Вереск

Белый потолок. Такой далекий и одновременно близкий. Сколько до него? Метра два? Наверно, все-таки меньше. Да и разве это имеет сейчас значение? Должно ли иметь? Хейзер смотрит по сторонам. Стены. Такие близкие. Кажется, с каждым разом они все ближе и ближе. Будто однажды эта комната, проклятая древним колдуном квадратная коробка закроется навсегда. И тогда Хейзер больше никогда не убежит отсюда. Вечная узница своих страданий. Какое-то насекомое садится на белый, слегка сероватый от пыли и времени потолок. Крышку, закрывающую эту комнату, жуткую коробку сверху. Это комар? Может, муха? Хейзер всматривалась внимательно в насекомое, пытаясь определить, что оно есть. Будто она бы заметила эту букашку в обычных условиях. Будто бы она ее заинтересовала. Она пытается сосредоточиться на насекомом, создать другую реальность в этой комнате. Которая не ранит. В которой нет его, ее проклятого тренера. Она знает, что будет дальше. Каждый раз все одинаково. В этой комнате ничего не меняется. И он, этот монстр, также не меняется. И никогда не изменится. Хейзер пытается не смотреть на своего мучителя. Но не закрывает глаза — она научилась тому, что темнота — лучшая подруга боли. Темнота обманывает: она заверяет несчастных, что в этом мире не осталось больше ничего, кроме так горячо любимых ею страданий. Хейзер все еще усиленно следит за насекомым. Лежать на твердом столе, позорно пошло разведя ноги перед старым хрычом, противно. До невозможности. До рвоты. Муха. Это точно муха. Без слов, как и обычно, он поднимает ее футболку и слегка поглаживает живот. Абстрагироваться. Только не глядеть вниз. Не чувствовать его рук. Забыть, что это твое тело. Стать той самой злополучной мухой. Покинуть свое тело, не дать вновь причинить моральную боль. Не считать себя грязной от каждого прикосновения его огромной мозолистой ладони, уже расстегнувшей лифчик и мнущей ее небольшие молочные железы. Хейзер хочется выть от боли — в преддверие месячных грудь и так болит довольно сильно. Его руки только делают все хуже. Они всегда все делают хуже. Корявые пальцы скользят все ниже по ее телу. Ладонь плавно проводит по лобку. Хейзер вздрагивает, будто испытывает это в первый раз. Каждый раз противно; ни время, ни ее собственное тело все никак не хотят смилостивиться над бедной Хейзер. Муха все летает, будто издевается над девушкой. Будто показывает, что она, в отличие от Хейзер, свободна и вольна делать со своей жизнью все, что угодно. И главное — ее хрупкое тельце никому не принадлежит. Мужчина слегка приподнимает тело юной девушки, плавным движением руки снимая с той шорты и нижнее белье. Хейзер не сопротивляется — она прекрасно осознает, что смысла в этом никакого. Ей просто хочется рыдать от бессилия. Больше не существовать. И не подчиняться его рукам. Тем самым, которые сейчас плавно достали презерватив из кармана джинс. Хейзер вновь смотрит вверх. Повторяет в голове, как мантру. Не смотреть вниз. Абстрагироваться. Муха важнее, чем твое собственное тело. Все равно сейчас оно тебе не принадлежит. Хейзер кажется, что лучше б сейчас быть мухой, вьющейся под потолком. В отличие от надоедливо жужжащего насекомого девушка бы точно спряталась в укромное место. Там, где он бы никогда ее больше не нашел. Извечный мучитель разводит ноги своей жертвы шире. Все внимание Хейзер обращено на муху. Не смотреть вниз. Абстрагироваться. Он вводит палец в ее лоно. Мурашки бегут по телу Хейзер. Слезы подступают к горлу. Муха начинает летать все быстрее и быстрее. Будто чего-то испугавшись, ищет выход из этой коробки. Будто бьется в истерике. — Ты такая сухая, девочка моя, — говорит этот проклятый голос. Максимально пошло. Максимально отвратительно. Не обращать внимания. Глупое неосторожное насекомое. Как оно только умудрилось попасть в паутину? Теперь ей тоже конец. Придет паук и выпьет из нее все соки. Такие же липкие и противные, как и лубрикант, наполняющий своим холодком вагину юной девушки. Хейзер сдается и закрывает глаза. Всему конец. Мухе, ей, этому миру. Сейчас вновь случится этот мини-апокалипсис. И он входит. Спокойно, медленно, не делая резких движений. Будто и впрямь не хочет ее ранить. Не хочет ранить ее тело. Ведь за это последует наказание. Только за разрушенную психику Хейзер никакого наказания не будет. И он это знает. Хейзер не считает толчки. Ее взгляд вновь прикован к мухе, которую паук уже быстро начал готовить в качестве основного блюда. Она умирала морально вместе с мухой. Погибала в лапах хищника вновь. Вновь служила личной игрушкой для удовлетворения потребностей престарелого извращенца. Краем глаза Хейзер замечает, как ее мучитель выходит из нее. И оставляет ее тело в покое. Снимает презерватив, наполненный белой жидкостью, со своего страшнейшего хера и кидает его в корзину с мусором, находящуюся под столом. На сегодня это закончилось. Слезы сами полились из глаз. От страха и безысходности. От осознания собственной ничтожности. Каждый раз девушка понятия не имела, как жить дальше после его прикосновений. Насилия над ее юным телом и разумом. — Ну, ну, чего ты плачешь? — он приподнимает Хейзер за плечи и прижимает к себе. Хочется вырвать весь завтрак прямо на его вонючую от пота футболку, пропахшую насквозь дешевым дезодарантом. Хочется переломать его сухие волосатые лапы. Хочется уничтожить эту гниду. В его руках Хейзер задыхается. От злости, разрушающую ее изнутри, хочется выть. Как чертов волк, гуляющий по вересковому полю. Хочется отомстить всему этому миру. За глупую неосторожную муху и за такую же безнадежную себя. Для мухи все окончено. Для нее же все только начинается. — Я люблю тебя, девочка моя, — его противные губы и несвежее дыхание касаются ее уха, от чего Хейзер становится еще противнее. — Хоть тебе всего и семнадцать лет, ты уже идеал женщины для меня. Мне никто, кроме тебя не нужен. Его рука по-хозяйски ложится на спину юной девушки. Внезапно Хейзер оттолкивает мужчину. Она сама не понимает, откуда в ее сердце взялось столько смелости. Противостоять ему. Ведь она всегда боялась своего тренера всем сердцем. Надо бежать. Стремглав. На воздух. Вон из этой клетки, пока крышку еще можно открыть. Спасаться от этого престарелого паука, претендующего на то, чтоб сожрать не только ее тело, но и душу. Нельзя сдаваться. Еще не поздно. Почти упав со стола, Хейзер едва успевая натягивать на себя свободные спортивные шорты, стремглав бросается к двери. Он не препятствует. Даже не двигается. Естественно, дверь закрыта на ключ. Тренер хорошо заботится о своей репутации. В панике Хейзер просто падает плечом на дверь. Хочется просто сбежать и спасти остатки себя от этого загребущего монстра. Не важно, каким образом. Хейзер слышала, что он приближается сзади. Сердце бешено стучит. Слезы все еще продолжают литься, застилая глаза. — Когда-то ты примешь мои чувства к тебя, мой юный вереск, — тихо говорит он, отпирая дверь ключом. — Просто пойми, я не хочу ждать, пока твоя любовь ко мне созреет. Свобода. Долгожданная, пусть и непродолжительная свобода. Бежать. От его меланхоличного обманчивого взгляда, устремленного на нее. Хейзер понимает: он — зверь. И все его сладкие речи лишь оправдания. Перед самим собой. Чтоб однажды утром не встать и не осознать себя мразью, разрушившей жизнь ребенка в угоду своим собственным эгоистичным пошлым порывам. Хейзер вбегает в женский туалет и переводит дух. Здесь безопасно. Юная девушка смотрит на себя в зеркало. Заплаканное лицо, синяки под глазами. Проклятая футболка с номером 17. Хейзер искренне любит легкую атлетику. А ее тренер любит иметь тело Хейзер и рассказывать о своей внеземной любви к юной спортсменке. Гребанный любовный треугольник, который ломает всё в жизни Хейзер. Закрывшись в одной из туалетных кабинок, девушка падает на пол и начинает рыдать. Своими кроткостриженными ногтями она пытается разодрать свою кожу, избавиться от ощущения того, что она - грязная. От стыда за то, что она не может это прекратить. Не может сделать ничего, чтобы спастись. Сегодня она отмучилась. Но завтра. Почему всегда должно наступать завтра?