царица

Прямо из «Медведя», не утруждая себя переодеванием, а лишь накинув на плечи соболиное манто (конечно же одолженное из гардероба Ирины), Феликс едет на Гороховую 64. Его водитель не задает вопросов, в конце концов ему платят не за чрезмерное любопытство. Феликс едет без приглашения — без телеграмм и без звонков, прекрасно понимая в какой скандал это выльется, если у Распутина будет кто-то еще. А у него всегда кто-то бывает: сирые, убогие, бедные, богатые, чернь и знать, — всем нужна его помощь, всем нужно его благословение, лечение, наставление… Феликс едет не за этим. Он не нуждается ни в деньгах, ни в покровительстве. Его нужда совершенно иного свойства. И если бы он сам спросил себя зачем он едет в неурочный час, едва ли не ночью на квартиру к Распутину, да еще и в таком фривольном виде — он бы не смог дать вразумительного ответа. Скорее всего он бы, трезво оценив ситуацию, смутился собственного поведения и приказал бы водителю развернуть авто в сторону Мойки. Но Феликс не устраивает испытание собственной стыдливости, поэтому он едет без лишних вопросов. В прихожей он, гордо вскинув голову, бросает Дуне на руки манто и, не заботясь приличиями, стучит каблуками дамских туфель по паркетной доске, направляясь прямиком к Распутину в кабинет. Нет, Феликс не пьян, как возможно показалось Дуне. Он не пил ни перед, ни во время выступления. А от шампанского, что ему передали от восторженных поклонников в гримерную он благоразумно отказался. Но все же он был опьянен — азартом и самой малостью ощущением вседозволенности и безнаказанности. Он ничем не ознаменовывает свое присутствие, не попросит разрешения войти, он нагло проходит внутрь комнаты и захлопывает дверь прямо перед носом возмущенной подобной бесцеремонностью Дуни. Феликса чуть потряхивает. —…и кто же это к нам пожаловал… — голос Распутина волной прокатывается по телу Юсупова, оставляя после себя дрожь в коленях. Но несмотря на подобный эффект, Феликс лишь выше вскидывает подбородок — гордости ему не занимать. Если уж играть роль, то играть ее до конца. К вящей радости Юсупова Распутин этим вечером один: ни просителей, ни секретаря, ни назойливых поклонниц, — словно он предчувствовал или каким-то образом знал о возможно скандальном визите князя. Распутин неспешно подымается из-за стола, крадущимся шагом хищника огибает его по широкой дуге, чтобы иметь возможность осмотреть «посетительницу» со всех сторон. Феликс же стоит без движения, не шелохнется, гордо демонстрирует себя. Он все еще будто бы на сцене ресторана. Он все еще «прелестное дитя», все еще «восхитительное сопрано». Он все еще Дива. Игнорируя пошлую усмешку на губах Распутина, он дефилирует к его рабочему столу, присаживается на незанятый бумагами и безделушками край, совершенно неприлично, словно рисуясь, закидывает ногу на ногу, демонстрируя затянутое в чулок по-девичьи округлое колено, и ждет. Феликс ждет реакции, которая непременно должна последовать: что скажет старец, что он сделает? Феликс из-под густо накрашенных полуопущенных ресниц с жадностью ловит каждое его движение. Распутин усмехается, хитро щуря глаза. —…неужели сама графиня? — он делает небольшой шаг навстречу Феликсу, затем еще один, — не, наверное княгиня? И с каждым сокращением дистанции между ними все внутри Феликса сжимается в тугую пружину от предвкушения. И вот Распутин уже совсем близко, у самых его скрещенных ног. —…да как же я так мог обознаться, — в притворном раскаянии тянет старец, — совсем глазами плох стал, старый дурень. Под изумленно распахнутым взглядом Феликса, Распутин опускается на колени, берет его парящую в воздухе стопу в ладони и целует носок его туфли, оставляя на пыльной лакированной коже след от влажных губ. — Ты прости мя, царица, не признал… — Распутин смотрит на князя снизу вверх темной синевой глаз. И то не глаза святого, а глаза самого последнего грешника. И Феликс, читая в этих глазах как в книге, на мгновение задыхается от тяжелого взгляда, от нахлынувших эмоций, кровь бросается ему в лицо… и все же губы его кривит самодовольная улыбка, полная внутреннего удовлетворения. Он слегка — царственно — кивает головой в знак благоволения, и Распутин хищно усмехается в ответ.