Забота

Ниджи стоял перед дверью в столовую. Он сделал глубокий вздох прежде, чем войти. На руке имелась новая повязка, скрывающая ожог от горячего масла. Он знал, что ждёт его, когда сёстры Винсмок увидят это, и оттягивал момент, как мог. Ещё несколько вдохов-выдохов полной грудью, и Ниджи наконец взялся за ручку двери. Нельзя заставлять королевскую семью ждать их завтрак.  — Ниджи, что у тебя с рукой? — спросила Козетта, вторая принцесса Винсмок, стоило ему войти в столовую. — Неужели ты обжёгся, пока готовил для нас? Ниджи попытался одновременно спрятать руку за спину и продолжить накрывать на стол, но это было так же малоэффективно, как его попытки вывести из этого замка мышей — сколько бы он ни убирал еду и ни расставлял мышеловок, принцессы в своём мягкосердечии продолжали их подкармливать, а мышеловки — убирать. «Мышки же такие милые». Под стоны, завывания и причитания Иветты, Жоржетты и Розетты Козетта подскочила к Ниджи и начала снимать повязку с его руки, чтобы увидеть, насколько серьёзна полученная производственная травма. Ниджи чуть не отдёрнул руку, когда тонкие пальчики Козетты начали сноровисто разматывать бинты. Он краснел, потел и пыхтел под сочувственным взглядом старшего брата принцесс Винсмок, Орлетта. Забота сестёр не знала пределов и отличалась особой беспощадностью. — Это всего лишь небольшой ожог. Скоро пройдёт, — попытался выдернуть руку из цепких пальцев Козетты Ниджи. В прошлый раз, когда он появился перед сёстрами Винсмок с небольшим порезом на пальце, его отправили в лазарет на две недели. Со снимками, ежедневными посещениями и лечебными мандаринами с апельсинами. И предписанием полного и абсолютного покоя. Тогда Ниджи от безделья чуть не сошёл с ума, а от количества запихнутых в него апельсинов чуть не начался анафилактический шок. Про то, сколько облепихового масла вылили на многострадальный палец, вспоминать было страшно — кожа еще месяц оставалась оранжевой. — Нет! Я сейчас же отведу тебя в медотсек! Тебе нельзя подходить к плите ещё несколько дней! — вырвал Ниджи из воспоминаний взволнованный голос Козетты. — Козетта-сама… Высвободить руку никак не удавалось. Козетта крепко сжимала его пальцы и уже тащила Ниджи к двери из столовой. Они вышли под непрекращающееся щебетанье Розетты, Жоржетты и Иветты: «Ниджи, ты должен беречь себя, будь аккуратнее, ах, какой ужасный ожог, мы должны позаботиться о тебе», — и сострадательный взгляд Орлетта.  — Я лично прослежу, чтобы ты не появлялся на кухне, пока не заживут все твои ожоги, — поправляя очки и наушники, сказала Козетта. Ниджи был даже благодарен, что на Козетте всегда надеты очки. Встречаться с ней взглядом не хотелось: вдруг там и правда всегда стоят эти сострадательные слёзы, которые Ниджи себе навоображал. Как все мужчины, он очень боялся женских слёз и абсолютно терялся, когда с ними сталкивался. Слёзы принцессы пугали в разы сильнее. Но, даже не видя глаз, можно было считать госпожу симпатичной. Веснушки, волосы, грудь… Не думать про грудь! Почему-то Козетта не отвела Ниджи в медотсек в этот раз — привела к двери собственных покоев и почти насильно затащила его внутрь. Сняла очки и наушники, положила на стол.  — Вместо кухни будешь приходить ко мне. Ниджи всё-таки встретился с Козеттой взглядом. Никаких слёз там и в помине не было. В темно-карих, почти черных глазах, был глубочайший омут с чертями на дне, в который Ниджи и свалился. Он ощутил, что его насильное отлучение от кухни уже не грозит быть таким страшным.  — Да, Козетта-сама.