Глупо тратить бесценное время на то, что не про любовь

Ло не знал, как он дал своему придурковатому другу себя уговорить, но, весь японский пантеон, это было одно из лучших решений в его жизни. Ветер успокаивающе дул прямо в лицо, словно лаская, обещая приятный отдых и незабываемые приключения, по которым Ло невероятно соскучился. Песок делал его походку нетвердой, ром добавлял всему телу легкости и вышибал напрочь любые мысли, кроме приставучей романтической дребедени. На утро Ло себя успокоит тем, что он хотя бы не скакал по пляжу, как Кид, выкрикивая бравое «йо-хо-хо», размахивая бутылкой из-под рома и падая лицом в загорелые груди местных красоток. Ему всего-то хотелось растянуться на песке, хихикая и любуясь звездами, такими близкими и белыми, как искусственные выбитые зубы на тёмно-синем шелковом белье. Ло дошел почти до берега и плюхнулся прямо в шортах на влажный песок. Вода щекотала стопы и неприятно мочила ткань. Это немного протрезвило, но не настолько, чтобы пойти домой, стащить с себя противно липнущие и раздражающие кожу шорты, смыть пот и песок и лечь спать, предварительно перепрятав весь антипохмелин. Кира, добрая душа, всё равно Киду помог бы, но до этого тот должен был хоть немного помучиться.  Но Ло было не до этого. Ему было слишком хорошо. Не надо было ни о чем думать или беспокоиться, даже бежать некуда и незачем: вокруг была бесконечная вода, сливающаяся с небом, и безвременье, тягучее, как патока. Барбадос словно застыл, укрывшись тяжелым одеялом от всего остального мира, с его глобальными проблемами, экономическими кризисами и прочими ужасами — и Ло застыл вместе с ним, пропитавшись ромом, солью и сладковатым привкусом тропических фруктов. Ло впервые в жизни был свободен, и пусть это чувство продлится только до утра, он был готов хранить о нем воспоминания всю свою жизнь, интуитивно понимая, что таких драгоценностей много не бывает.  Для полноты ощущений очень не хватало случайного горячего секса, почти первородного, сумасшедшего, голодного. Ло оставалось только лениво представлять, как оно могло бы быть, чувствуя легкое, почти незаметное возбуждение, подпитанное ласковым океаном и чувственным ощущением песка под пальцами. Чтобы немного отвлечься, Ло откинулся на спину и уставился в небо. Звезды танцевали быстрый вальс, иногда переходящий в чувственную бачату, их было так много, они были огромные и яркие, и от их света легко можно было ослепнуть. Ло никогда не видел столько звезд, не привык к их великолепию, которое могло давить не хуже гранитной плиты или сессии. Ло смотрел, смотрел не моргая, очарованный и столь незначительный в этом царстве вечности, и это делало его легким, как стащенное ветром с балкона парео.  Таким же легким и восхищенным, счастливым и бездумным Ло совершенно не возвышенно отрубился.  *** Ло проснулся. Он не понял, виновато ли в этом солнце, шум за окном, или просто организм решил ему отомстить за вчерашнюю пьянку, но это было не настолько важно, как то, что над Ло был чужой потолок. Чужой — в смысле не потолок отеля, в котором они с Кидом и Кирой сняли себе номера. Тот потолок был белый, с редкими вкраплениями неизвестных пятен, больше похожих на размазанные безжалостным тапком трупы комаров. А этот потолок улыбался ему корявыми деревянными улыбками, очень похожими на улыбку Дофламинго. Ло машинально хотел пожелать любимому дядюшке сдохнуть, но вспомнил, что именно благодаря его подаркам смог позволить себе отдых не в бюджетных горячих источниках, а на Барбадосе, на который обычный студент медицинского никогда не накопил бы законным путем. Так что Ло старательно переформулировал мысленный посыл в обычный тихий стон человека, страдающего похмельем. С трудом найдя в себе силы, Ло заставил свое тело изменить положение. Занавески насмешливо колыхались, на тумбочке стоял стакан воды и пачка таблеток, которые Ло рассмотрел со всем старанием, которое наскреб в обгаженной внутренними кошками душе. Думалось плохо, хотелось то отрезать себе голову, то побиться ей же о тумбочку, а редкие призраки мыслей о еде вызывали у желудка панику. Так что Ло решил, что хуже не будет, и понадеялся, что таблетки хотя бы не просроченные.  Ло обвел комнату мутным взглядом. Тут явно кто-то жил, причем не день и даже не неделю: на противоположной стене висели рисунки, местные пейзажи и портреты незнакомых, но явно счастливых людей; кровать была небрежно заправлена и накрыта пестрым, уютным и явно не гостиничным покрывалом; в приоткрытой двери шкафа можно было разглядеть рукава рубашек, а в узком промежутке между шкафом и кроватью валялась раскрытая спортивная сумка, в которой были видны смятые яркие футболки и мелкие светло-бежевые леденцы. Случайная кровать Ло, к сожалению, не могла сказать о хозяевах комнаты ничего, кроме того, что они зачем-то притащили с пляжа мало того, что чужого, так ещё и бухого в хлам человека, позволив ему пропитать простыни потом, а воздух в комнате — перегаром. На этом Шерлок в Ло умер то ли от передозировки, то ли от отвращения к его ограниченному мозгу.  Очень хотелось закрыть глаза и открыть их уже в своем собственном номере, где нет внеплановых обязательств, но мешала упрямая благодарность, с которой Ло старательно пытался бороться: благодарность меньше всего вписывалась в его планы о свободном разнузданном отдыхе. Тем более, в комнате не было даже записки, а значит, налаживать отношения его неожиданные помощники не планировали. Успокоенный этой мыслью, Ло стащил свои шорты с изголовья кровати. Ткань, естественно, высохла — спасибо современной синтетике — но внутри все шорты были в песке, который, как диверсант, забрался в самые стратегические места, угрожая счесать Ло кожу как минимум на бедрах. С другой стороны, без шорт было еще хуже: Ло, конечно, можно было не смущаться, но если он в неглиже вернется в номер, Кид умрет со смеху до того, как Ло его сам убьет. Так что пришлось несколько раз встряхнуть шорты за окном и понадеяться на благосклонность судьбы.  Ло как раз успел натянуть на себя шорты, как дверь резко распахнулась.  — Не спишь? Это хорошо, — Ло почувствовал, как у него дернулась бровь, потому что вошедший тут же в три шага сократил расстояние и уставился на Ло глаза в глаза. Его явно не смущала ни мятая после сна рожа, ни специфическая смесь запахов. Ло понятия не имел, что этот парень пытался в нем высмотреть, но из детского упрямства взгляд не отпускал. Напряжение неторопливо росло. Они были похожи на пытающихся узнать друг друга давних знакомых или на влюбленных, наслаждающихся повисшим между ними сексуальным напряжением, и Ло через пару секунд осознал, что зеркалит чужой дикий взгляд и многообещающую улыбку. Парня трудно было рассмотреть из-за слишком интимной дистанции, но он был раскаленный, как нагретые на солнце камни, и ниже ростом, что совсем не мешало, наоборот. — Будет удобно целоваться, — хмыкнул Ло, неспособный сейчас на вежливость и осознанность, и к его восторгу парень в ответ восхищенно заржал.  *** Как оказалось, от не самой приятной ночи на песке Ло спас Луффи. Он сам был родом из Японии, а на Барбадос приехал почти год назад к своему другу-художнику, который сейчас в Спейтауне готовил выставку, посвященную пиратству в мировой истории.  То, что даже на Барбадосе Ло встретился с японцем, было забавно и не напрягало. Луффи был шумным, подвижным, контактным, умел пользоваться доской для серфинга, хотя небрежно отмахивался: тут и волн толком нет, не океан, а лягушатник. Ло на доске стоять не умел и падал даже без волн. Луффи смеялся, но не над ним, а просто потому что солнце было высоко, море близко, а еще потому что можно было упасть на Ло сверху и обниматься. Луффи вообще любил обниматься: мог привалиться к спине на рынке, устроив на плече Ло свой острый подбородок; мог попытаться забраться сверху, когда Ло мирно дрейфовал на одноместном матрасе (и, естественно, они оба оказывались под водой); мог сам привалиться спиной к груди Ло, когда энергия вдруг заканчивалась, превращая Луффи в ленивое желе. Ло обнимал или терпел обнимашки, чувствуя себя отвратительно влюбленным и легким. Кид старательно ржал над его, как он говорил «удовлетворенной рожей», но как-то не обидно и даже немного завистливо, словно и сам бы так хотел. Ло же честно было не до друга и не до его непонятной зависти: тот в запой не ушел, разговоры о вечном не вел, Кира укоризненно на Ло не смотрел, значит, все было нормально.  Ло больше волновало то, как Луффи нелепо и очаровательно танцевал под весело-чувственные ритмы бачаты. Ло, совершенно не умея танцевать, с удовольствием прижимал его к себе, позволяя вести, но не давая ускакать куда-нибудь, увидев знакомые лица. А их было много. Луффи знал на острове почти всех местных жителей и некоторых туристов, поэтому водил Ло по шумным тусовкам и по тихим, почти безлюдным барам, с самого утра увозил в Спейтаун, чтобы поддержать Усоппа (того самого соседа по комнате), а потом подруга-археолог проводила им экскурсию по местным пещерам. Друзей у Луффи было столько же, сколько улыбок и объятий, и запомнить их всех было практически невозможно, хотя Ло почему-то старался.