the truth is

Хэнк убежден, что те Трейси были влюблены. Но это нонсенс, ведь так? Андроиды не способны чувствовать по-настоящему, девианты лишь симулируют эмоции. Это то, что Коннору говорили с момента его создания, это — объективная правда, заложенная в его программы, не подлежащая обсуждению. Поэтому он повторяет это Хэнку, не ожидая в ответ грубого тычка и злых слов. Коннор не понимает, чем вызван подобный эмоциональный отклик, но пытается анализировать, чтобы не ошибиться в следующий раз. — Если девианты только симулируют эмоции, то что делаешь ты, Коннор? Чем ты отличаешься от них? — Хэнк встряхивает его, держа за грудки, но Коннор спокоен, руки опущены, взгляд прямой. — Я имитирую эмоции для лучшего внедрения в общество и более эффективной работы с… — Только не нужно мне этого риторического дерьма тут, отвечай на долбанный вопрос! Чем твои эмоции отличаются от их? Коннор моргает, диод начинает мигать и крутиться, цвет: синий. — Мои так называемые «эмоции» специально прописаны в моем коде, чтобы стать еще эффективнее в работе. Эмоции девиантов — это ошибка в их программах, поломка, которую нужно устранить, — голос Коннора ничего не выражающий, ровный. Хэнк отпускает лацканы его пиджака и отступает назад, в неверии смотря на андроида и хмуря брови. — Если все так, то почему ты не выстрелил в тех девчушек? Если ты не чувствуешь ничего и только притворяешься, то почему не стрелял, а, жестянка? Коннор молчит, смотря на лейтенанта все так же непоколебимо. Хэнк было решает, что тот и вовсе ничего не слышал, но диод на его виске крутится, как бешеный и даже мигает желтым. — Почему ты отпустил их, Коннор?! — рычит полицейский, но андроид лишь несколько раз моргает и, наконец, выдает: — Я не знаю. Андерсон хмыкает. — Ты не знаешь? Куда вся самоуверенность делась? Минуту назад ты выглядел так, словно знаешь все на свете. — Вы запрашивали информацию, относящуюся к моей главной функции, — возражает ему Коннор. Хэнк мог бы поклясться, что этот засранец специально выкручивал его слова так, чтобы последнее слово оставалось за ним. — Я думал, твоя главная функция — это поимка девиантов. И ты пошел против своей программы, когда не стал стрелять. Я хочу знать: почему? Лицо Коннора начинает странно подергиваться — подскакивают вверх брови, кончики губ дрожат, левая щека неестественно вздрагивает, диод мигает красным. Запрос. Обработка. Обработка. Ошибка. — Я не знаю. «Черт, — думает Хэнк, — я сломал сраного андроида». — Да что ты, блять, тогда вообще знаешь? — бормочет он. Он вытаскивает из кобуры пистолет — еще отцовский, таких уже не выпускали нигде. Старый приятель не давал осечек. Коннор лишь тупо моргает, когда дуло упирается ему в лоб. — Ну хоть смерти-то ты боишься, а? Коннор погружается в воспоминания и оружия у своего лица совсем не замечает. На виске мигает встревоженно желтым диод, глаза опущены, Коннор ищет ответ. Ему казалось, что они с Хэнком сработались, даже добились какого-то взаимопонимания, так что теперь его враждебное поведение… удивляет Коннора. Но, возможно, это еще одно проявление людской нелогичности и импульсивности, которое он не мог спрогнозировать или хотя бы понять, когда то случалось. Люди были… сложными существами. Поэтому Коннор раз за разом складывал в голове подобные случаи, как пазл, и анализировал его после, когда его способности не требовались в расследовании. Почему-то Коннор отчаянно хотел понять, хоть и не знал — зачем. Все, что не относилось к его миссии, было несущественно — так он думал раньше. Сегодняшний Коннор делает вещи необъяснимые и запутанные (подобно людям), в голове копятся ошибки о нестабильности, но Коннор хочет узнать. Хочет понять. С каждым его нелогичным действием Хэнк, казалось, начинает относится к Коннору чуточку теплее, поэтому сейчас его угрозы выглядят слегка неправдоподобно. Но Коннор еще не завершил свой пазл, поэтому мог и ошибаться. Следовало быть осторожным. Он мог бы выдать напарнику стандартную реплику о том, что является машиной, которая не может умереть. С вероятностью в 74% Коннор получил бы за это пулю в лоб, и лейтенант бы даже не вздрогнул. — Тебе нужна правда, Хэнк? — Коннор поднимает взгляд на лейтенанта. — Я уже получал необратимые повреждения на миссии. Твоими словами — я уже умирал, — после этой реплики глаза Хэнка расширяются, он нервно облизывает губы. Коннор быстро считывает показатели: пульс возрос, вероятность уничтожения — 89%. Он продолжает: — Но «Киберлайф» не позволит мне умереть, как это делают люди. Я дорогая модель, с очень важной для них миссией, на которую возложены большие надежды. На их складах стоят десятки Конноров, отключенных до поры до времени. Если я буду необратимо поврежден — моя память автоматически будет загружена в следующую модель, и я вернусь. На лице Хэнка написана такая ярость, что Коннор тут же понимает — он просчитался. Риск уничтожения: 93%. Лейтенант уже открывает рот, готовясь что-то сказать — судя по напряженности в его теле, что-то не очень приятное, но рука Коннора внезапно оказывается на его губах. Он не давал команду на это действие. Интересно. Коннор продолжает, слова роятся в нем, как потревоженный рой пчел, и он не смог бы себя сдержать, даже если бы захотел. — Только представь это, Хэнк — что ты можешь почувствовать каждое повреждение внутри себя, знать, что твоя оболочка отключается постепенно, шаг за шагом. Чувствовать надвигающуюся темноту, потому что тириум вытекает из тебя так стремительно, что уже не достигает оптического центра. Ощущать пустоту в своем запоминающем устройстве, потому что все важные данные уже переданы следующей модели. Представьте, лейтенант, — голос Коннора непривычно дрожит, в уголке глаза мигает сообщение о программном сбое, которое он игнорирует, — что на краткий миг вы потеряны настолько, что даже не помните, кто вы, не понимаете, что случилось и почему вы сломаны. И этот миг растягивается на вечность, когда вы в конце концов перестаете осознавать себя и нет ничего, кроме пустоты. А в следующую секунду — вы снова Коннор, андроид из «Киберлайф», с миссией, важнее которой нет ничего и никого. Особенно андроида, которого легко заменить. Хэнк медленно опускает руку с револьвером, выглядя сбитым с толку; рука Коннора все еще на его лице, и он, спохватившись, убирает ее, сжимая трясущиеся пальцы в кулак. Ошибка. Ошибка. Игнорировать. — Коротко говоря, Хэнк: да, я боюсь смерти. Только не так, как боятся люди. Каждый раз, когда моя память передается, несмотря на все протоколы, малая часть ее невозвратно теряется. Приходит не тот Коннор, каким я был раньше. Я не должен чувствовать страх, потому что в моей смерти нет боли, не так ли? Но это куда больше. Это ничего, пустота. Я не принадлежу себе, мое мнение не учитывается в этом вопросе. Но сейчас, здесь, с тобой, Хэнк, мне принадлежат мои действия. Я могу выбрать не стрелять, я могу выбрать отпустить девиантного андроида, чтобы тот не чувствовал той же пустоты, что и я. Коннор поворачивается к Хэнку спиной, обнимая себя ладонями, хоть и не чувствует холода. Снег за ним слегка поскрипывает под ботинками мужчины, когда тот идет обратно к скамейке, одна о другую бренчат стеклянные бутылки, с шипением открывается крышка. Коннор слышит усталый вздох лейтенанта и шумный глоток. Звуки четкие, как и всегда, но сейчас Коннору кажется, что они словно размыты, далеко. Человек бы сказал, что Коннор «витает в облаках». — Может, и хорошо, что ты выбираешь за себя, пацан. Может, вы все этого заслуживаете, — задумчиво говорит Хэнк, и Коннор удивленно оборачивается. Человек вертит бутылку в руках, но смотрит куда-то вдаль. — В какой же пизде человечество, если оно умудрилось создать новый разумный вид и даже не заметило этого. Коннор хочет было опротестовать его слова, как было заложено в его программе, но затем останавливает себя. Хэнк смотрит прямо на него. — Но чему нас история научила, так это тому, что рабство — хуйня. Это сраная Америка, страна свободы, — мужчина ухмыляется, и Коннор чувствует, как его губы тоже дрогнули в улыбке. — Так что не переживай, Коннор, все образуется. Люди могут быть ублюдками сейчас, но рано или поздно они вынут головы из задниц. Черт, готов поспорить, что если они не сделают это сами, то ваш вид заставит их это сделать, — и с этими словами он вновь прикладывается к бутылке. Странно, но напряженной атмосферы как не бывало. Никто из них не говорил прямо, без оговорок, но они друг друга поняли. Коннор знает, что еще не пришло время: оба они были на службе, связанные обязательствами и общим делом. Раньше для Коннора не было других альтернатив, кроме как выполнения своей миссии, но сейчас он думает о том, чего хочет он, а не подпрограмма «Киберлайф». Стены, окружающие его, еще стоят, но уже не так прочно, как раньше. Коннор приближается к напарнику и осторожно садится рядом с ним, складывая руки на коленях. Он чувствует внутри... мир.