Тепло внутри

      Сколько боли, сколько страдания было в Питере, когда он стоял над телом капитана и давил из себя рассказ о каком-то Хасслхофе, который нашел воплощение в Йонду. Да, он — не Хасслхоф, а этот синий монстр — действительно много значил для Питера, несмотря на его выходки; он действительно был его папой. Вот, значит, как это. Голос Квилла дрожал как и его руки, под глазами появились темные пятна, отчетливее стали видны скулы-все это не ушло от взгляда Гаморы. Перед ней стоял страдающий человек, конечно, не первый, кого она видела в таком состоянии, но первый, к кому она прониклась. Когда она в первый раз посмотрела на Питера во время его речи, почувствовала, как внутри что-то начало неприятно ломаться; Гамора ощутила неприятную дрожь в теле и поспешила скрестить руки на груди. В Питере вдруг все так резко переменилось, и такая печаль завладела им, что Гаморе было не по себе смотреть на него. На его лице не осталось и следа от такой привычной улыбки, и все же она не могла перестать смотреть на него: ей казалось, что Питеру от этого взгляда станет хоть как-то лучше. — У меня был прекрасный папа.. – сказал он в конце своей речи, склонил голову и по его щекам потекли, наконец, слезы, которые он так долго пытался сдержать. Бедный Лорд.       Гамора дотронулась рукой до плеча Питера. Оно едва заметно дергалось из-за сдавленных рыданий, ощутим был учащенный пульс и прерывистое дыхание, но эти судороги потихоньку начинали замирать после ее прикосновения. Несмотря на рост и сильное тело Питера, в этот момент он казался меньше и слабее. Через какое-то время Квилл глубоко вздохнул и — не показалось ли Гаморе? — слегка кивнул головой. Она чувствовала, что он успокаивался, хоть и на время, но ему стало легче. Этого ей было достаточно, и она отвела взгляд. Зачем теперь искать его глаза, чтобы все понять? Она и так все чувствовала. В этот момент Гамора, должно быть, ощутила в себе способности Мантис, только особого «дара» ей не потребовалось. Теперь она разделяла с Питером печаль, как когда-то ей пришлось разделить с ним силу камня. Да, простого кивка ей было достаточно.       Питер вдруг снова заговорил, заговорил совсем иначе: -.то, что мы так долго ищем всю жизнь, оказывается совсем рядом, а мы не видим, будто не замечаем этого.       Какие же простые и очевидные, казалось бы, слова; речь несомненно шла о семье. Гамора подняла глаза и поймала взгляд сестры. Сегодня у них с ней уже был подобный разговор… О, что Танос сделал с двумя детьми, а что сделала она сама в отношении сводной сестры.Какую же ненависть теперь Небула питает к единственному близкому существу во вселенной. А ведь однажды они потеряют друг друга навсегда, как Питер только сегодня потерял отца; ей вдруг представилось, что они будут ощущать то же, что и он в данный момент. Гамора, услышав слова Питера и взглянув на сестру, снова ощутила это неприятное чувство в груди. Теперь она поняла, как ей не хотелось бы расставаться с Небулой с такими недосказанностями. Небула словно прочла мысли сестры, хмыкнула и, отстав от стены, направилась к модулям. Воительница не могла устоять на месте и, обведя всю компанию взглядом, быстрым шагом отправилась за сестрой. ***       Модуль с Небулой быстро удалялся от их корабля. Гамора наблюдала за голубым огоньком, становившимся всё меньше и меньше, на фоне тысяч звезд; в глазах стояли слезы, а на губах появилась легкая улыбка. Возможно, это то, что нужно было сделать очень давно, потому что и самой Гаморе теперь было легче. Спасибо, что ты сказал эти слова, Питер. *** — Они пришли, — сказал Ракета, смотря на появляющееся корабли Опустошителей. Все собрались напротив большого окна и наблюдали поразительное зрелище. — Я послал весточку Опустошителям и рассказал о том, что он сделал. Гамора, услышав эту фразу от говорящего енота припомнила то, что сказал Дракс: «Мы-семья». «И вправду, этот неадекватный тип не ошибся,» — она невольно ухмыльнулась.       Раздался радостный крик Краглина, и в этот момент из всех кораблей посыпались разноцветные искры, заливая все пространство темного космоса яркими огнями. Они все прибыли проводить Йонду в последний путь. Как же хорошо было осознавать, что несмотря на все его выходки, несмотря на все табу, на все против, он не оставлен один в пустоте космоса, отправляясь навстречу звездам. — Это похороны Опустошителей, — тихо сказал Питер, и вмиг это зрелище преобрело совершенно другой характер. Но все по прежнему были рады: брала верх гордость за этого центаврианца.       Даже на лице Питера появилась слабая улыбка. Снова. Гамора уже не боялась отвести взгляд от него, такого несчастного, но такого хорошего Лорда. Она осматривала его лицо и подмечала каждую черту, которая делала его Питером: чуть припухшие глаза, в которых вновь заиграл огонек, легкий прищур, тонкие губы, едва заметные скулы, неопрятная бородка, немного вздернутый нос. Едва он начал поворачивать голову в её сторону, Гамора тут же отвела немного взгляд. Непонятно почему ей вдруг не хотелось встретиться с ним глазами. К её лицу прилила горячая кровь — ей стало стыдно. — Чего? — чуть ли не шепотом спросил Питер, и вдруг его лицо озарила такая мягкая, такая нежная, такая искренняя улыбка, которую Гамора и не ожидала от него в это время.       Питер весь переменился, снова из-за нее..или благодаря ей?.. О Вселенная, как он устал сегодня, но сколько чувства было в нем сейчас: он вобрал в себя в этот момент и радость и печаль, и силу и утомленность. Сделав усилие над собой, она снова посмотрела на него. Выглядел Питер совершенным ребенком, с такой нежностью смотревшим на нее, что Гамору не могло не поразить, на ее глаза навернулись слезы, дышать стало немного трудно, но она улыбнулась: — Это снова недомолвки.       Сегодня они оба что-то потеряли и, кажется, оба что-то смогли найти.       Питер понимающе кивнул — теперь и речи не могло быть об ошибке — и, протянув руку, приобнял ее за плечо; она потянулась к Питеру, проведя своей рукой по его спине. Как сжалось всё в Гаморе в этот момент, но когда она положила голову ему на грудь, когда обняла, когда ощутила его дыхание, ей вдруг стало тепло. Тепло внутри.       Они смотрели на разноцветные огни, которые не переставали блестеть в пространстве космоса. Цветные заряды били, как полагается на прощание у Опустошителей, и, хоть Удонта и был изгнан, он оставался в их рядах до самого конца. И все же они били не в честь Опустошителя, они били в честь Йонду, ставшего теперь легендой, и прощались с ним, как со своим соратником. Вдруг небо разрезала гигантская красная стрела, оставившая за собой шлейф ярких искр.       «Прощай, папа.» Рука Питера дрогнула, и Гамора погладила его по спине.       «Пусть у тебя все будет хорошо, мой маленький Звездный Лорд».