Гарри Поттер и глина Эдема

— На прошлом занятии мы с вами познакомились с основными математическими методами, применяемыми в теоретической истории, — начала занятие просвещенная Эльза Фриз. — Однако мы очень мало говорили о том, зачем в магической академии вообще может потребоваться изучение глубинных законов истории. Кто может предложить этому объяснение? После недолго замешательства и перешептывания стали подниматься первые руки. Урсула Майснер, та самая рыжая девушка, подсевшая к ним в столовой в их первый день в Айзентурме, вопреки обыкновению, присоединилась к желающим ответить. Просвещенная Фриз, недолго думая, остановила выбор на ней. — Я думаю, — тихо сказала Урсула, — что это как-то связано с задачами Ордена, а не академии. — Ваш выдающийся отец сделал большой вклад в деятельность Ордена иллюминатов, — кивнула Эльза Фриз, — и, я вижу, успел объяснить своей дочери основные задачи нашей организации. Вы правы, Урсула. Дисциплина, которую вы будете изучать на моих занятиях, имеет самое прямое отношение к задачам высшего порядка. Если совсем кратко, мы должны понимать, какие изменения в обществе вызовут те или иные наши инициативы. Знать — значит управлять, и глубинные законы истории — ключ к этому знанию… Вы что-то хотите сказать, Гарри? Эльза Фриз была молода, красива и вела себя с непринужденной элегантностью королевы. Ее безупречная вежливость нисколько не мешала ей запросто обращаться к ученикам по имени, а вывести из себя ее было решительно невозможно: похоже, что она владела собой в любых ситуациях. Свою тему она знала прекрасно, и не возникало вопросов, почему ей предложили присоединиться к Ордену, несмотря на жесточайший отбор среди маглов. Однако некоторые из ее суждений вопросы вызывали. — Вы хотите сказать, что цель иллюминатов — контроль над миром? — спросил Гарри. — Профессор Квиррелл убеждал меня, что это совсем не так. — И просвещенный Квиррелл прав, это не так. Орден не пытается управлять миром, он пытается управлять ситуацией, в которой находится. Вы же не оспариваете наше право заботиться о своем выживании, ведь правда, Гарри? Гарри полагал, что это правда, однако правда — скользкое понятие, когда речь идет о вопросах общественного блага. Ведь можно сказать, что и Волдеморт на свой лад заботится о своем выживании: приносит в жертву других людей, чтобы гарантировать сохранение собственной жизни. — Но как это выглядит на практике, просвещенная Фриз? Эльза Фриз мелодично рассмеялась, хотя ничего особенно смешного в своем вопросе Гарри не заметил. Сложно было судить, являлась ли ее вечная жизнерадостность маской, под которой она прячет неуверенность, или ее действительно радовало и веселило решительно все, что происходит вокруг. Оставалось лишь принимать ее такой, какая она есть, тем более что в бестактном поведении упрекнуть просвещенную было невозможно. — Мы как раз и планировали изучать на практике то, о чем вы спросили, Гарри, — резко оборвав смех, отозвалась она. — Ведь правда? Гарри пожал плечами, но тему развивать не стал. Он не знал, насколько благовидны цели организации, частью которой они с Гермионой теперь являлись, но в любом случае не следовало спешить с выводами, не получив необходимого минимума знаний. В конце концов, никто не говорил ему, что они не вправе покинуть Айзентурм при желании. С другой стороны, покидать академию ему хотелось меньше всего. Несмотря на жесткие условия обучения и сверхчеловеческие требования к ученикам, ему с каждым проходящим днем все больше здесь нравилось. Несмотря даже на… Гарри невольно обернулся и скользнул взглядом в дальний угол, где в одиночестве сидел за своей партой Карл. Он не смотрел на Гарри и вообще ни на кого не смотрел. Его угрюмый взгляд был нацелен в парту, а когда Эльза Фриз попросила записать определение культурного конфликта, он выполнил указание с энтузиазмом зомби. Насколько же быстро можно превратиться в изгоя! Никто не объявлял Карлу бойкот после его вчерашнего поступка, никто, кроме Квиррелла, не пытался читать ему нотации и выражать осуждение. Однако этого и не требовалось. Казалось, короткое слово «Круцио!» наложило неустранимое проклятие на него самого — темную ауру, заставлявшую всех встречных отводить взгляд и держать дистанцию. Гарри вздохнул и попытался снова сосредоточиться на лекции. Магловские предметы давались ему с трудом: он порядком отвык от точных наук за время обучения в Хогвартсе, и смысл того, что рассказывала просвещенная Фриз, то и дело ускользал от него. Как будто сжалившись, она прекратила разбирать смысл математической модели воспроизводства культурной информации и переключилась на конкретные исторические примеры. — Ранняя история нашего братства, как вы уже знаете, была крайне непростой. Законодательный запрет, преследования, пытки и убийства членов Ордена, идеологическое давление — все это не способствовало поддержанию единства, не говоря уже о простом сохранении тайны. Иоганн Вольфганг Гёте, один из самых известных иллюминатов в истории, даже был вынужден… — Что? — вырвалось у Гарри. — Простите, просвещенная Фриз. Я просто удивился. Она снова рассмеялась, глядя на него со смесью снисходительности и любопытства, как на одного из тех причудливых магических зверьков из книги Ньюта Саламандера. — Ну, Гарри, вам еще не раз придется удивиться, узнав, как много известных деятелей культуры входили в те или иные тайные общества. Да, Гёте, автор «Фауста», был одним из нас и, более того, занимал пост в ареопаге. Принято считать, что во второй части поэмы он закодировал послание для последующих поколений иллюминатов. — Она иронично улыбнулась, но улыбка сразу померкла. — И признаков этого достаточно. Вот только со сложностью шифра наш коллега перемудрил, поскольку на сегодняшний день никто не смог подобрать к нему ключ даже с использованием современных криптоаналитических алгоритмов. По-своему забавно, ведь правда? Весь остаток занятия просвещенная Фриз бомбардировала их зубодробительными социальными моделями в виде систем дифференциальных уравнений, то и дело совершая краткий экскурс в прошлое в поисках подходящей иллюстрации той или иной концепции. Каждые пять минут она бросала все тот же любопытный взгляд на Гарри, нимало не смущаясь тем, что он это видит. Он решил для себя, что Эльза Фриз ему, в принципе, нравится, но все же облегченно вздохнул, когда занятие завершилось, и теперь радовался возможности перевести дух между большими группами занятий, прогуливаясь по периметру главного холла. — Гарри! — услышал он сзади голос догоняющей его Гермионы и замедлил шаг. — Гарри, послушай. Я тут поговорила с другими учениками, и еще забежала к профессору Квирреллу, чтобы обсудить с ним тоже. Он поддерживает мои взгляды, хотя и считает, что учреждение организации будет преждевременным, однако… — Подожди-подожди! — взмолился Гарри. — Я ничего не понимаю. Можно с самого начала? Гермиона тяжело вздохнула и с упреком посмотрела на него, однако сразу оттаяла и принялась объяснять. — Ты помнишь, мы говорили о бесправном положении эльфов как в Хогвартсе, так и здесь, в Айзентурме? Я давно подумывала о создании организации, которая бы занималась защитой их прав. Но поговорив с ребятами, я поняла, что это только часть проблемы. Этот шовинизм магов по отношению к эльфам, шовинизм чистокровных магов по отношению к полукровкам и… таким, как я, — одного поля ягоды. Психология рабовладельца — вот что это такое. Вспомни, как относятся к големам, даже при том, что их почти нет! — Но големы — просто бездумные автоматы, у них нет… — Вот! — торжествующе подняла палец Гермиона. — Именно так к ним все и относятся. — Ну и что? Они ведь действительно таковы, пока в них не перенесли личность человека. — Откуда ты знаешь, Гарри? Они просто другие, они отличаются от нас почти во всем. Но разве это повод, чтобы порабощать их? Гарри покачал головой, но смирился с неизбежным. Социальную активность Гермионы остановить было практически невыполнимой задачей, поэтому он прислонился к стене и приготовился слушать. Гермиона извлекла из сумки стопку распечаток и подала ему один из листов. — Что это? — спросил Гарри. — Устав организации. Прочти. Гарри пробежался глазами по верхней части листа. «Пара-Ингольштадское рациональное движение эгалитаристов (ПИРДЭ)», гласил заголовок. Он едва не рассмеялся, в последний момент успев замаскировать смех громким кашлем. Его первая реакция, однако, от внимания Гермионы не ускользнула. — И что же здесь показалось тебе смешным? Мы будем заниматься популяризацией идей эгалитаризма, бороться с проявлениями шовинизма в обыденной жизни, вербовать сторонников… Между прочим, я хотела предложить тебе пост секретаря организации. Гарри от досады был готов провалиться в ад. Ну почему он так плохо маскирует свои эмоции? Теперь Гермиона разойдется, и он будет виноват весь оставшийся день, если не больше. — Гермиона, я… — Ты же видишь, что это важно для меня. — Гермиона и впрямь казалась оскорбленной в лучших чувствах. — И вместо того, чтобы поддержать, ты смеешься? Я думала, мы друзья! Почему-то это слово царапнуло его по душе, хотя ничего плохого Гермиона в него, очевидно, не вкладывала. — Друзья? — Гарри почувствовал, что настала его очередь испытывать обиду, и мысленно обозвал себя трижды идиотом. Гермиона выхватила у него лист с уставом, бросила на него испепеляющий взгляд, развернулась и пошла прочь по коридору. Далеко, впрочем, уйти она не упела: звон, разнесшийся в помещении башни, возвестил начало занятия по метрической магии. Гермиона нехотя остановилась и пошла к входу в аудиторию вместе с Гарри, избегая встречаться с ним взглядом. Гарри проследовал к своему месту и упал на стул в самых расстроенных чувствах. Разумом он понимал, что Гермиона не станет дуться на него вечно. Скорей всего, уже завтра она с улыбкой поздоровается при встрече, как будто никаких размолвок между ними и не было, как уже не раз случалось раньше. Но сейчас… Сейчас обида Гермионы ранила его. Он покосился на нее, пытаясь определить, чувствует ли сейчас Гермиона то же, что и он, но пришел к выводу, что вряд ли. Гермиона раскрыла учебник и преспокойно скользила глазами по строчкам, казалось, вовсе забыв о существовании Гарри. Ему захотелось завыть. Вспомнив, что сейчас полнолуние, когда вытье на луну могут понять превратно, он усмехнулся своим мыслям, и на душе стало немного легче. Цао Шу, как обычно, появилась к самому началу занятия. Именно появилась, а не вошла: мгновение назад ее перед ними не было, и вот она уже стоит в своем расшитом цветами фиолетовом кимоно, глядя перед собой взглядом, начисто лишенным признаков эмоций. Ее взгляд всегда был таким: направленным как будто сквозь собеседника, от чего возникало неприятное чувство собственной прозрачности. Глядя на нее, невозможно было сказать ничего определенного о возрасте просвещенной: гладкая, без единой морщины кожа лица, заостренные правильные черты, характерные скорей для двадцатипятилетней девушки, сочетались с манерами и темпераментом, которые можно ожидать лишь от женщины, полвека посвятившей чаньской медитации. На ее занятиях ни один из учеников не рисковал отвлекаться на посторонние дела и разговоры с сокурсниками. Если Цао Шу молчала, царила мертвая тишина: все до единого, включая Гарри, боялись даже лишний раз двинуться в ее присутствии, несмотря на то, что никто никогда не слышал о назначаемых просвещенной наказаниях. Ей попросту не за что было наказывать. Благоговение и страх, которые она вызывала, носили выраженный религиозный оттенок, несмотря на повальный атеизм Айзентурма. Преклонение перед ней со стороны учеников и других просвещенных — тоже. При этом она меньше всех остальных преподавателей соответствовала профилю техномагической академии: если использование артефактов и технологических навыков было в порядке вещей для абсолютного большинства просвещенных, Цао Шу не использовала ничего, кроме собственного разума, — ничего, включая и волшебную палочку. Никто никогда не видел, чтобы она носила даже простейшие кольца или амулеты, и это была лишь небольшая часть того, что отличало ее от окружающих. Цао Шу никогда не видели в общей столовой: особо впечатлительные ученики даже распускали слухи, что она никогда не ест, а телепортирует питательные вещества непосредственно в свой организм. — Освободите свой разум, — после тягостного периода молчания обратилась к ним просвещенная. — Остановите внутренний диалог. Чувствуйте пространство. Чувствуйте время. Гарри сосредоточился на восприятии пространства. Первые занятия метрической магией были для него сущим кошмаром: не получалось решительно ничего. Он даже не мог понять толком, что от него хотят, и, надо сказать, остальные ученики чувствовали себя не лучше. Но за прошедшее с тех пор время он начал что-то ощущать и научился выполнять элементарные магические операции. Это было, пожалуй, единственным разделом магии, дававшимся ему заметно лучше, чем Гермионе, которая испытывала серьезные трудности даже с остановкой внутреннего диалога. — Попытайтесь дотянуться своим разумом до ближайшей стены и коснитесь ее, — продолжала Цао Шу. — Ощутите ее гладкую поверхность, ее слабо выраженную текстуру, мельчайшие трещинки у основания, вдохните легкий запах краски. Расстояние должно утратить для вас какое-либо значение. Значение имеет только знание. Сложно было представить, как долго следовало практиковать все это, чтобы научиться вытворять то, на что способна эта женщина. Мгновенное перемещение, похожее на трансгрессию внешне, но совершенно иное по технике выполнения — только начало, но и его Цао Шу освоила на таком уровне, что это стало для нее более естественным, нежели ходьба. Телекинез — еще одно проявление метрической магии — также мало кого удивлял. Но следом за этими азами шли много более серьезные вещи: прямое управление топологией пространства и темпоральные манипуляции. К несчастью, любые сильные эмоции сбивали концентрацию и сразу же сказывались на качестве метрической магии. Гарри никак не мог выкинуть из головы последний разговор с Гермионой, и это мешало ему сосредоточиться на задании, которое он смог выполнить почти сразу еще на прошлом занятии. Он глубоко вдохнул и медленно выдохнул, приводя мысли в порядок. Стена. Нужно коснуться стены проекцией собственного тела, не двигаясь с места. Он запомнил дистанцию до стены и выстроил ее образ в своем сознании, затем закрыл глаза и попытался снова. Однако выкинуть из разума образ Гермионы было не так легко, и у него ушло еще несколько минут на то, чтобы погасить все сопутствующие эмоции, оставив только пронзительно чистое восприятие, образ стены и ее поверхность под кончиками пальцев. Да! Он чувствует прикосновение… Только это никакая не стена. Под его пальцами — теплая человеческая кожа. Мягкие локоны волос и их запах… Он резко открыл глаза. На него в смятении смотрела Гермиона, которая сидела за соседней партой. Она приложила ладонь к щеке — той самой, которой только что касались его пальцы, и он не мог понять, чего больше в ее взгляде: испуга или благоговения. — Не теряйте концентрации, мистер Поттер, — послышался голос Цао Шу. — В человеческих чувствах нет ничего плохого, но они не должны управлять вами. Если вы не можете владеть собственными эмоциями, как вы надеетесь властвовать над неорганизованной материей и, тем более, над самим пространством? Гарри сделал еще один глубокий вдох и повернулся к Цао Шу. — Простите меня, просвещенная, — сказал он. — Я был недостаточно сосредоточен. Ему показалось, что по ее губам скользнула едва заметная улыбка. Но, вероятно, просто показалось, поскольку в следующее мгновение Цао Шу вновь воплощала в себе бесстрастие и отрешенность. Всю оставшуюся часть занятия он ловил на себе странные взгляды Гермионы, а когда учебное время завершилось, она первой подошла к нему. — Гарри… Ты извини, что я вспылила. Название и впрямь не самое удачное. — Все в порядке. Я знаю, что для тебя это важно. Я не должен был смеяться. Мир был установлен, и с его души словно свалился камень. Он даже не подозревал, насколько важно для него отношение Гермионы: пока она в обиде, он решительно ни на что не способен, кроме как на периодические приступы самоедства. Ну, если не считать того, что мало зависит от его усилий, — спонтанных магических операций. — Гарри, я еще хотела спросить… На занятии по метрической магии, это был ты? Ты коснулся моей щеки? Он кивнул и почему-то покраснел. — Здорово, — сказала Гермиона. — Такое странное ощущение. Как будто ты находился совсем рядом. Да, я знаю, что в каком-то смысле так и было. Он не нашелся что ответить: разговор отчего-то не клеился, да и настроения говорить у него не было. Больше всего он хотел бы просто помолчать рядом с подругой, но самой Гермионе это молчание, как видно, было в тягость. Увидев, что она мучительно подбирает тему для разговора, Гарри решил спасти положение на собственный лад. — Ты не хочешь полетать со мной? — Что? — Ханс, наш староста, обещал сегодня дать «крылья» на вечер. Думаю, он не откажется выдать два комплекта. Или, быть может, ты хочешь выбраться в город? Правда, уже поздно, но… — Хорошо, Гарри, — поспешно ответила Гермиона. — Я тоже хочу опробовать «крылья». «Крылья» оказались на удивление удобным устройством: самые лучшие метлы не шли с ними ни в какое сравнение. Дело было даже не в скорости или маневренности, в чем особых преимуществ у нового метода не имелось. Просто не возникало ощущения, что пользуешься транспортным средством. Вместо этого создавалась полная иллюзия того, что летишь ты сам за счет сил собственного разума, и это было не слишком далеко от истины. Они взмыли в воздух с открытой площадки на крыше правого крыла замка, и Гарри увидел, как глаза Гермионы расширились от восторга — притом что полеты на метлах никогда ее особенно не впечатляли. Земля с устрашающей скоростью понеслась вниз, а стена башни, скользившая мимо, превратилась в туманную полосу. Поток эмоций захлестнул Гарри, и он завопил, глядя на то, как несутся к нему облака, окрашенные багровым огнем заката. Он обернулся и посмотрел на Гермиону, и у него перехватило дыхание. Она, раскинув руки и прикрыв глаза, летела за ним, похожая на причудливую птицу с черным оперением. Гарри вдруг почувствовал сумасшедшее желание подлететь к ней и крепко обнять, зарывшись лицом в густые локоны, бьющиеся от встречного ветра, и его сердце при мысли об этом бухнуло в три раза сильнее обычного. Но… «Не теряйте концентрации, мистер Поттер». Чего доброго, она решит, что он именно с этой целью и позвал ее полетать. — Гарри, смотри! — услышал он ее голос. — Мы уже над крышей башни! Он с силой выдохнул, избавляясь от наваждения, и взглянул туда, куда указывала Гермиона. В самом деле, прямо под ними можно было видеть прямоугольную крышу Айзентурма, в центре которой был установлен массивный сферический артефакт непроницаемо-черного цвета. Казалось даже, что пространство рядом с ним искажалось, а свет терял свою яркость, из-за чего вся конструкция напоминала небольшую черную дыру из образовательных фильмов BBC. Они спланировали на крышу и осторожно приблизились к черной сфере, от которой исходило мерное гудение. Рядом с артефактом становилось трудно дышать, а желудок начинал выворачиваться наизнанку, отбивая всякое желание сокращать дистанцию. — Вот он какой, генератор Сумрака, — уважительно произнесла Гермиона. — Что будет, если он выйдет из строя? Нас вытолкнет в нормальное пространство? — Насколько я поняла объяснения Цао Шу, с нами ничего не случится. Просто будет разорвана связь между мирами, и мы окажемся запертыми в этом пространстве, пока не восстановим генератор. Вряд ли это страшно: в этом мире можно жить годами. Посмотри, — Гермиона махнула рукой в сторону Дуная, — здесь такая же природа, леса, поля… Вторая Земля, отличающаяся лишь тем, что она практически не заселена. Гарри подошел к самому краю башни и взглянул на ленту реки, поверхность которой окрашивали багровые отблески залитого кровью неба. И еще что-то странное виднелось на другом берегу, совсем рядом с начинающимся лесным массивом. Что-то… похожее на лежавшего человека. — Гермиона, — он взял ее за руку, указывая на свою находку, — посмотри! Это то, что я думаю? Она присмотрелась, и безмятежность на ее лице уступила место тревоге, а затем ужасу. — Полетели! — коротко сказала она и шагнула с крыши, как будто делала это всю свою жизнь. Задолго до того, как они добрались до места, он уже осознал, что случилось непоправимое. Когда они опустились на землю в двух шагах от тела, волосы зашевелились у Гарри на голове. Гермиона тихо охнула и мертвой хваткой вцепилась в его руку. На сырой после недавнего дождя земле был начертан едва различимый пентакль десяти футов в диаметре цвета запекшейся крови. В его центре, раскинув руки в стороны и глядя в потемневшее небо мертвыми глазами, лежал Карл Метцлер с навеки застывшим выражением бескрайнего удивления на лице. Его спутанные русые волосы разметались и пропитались грязью. Гарри оглянулся на башню Айзентурма, рядом с которой низко над линией горизонта полыхал яркий лик полной луны. Гермиона покачнулась, и он обхватил ее за талию, не давая упасть. Она всхлипнула и повисла на его плече. — Гарри… Что же это… — Профессор Квиррелл был прав. Убийца — один из иллюминатов. Скорей всего, один из наших преподавателей. Нам надо срочно возвращаться и рассказать… Постой, что это? — Где? — На краю лужи, видишь? Следы. Они осторожно подошли ближе, обходя тело Карла по возможности дальше. В грязи были отчетливо видны смазанные отпечатки ботинок. Никто из друзей не имел навыков следопыта, и Гарри на ум не приходили никакие заклинания, позволяющие по следам определить того, кто их оставил. Странно, что следы вообще остались: уж для их заметания никаких особых усилий не требовалось. Увы, больше нигде отпечатков не обнаружилось: как видно, оставивший их трансгрессировал или воспользовался «крыльями», чтобы покинуть место преступления. — Полетели, Гарри. Гермиона все еще сжимала его руку с такой силой, как будто от этого зависела ее жизнь. И он не имел ничего против: это прикосновение и ему придавало сил противостоять внезапно нахлынувшему кошмару. Полет к башне был таким же стремительным, как и раньше, но теперь не вызывал восторга. Напротив, у Гарри возникло чувство, как будто по пятам за ними несется невидимый монстр, рассекая темный воздух Сумрака клыкастой пастью. Их новый дом перестал казаться гаванью спокойствия и безопасности, превратившись в смертельную ловушку, готовую захлопнуться в любой момент. И они рука об руку сейчас направлялись в ее центр. В коридорах Айзентурма было почти пусто: большинство учеников разошлись по своим комнатам или прогуливались на территории пара-Ингольштадта. Добравшись до главного холла, Гарри и Гермиона в нерешительности остановились. — Кому сообщим в первую очередь? — спросил Гарри. — Пойдем к профессору Квирреллу? Он должен быть у себя, он же сегодня просил Карла зайти к нему после занятий… Черт! — Квиррелл! Ты думаешь, это он?.. — Не знаю, — помрачнев, отозвался Гарри. — Профессор Квиррелл — не самый простой человек, конечно. И меня все еще беспокоит, что его копия, пусть даже искалеченная, сотрудничала с Волдемортом и пыталась меня убить. Но все же… Как-то это совсем на него не похоже. Оставить столько следов, да еще и показать прилюдно, что он имеет мотив… Он может быть убийцей, но он уж точно не дурак. — Может быть, он как раз и хочет, чтобы мы так думали… Но да, эдак можно про любого сказать, включая и тебя. И все же, Гарри, давай будем осторожны. Надо сообщить кому-то еще. Тому, кто точно не замешан. — Кому-то из маглов? Может быть, Эльзе Фриз или профессору Вернеру? Они к нам хорошо относятся. — Лучше всего Адаму Вейсгаупту, — серьезно сказала Гермиона. — Да, он меня тоже пугает, но он определенно не мог быть убийцей, и к тому же ему две с половиной сотни лет. Он всякого повидал, и знает, что делать. Наконец, он тут главный — ему в любом случае сообщат. Они поспешили к помещению, которое занимал глава Ордена с его техномагической системой жизнедеятельности. По пути им встретилась Зельда Штейн, которая с томной улыбкой кивнула перепуганным друзьям, продемонстрировав полное отсутствие эмпатии, и пошла дальше по коридору. Гарри вспомнились слова Эрики и поспешные объяснения Сарана. Может ли просвещенная Штейн быть убийцей? Может. Черт возьми, да любой маг может. Даже один из учеников может, что бы там ни говорила Эрика. Наверняка и он сам получит статус подозреваемого: после вчерашнего его возможные мотивы — как на ладони. — Входите, мои юные друзья! — послышался голос просвещенного Вейсгаупта из скрытого в двери динамика, стоило им приблизиться к порогу. Они, переглянувшись, вошли в помещение, где царил уютный полумрак: как видно, глава Ордена уже отдыхал, когда им пришлось его потревожить. — Просвещенный Вейсгаупт! — с порога обратился к нему Гарри. — Нам жаль, что побеспокоили вас так поздно, однако случилась трагедия… Мы видели… В общем, произошло убийство. Не на территории Айзентурма, но неподалеку, в зоне Сумрака. И похоже, что убийца где-то среди нас. Они вкратце изложили все, что им было известно, поминутно перебивая друг друга и самого Вейсгаупта. Последний проявил железную выдержку и хладнокровие, методично задавая относящиеся к делу вопросы и не продемонстрировав при этом ни капли беспокойства или раздражения, чем заслужил искреннее восхищение Гарри. — Большое вам спасибо, друзья, — сказал наконец Вейсгаупт. — Сейчас я организую срочное собрание ареопага, а вам пока что лучше пойти в свои комнаты. Пока вы не покидаете Башню, вам ничего не угрожает: здесь все под наблюдением. Однако не стоит искушать судьбу. В ближайшее время мы сделаем все для повышения безопасности, но до утра побудьте у себя. Заверив главу Ордена, что именно так они и поступят, Гарри с Гермионой направились в жилой корпус. Однако за первым же поворотом друзья столкнулись с бледным как смерть, Сараном, который в испуге отскочил от них, сбивчиво извинился и быстрым шагом пошел прочь. — Гермиона, смотри! — прошептал Гарри, взяв ее за локоть. — Что такое? Ботинки Сарана были безупречно чистыми. Однако на краях штанин сзади виднелись явные пятна грязи.