брат. И ты мой самый лучший друг. Если бы я и доверилась кому-то кроме Рона, то только тебе.       —Ты сама же будешь потом жалеть.       — Потом может никогда не наступить.       — Гермиона, я не могу…       — Никто не узнает. Пожалуйста, Гарри, это очень важно для меня. И это… это ничего не будет значить. Если хочешь, я просто сотру тебе память.       Гарри терялся от такой странной просьбы, но главное — от напора, с каким Гермиона добивалась от него её выполнения.       — Ты ведь уже целовался с Джинни? — спросила она, заставив Гарри покраснеть. — А я ни разу в жизни ни с кем не целовалась. А ведь мне уже восемнадцать.       — А как же Крам?       — Не было между нами ничего. Он был старше на три года, мне было пятнадцать. Он испытывал ко мне симпатию, но никогда не позволял себе переступать черту.       Гарри молчал в замешательстве.       — Гарри, я прошу тебя. Прошу как друга.       Он прикрыл глаза. Кто бы мог подумать, на что толкнёт их война. Он ещё раз посмотрел на Гермиону. Она была несчастна и полностью раздавлена. Что же, если небольшое касание губами сможет хоть немного её оживить, то… Пожалуй, он готов на этот риск. Хотя кто бы спорил, что это всё дико и странно.       Он был не особо опытен в таких делах, поэтому не знал, как начинать. Всё-таки с Джинни его связывали чувства, а с Гермионой… Гермиона всегда была его лучшим другом.       Он осторожно коснулся её волос и отвёл их, убирая за ухо. Его ладонь замерла на мгновение, а затем легла на её щёку. Он подался вперёд, дрожа каждой клеточкой тела.       Её губы были такими же горячими, как и дыхание. Она тоже подалась навстречу, и по позвоночнику у Гарри пробежал холодок, когда он почувствовал, как её язык скользнул по его губам. Он чуть раскрылся, впуская её, робкую и неумелую, встречая и невольно углубляя поцелуй.       Гермиона стиснула в пальцах свитер на его груди, а его ладонь спустилась по её плечу к талии, притягивая к себе. Гарри не открывал глаз и думал о Джинни. Ему так хотелось обнимать её, целовать, чувствовать её запах…       Он оторвался от губ Гермионы и коснулся губами шеи. Её руки скользнули ему под свитер, обжигая холодом, несмело трогая напрягшиеся мышцы живота. Он ласкал её шею сначала только губами, потом языком, слушая её шумное дыхание, чувствуя, как она льнёт к нему и гладит уже его спину, слегка надавливая ногтями.       Его ладонь тоже забралась под её свитер, заставляя вздрогнуть. Он снова вернулся к её губам, впиваясь страстнее, наслаждаясь ею, наслаждаясь поцелуем. Одеяла оказались сбиты в ноги. Гарри всё выше и выше задирал её свитер, а она уже тянула край его одежды, пытаясь снять сразу оба его свитера. Наконец они полетели в сторону. Холодный воздух пустил по спине и плечам стаи мурашек. Гермиона зарывалась пальцами в его волосы, изгибаясь так, чтобы он стянул и её свитер.       Миг — и она осталась в тонкой майке. Гарри кусал её губы и втягивал язык, хотя раньше ничего подобного никогда не делал. Он просто знал, что и как надо делать. И очень, безумно этого хотел. Он снова спустился к её шее, лаская и всасывая кожу, оставляя отметины.       Майка уже была задрана до самой груди, оставалось только снять её. Гарри дёрнул вверх, но она застряла, что-то мешало ему. Пытаясь на ощупь устранить помеху, Гарри сжал небольшую грудь сквозь тонкую ткань, заставляя Гермиону охнуть, а затем, всё также не отрываясь от ласк, подцепил тонкую цепочку на её шее.       Гермиона отстранилась, и Гарри снял её, путаясь в волосах. И в эту же секунду оба замерли, словно замороженные.       Гермиона, лохматая и раскрасневшаяся, смотрела на Гарри в диком ужасе. Спустя миг она метнулась к одеялам и быстро прикрылась ими. Гарри оглядел себя и вылетел из койки, как ядро из пушки. Он стоял посреди палатки, встрёпанный, по пояс голый, тяжело дыша и с крестражем в руках. Медальон пульсировал в судорожно стиснутом кулаке и вдруг обжёг кожу. Гарри охнул и разжал пальцы. Крестраж бешено заметался по полу, скрипя и шипя.       Гарри поднял голову и встретился с Гермионой взглядом. Не в силах что-то сказать, он бросил Гермионе её свитер, натянул свой и выскочил из палатки.              

***

      Они сидели на кухне по разные стороны стола и хранили молчание. Утро пришло и не принесло никакого облегчения. Гарри чувствовал себя отвратительно. Гермиона, судя по виду, тоже. Крестраж лежал между ними на столе.       — Мы никому об этом не скажем, — наконец произнесла она.       — Никому.       — Это была ужасная ошибка.       — Ужасная. — Гарри упёрся локтями в стол и вцепился в волосы. — До сих пор не могу поверить, что это произошло.       Гермиона поджала губы и бросила ненавистный взгляд на медальон.       — Это всё крестраж. Гарри, ты не представляешь, какие мысли в голову лезли всё это время, стоило только мне его надеть. Не понимаю, как я не заметила его влияния. Это я во всём виновата.       — А я? — Он вскинул на неё глаза. — Гермиона, ты была под действием крестража, ты. Я-то почему поддался? У меня нет оправданий!       Гермиона покусала кончик ногтя на большом пальце.       — Я хорошо помню, что было ночью, но в это же время я как будто была вовсе и не я. Помню, как уговаривала тебя… Гарри, ты просто хотел мне помочь. Ты же не знал, что я под действием крестража.       — А потом? Почему потом не остановился?       — Думаю, крестраж каким-то образом начал влиять и на тебя. О ком ты думал? — вдруг спросила она.       — Я… — Гарри смутился. — Честно говоря, о Джинни. Но потом… потом всё как-то смешалось…       — Значит, я права. Не знаю, как именно, но он пробрался тебе в голову. Может, потому что мы начали… — Она подавилась словами. — Боже, если об этом кто-то узнает…       — Никто не узнает. Если, конечно, ты не собралась рассказать.       Гарри сложил руки на столе и уронил на них голову. И тут шальная мысль вспыхнула в его мозгу. Он оторвал лицо от рук и взглянул на Гермиону.       — Мы были под действием крестража. Но крестраж не формирует ничего нового. Он просто извращает то, что есть. Ведь так?       Гермиона словно только этих слов и ждала и мгновенно зарделась.       — Что ты хочешь услышать? — резко отозвалась она. — Я сама не знаю, что на меня нашло. Ты всегда был мне, как брат.       — Гермиона, мне неприятна эта… ситуация не меньше, чем тебе, — в тон ей ответил Гарри. — О ком ты думала в тот момент? О Роне?       Гермиона молчала слишком долго, и это совсем ему не понравилось.       — Нет, — наконец тихо ответила она, убирая руки под стол.— То есть… не совсем.       Гарри смотрел на её низко склонённую голову и подрагивающие плечи. Гермиона плакала. Плакала от стыда. Гарри не знал, что сказать ей и стоит ли что-то говорить. Ну что же, либо у них были какие-то скрытые чувства друг к другу, либо крестраж так исковеркал их привязанность. Они действительно были очень близки, но не до такой же степени. Хотя, безусловно, между ними что-то было. Что-то большее, чем просто дружба. Но этого было недостаточно для любви или даже симпатии.       — Перестань себя винить, — сказал он. — Что бы это ни было, мы оба знаем, кто мы друг для друга.       Гермиона кивнула, утирая глаза и всё ещё избегая смотреть на Гарри.       — И никто ничего не узнает. Мы оба хороши. — Он откинулся на спинку стула и потёр лоб. — На самом деле, я думал о Джинни только поначалу. Потом её образ исчез. Сменился.       Гермиона перестала шмыгать носом и робко посмотрела на него исподлобья.       — Кем?       — Тобой.       Он признался в надежде, что ей станет хоть чуточку легче, что не только она сделала что-то плохое. Но Гермиона вздрогнула, как от удара, и снова залилась слезами, доставая измызганный платок из кармана. Гарри снял очки, помассировал веки и вернул очки на место. Нужно брать дело в свои руки, иначе Гермиона затопит палатку, да и сам он не то чтобы был спокоен и неколебим, как скала. А между тем, у них сейчас есть дела поважнее, и лучше бы поскорее собраться и выкинуть лишнее из головы.       — Гермиона, послушай. Это случилось, и ничего уже не поделаешь. Но если мы оба сейчас начнём убиваться, ничего хорошего не выйдет. Да, мы оба поддались какому-то искажённому порыву. Да, может быть, между нами и впрямь есть что-то ещё, кроме дружбы. Я не знаю… Какие-то зачатки симпатии или что-то вроде того… — Он со вздохом опустил ладони на стол. — Слушай, ты девочка, это ты должна разбираться в таких вещах.       — Я знаю. Но я не хочу и никогда не признаюсь себе в том, что у меня есть к тебе какие-то чувства. Потому что это ужасно, это неправильно, это нелогично… И я бы даже не задумалась о них, если бы не крестраж.       — Вот. Видишь? Ты бы даже не задумалась.Во всём виноват крестраж. Он извращает и уродует все наши помыслы. В конце концов, я ведь тоже поддался, а значит и у меня к тебе что-то есть. Мы можем просто признать это и жить дальше. Это ничего не меняет между нами.       Гермиона всё ещё молчала, комкая в пальцах платок.       — Одно то, что мы вот так сидим и обсуждаем это, о многом говорит. Мы не разбежались в разные стороны, не засунули это в самые тёмные уголки. Мы честны друг с другом.       — Я чувствую, что предала его, — в отчаянии прошептала она.       — Гермиона, если ты сейчас не прекратишь, то и моя уверенность пошатнётся. Меня не хватит на нас двоих. Возьми себя в руки.       Они ещё долго сидели в тишине, думая каждый о своём. Потом Гермиона встала и просто ушла. Гарри не стал догонять. Он знал, что ей нужно побыть наедине с собой.       Крестраж остался лежать на столе.       Гарри протянул руку и подцепил пальцем цепочку. Крестраж не шевелился и не издавал ни звука. Эта вещь принесла уже столько бед и горя, а ведь всего-то одна седьмая частичка его души. После такого они просто обязаны победить. Обязаны найти способ уничтожить эту мерзость, добраться до остальных, а потом и до самого Волдеморта.       Гарри забрал медальон со стола и надел на шею. На него и Рона эта штука подействовала сразу и открыто, и Гарри даже поражался тому, как Гермиона носит его сутки и не сходит при этом с ума. А на самом деле всё это время она погружалась в пучину апатии и сомнений внутри себя, теряла связь с собственным разумом. Нет, он не допустит, чтобы об этом узнал кто-то ещё, кроме них. Гермиона этого не заслуживает. Да и сам он наделал глупостей, Джинни не должна узнать. Потому что это ничего не значит.       Это будет их тайна.       Он взял крестраж и вгляделся в его очертания. Всё же осталось что-то тоскливое, тянущее где-то в глубине его души, какое-то глухое разочарование от того, что он упустил ниточку этой симпатии, а теперь уже не повернуть назад. Не потому что он что-то обещал или должен. А потому что он сам выбрал Джинни ещё два года назад. Если бы он хотел чего-то другого, он бы наверняка почувствовал, но он сделал именно такой выбор. Поэтому то, что случилось сейчас, — всего лишь эхо, искажённое чёрной магией крестража.       Как бы то ни было, Гермиона была права в одном: каждую секунду они рискуют распрощаться с жизнью. Не самое лучшее время, чтобы забивать голову подобными мыслями. Если в конце концов им удастся выбраться из этого кошмара невредимыми, может быть, он ещё подумает о произошедшем. А может, и нет.       Гарри решительно спрятал крестраж под свитер, прихватил брошенный на кресло плед и вышел из палатки вслед за Гермионой.