Кошмарная ночь

Я буду мстить, и мстя моя будет страшна… Из кипящего разума

      Наступил вечер, и за ним незаметно пришла ночь. Дочурка начала «клевать носом». Значит, пора готовиться ко сну. Придя в детскую и уложив малышку в кроватку, Анна Викторовна и Яков Платоныч начали рассказывать своей дочке сказку. Вернее сказать, говорила Анна, а Яков сидел рядом и с улыбкой смотрел на двух самых дорогих в его жизни людей.       «Кто бы мог подумать, что девочка на велосипеде, чуть не сбившая меня с ног, станет моей женой… Если бы не её настойчивость, я бы прошёл мимо своего счастья…» И он мысленно вернулся назад.       …Теплый, солнечный день, звонок велосипеда, испуганно брошенное «извините» по-французски, её дивный голос, забавная шляпка, кокетливо сдвинутая набок, завитки волос, выбившиеся из причёски, и чистые голубые глаза…       «Милая и любимая моя девочка… сколько раз я мог тебя потерять… но судьба снова и снова дарила нам встречу…»       Анна заметила, что Яков вновь как-то печально задумался. «Когда же он перестанет чувствовать себя виноватым… Ведь быть нам вместе предначертано свыше…» — подумала она и слегка потеребила его за рукав:       — Яша, Яша…       — Да, я здесь! — отозвался муж и с улыбкой посмотрел на дочку. — И тут из лесу вышел серый волк…       — Какой волк?! — опешила Анна. — У нас рыбки в речке плавают…       — Вот волк и говорит, — тут же подхватил Яков. — Какие красивые рыбки плавают в речке! Вот бы мне хоть одну пойм… то есть съесть… нет, спросить…       — О чём? — поинтересовалась Анна, взглянув на дочь. Та, приподняв бровки, ждала продолжения.       — О том, где она, моя прекрасная волчица, в каких степях потерялась, в каких лесах дремучих заблудилась, какие болота топкие никак не пройдёт, какие реки преодолеть не может…       Ребёнок вздохнул, повозился, устраиваясь поудобнее, и положил ручку под щёчку: верный знак, что скоро заснёт.       Анна подхватила:       — Рыбка слушала-слушала, глазками хлопала-хлопала, плавничками по воде шлёпала-шлёпала…       — Хвостиком виляла-виляла, — продолжил Яков. — А сама всё думала-думала…       — Как бы волку помочь, — перешла на полушёпот Анна. — И придумала…       — Ты, волк, — тоже негромко заговорил Яков, — поспи сладко-сладко, а как утром солнышко встанет…       — Так твоя волчица перед тобой и предстанет, — закончила Анна, с улыбкой глядя на мужа.       — Ты её обнимешь, крепко-крепко, — продолжал Яков, обнимая жену за плечи и приближая своё лицо к её, — и поцелуешь нежно-нежно…       Часы в гостиной, отмерив счастливые минуты, негромко пробили четверть часа. После нежного долгого поцелуя Яков и Анна посмотрели на малышку. Та, уже засыпая, старательно таращила глазёнки, но веки были слишком тяжелы и опускались, несмотря на все попытки их поднять. Анна улыбнулась, поправила одеяльце и запела колыбельную:       — Баю-баюшки-баю, не ложися на краю…       Яков откинулся на спинку стула и прикрыл глаза, слушая негромкий голос жены…       …Дочурка уже сладко посапывала, и супруги на цыпочках вышли из комнаты. Подойдя к дверям спальни, Яков снова обнял жену и с улыбкой прошептал:       — Пойдём спать, моя очаровательная волчица!       И в этот момент из их спальни донесся грохот и звон стекла.       Яков, придержал Анну, дёрнувшуюся на звук, и, приоткрыв дверь, осторожно заглянул в комнату, залитую лунным светом. Занавеска трепыхалась под ветерком, дувшим из разбитого окна, на полу среди осколков стекла лежала разбитая фарфоровая статуэтка волка, стоявшая ранее на подоконнике, в стене напротив окна торчала стрела, с чем-то белым на конце.       — Аня, в комнату не заходи, — сказал Яков напряжённо. — И посмотри, не проснулась ли дочурка…       Сам же, войдя в спальню и прикрыв за собой дверь, подошёл к окну. На белом подоконнике чернел отпечаток следа левой ноги. Яков положил руку рядом с ним: след был ровно в половину его ладони.       «Детский след какой-то… Ребёнок? — Штольман посмотрел на форточку. — Ну да, в это отверстие может пролезть только ребёнок или маленький человек вроде дикаря с Андаманских островов».       Яков осторожно выглянул из окна. Светила полная луна, и всё было видно как на ладони. Лёгкий ветерок, пробегая по саду, покачивая ветви, и тени перебегали по траве. В самом дальнем конце сада, куда не проникал свет луны, Яков заметил тёмную фигуру в плаще.       «Выпрыгнуть бы в окно и догнать! — мелькнуло в голове. — Да второй этаж… Ещё сломаешь себе чего-нибудь, прыгнув…»       Яков представил себе, как он, поднявшись с земли после прыжка, морщась от боли и прихрамывая сразу на обе ноги, ковыляет вслед тёмной фигуре, чертыхаясь про себя. А фигура, обернувшись в калитке, скалит зубы и показывает ему язык…       Яков сердито задёрнул плотную занавеску и вернулся в стене, куда воткнулась стрела. Зажёг свечу — верхний свет предусмотрительно включать не стал: не дай Бог, кто в окно заглянет! — и внимательно рассмотрел стрелу. «Арбалетная. Редкое оружие в наше время, — подумал он. — Пожалуй, ни у кого в Затонске такого нет. Даже у Яковлева в коллекции всё больше огнестрельное. А Закревский предпочитает штуцер».       Белое оперенье оказалось бумагой, крепко примотанной бечёвкой. Яков развернул и прочитал: «Бафомет»… Сразу перед глазами встала Олимпиада Курёхина… наконечник-амулет… сумасшедшие глаза и оскал Филина… заплаканное лицо Анны в склепе…       — Что там, Яков? — спросила Анна от двери.       Она сосредоточенно рассматривала разбитое стекло на полу, торчащую в стене над комодом стрелу, статуэтку с отбитой головой… Голова откатилась в сторону, и глаза в лунном свете поблёскивали, словно налитые слезами.       — Послание, — сказал Яков и протянул Анне листок.       Та прочла и удивлённо посмотрела на мужа:       — Что это значит, Яков?       — Это значит, что спать мы будем в гостевой комнате.       «Если вообще будем», — мрачно подумала Анна, оглядывая беспорядок в спальне.       — Как дочурка? — спросил Яков, выходя в коридор и закрывая за собой дверь.       — Спит, — качнула головой Анна. — Мне пришлось спеть ей колыбельную ещё раз… Яков, что они хотят от нас? — спросила она, прижимаясь к нему.       — Не знаю, но мне это не нравится, — ответил Яков, успокаивающе поглаживая жену по спине, и добавил: — Разберёмся…       …Человек в плаще быстро шёл по ночным улицам (бежать боялся: вдруг редкие прохожие обратят внимание и запомнят), и в переулке за каким-то не то амбаром, не то складом постучал условным стуком в тёмное окно.       Дверь открыла служанка со свечой в руке.       — Она ждёт Вас, — прошептала она, посветив в лицо ночному гостю и отступив в прихожую.       Человек тенью проскользнул внутрь, поднялся по лестнице на второй этаж и постучал в дверь.       — Войдите, — послышался женский голос.       Человек вошёл. Толстый ковёр скрадывал его шаги. Настольная лампа скупо освещала салфетку и руку человека… женщины, сидевшей за столом. Лицо её было скрыто в тени…       Человек, откинув капюшон и прищурив глаза, сказал хриплым голосом:       — Посылка доставлена адресату.       Женщина убрала салфетку: под ней лежала пачка денег.       — Возьмите, — и двинула деньги к краю стола.       Человек схватил вожделенную пачку, сунул в карман.       — Наконечник, — сказал он. — Вы обещали мне наконечник.       — Зачем он тебе?       — Кто этим амулетом владеет, тот сразу богатеет.       — Ты уже разбогател. Иди, и не серди меня.       Человек накинул капюшон и вышел, не попрощавшись.       Женщина наклонилась к столу, и её лицо попало в круг света… Это была Нина Аркадьевна Нежинская. Она презрительно посмотрела на фотографию Штольмана, которую держала в другой руке и швырнула её на стол…       — Пора платить по счетам, милый Якоб…       Подойдя к окну и глядя на трепещущие листья осины, она смахнула непрошенную слезу. Ценой невообразимых усилий, она была освобождена из ссылки официально. Но чего ей это стоило…       — Я уничтожу твоё «святое семейство», — мстительно прошептала Нина. — Как ты уничтожил моё положение великосветской дамы…       Сжав кулачок, она с силой ударила по подоконнику. Откуда-то с улицы донеслись гитарный перебор и залихватское «Ай, нэ-нэ!..»       — Рада! — громко окликнула Нежинская, и из соседней комнаты вышла пожилая цыганка. — У тебя получилось?       — Не берут тёмные силы мои узлы, и Бафомет не помог. Защита там большая. Вот! — Цыганка показала свою руку с кровавыми полосами, как будто зверь исцарапал. — Не могу я… Не хватает моих сил.       — Я вам заплатила достаточно! Вам надо больше денег? Я достану…       — Не нужны мне ваши деньги! — Цыганка сдёрнула с пояса мешочек и бросила его на пол под ноги Нежинской. Затем, повернувшись, вышла из кабинета. Чуть позже хлопнула входная дверь…       Нежинская подняла мешочек и бессильно опустилась в кресло.       — Что теперь? — в растерянности произнесла она.       Нина, самоуверенно ринувшись в эту авантюру, прекрасно понимала, что всё не может пройти гладко. И вот уже началось, да и не обольщалась она, что Штольман не кинется на её поиски сразу же, как получит послание. А значит, пора менять место. В том, что Яков быстро найдёт этот дом, Нина не сомневалась. ОН придёт. Придёт и уничтожит её, как делал это всегда, когда ЕГО Анне Викторовне грозила опасность. О да! Нина была этой самой опасностью. Ну, ничего, не зря она фрейлина Её Императорского Величества, пусть и бывшая, навыки и умения плести интриги это ни в коей мере не отменяет. Теперь она была готова на многое. Ей нечего было терять. Она проклята. И ещё успеет утянуть за собой не одну душу. Улыбнувшись и успокоив себя такими мыслями, Нежинская принялась собирать вещи…       …Анна сидела в гостиной и смотрела на стрелу. Сквозняк из-за разбитого в спальне окна, по-хозяйски гулял в доме, холодя ноги и колыша занавески. Анна, запахнув на груди шаль, положила руку, на стрелу и закрыла глаза…       …рука в чёрной шёлковой перчатке протягивает мешочек с деньгами… эта же рука кидает на стол фотографию Якова…       …позвякивает монисто и кружится в танце цветастая цыганская юбка…       …рогатая морда выплывает из тумана и постепенно превращается в женское лицо… лицо Нины Нежинской с горящими глазами…       От её злобного взгляда Анну затошнило, и она отдёрнула руку и распахнула глаза.       В этот момент в гостиную вошли Яков и Коробейников с арбалетом в руках. Увидев лицо жены, Яков бросился к ней:       — Аня! Что случилось? С дочкой?       — Нет, нет, — поспешила успокоить мужа Анна. — Нежинская… это её послание… твое фото, деньги, цыганка… Она продала душу дьяволу, — прошептала Анна.       — Аня, — ласково произнёс Яков, гладя жену по волосам, — мы с тобой выстояли в битве с Люцифером, вставшим на пути к нашему счастью. А это… — он махнул рукой на стрелу и послание на столе, — это всего лишь порыв холодного ветра в разбитое окно.       Анна кивнула и прошептала:       — Яша… Яшенька, проснись…       Яков открыл глаза: детская комната, кроватка, в которой сладко посапывает дочурка, Анна, склонившаяся над ним… Стрела?.. Послание?.. Нежинская?.. Сон?!.       — Что, Аня?..       — Ты заснул, дорогой, вместе с доченькой…       — Заснул?.. Надо же, я и не заметил.       — Ты устал. Пойдём в спальню.       — Сейчас, — Яков положил руки на спинку детской кроватки и опёрся на них подбородком. — Ещё немного полюбуюсь спящей дочуркой…       — Я жду тебя, — потрепала мужа по волосам Анна и вышла…       «Откуда взялся Бафомет? — размышлял Штольман. — Послание от Филина? Он же в сумасшедшем доме… Сбежал? Когда? И, главное, как? Там же такие решётки на окнах… Перегрыз! Говорят, сумасшедшие ещё и не на такое способны…»       Яков тихо покинул детскую и заглянул в спальню: Анна сидела перед зеркалом и расчёсывала волосы.       — Дорогая, — сказал Штольман, приоткрыв дверь, — я спущусь вниз проверить, хорошо ли заперты двери, крепки ли замкú, и поднимусь.       — Не задерживайся, дорогой. Очень спать хочется!       Яков бесшумно спустился вниз, накинул плащ с капюшоном и через чёрный ход вышел из дома.       Какая-то тень отделилась от стены и приблизилась к Якову. Он выхватил пистолет и направил прямо в грудь… Коробейникову.       — Что вы здесь делаете? — сердито, но с облегчением воскликнул Штольман. — Я чуть не пристрелил вас!       — Вы мне велели наблюдать за домом, — пролепетал испуганный Антон Андреевич.       — Вот и наблюдайте!.. — и Яков кинулся в темноту…       «Где может быть Филин? — задал себе вопрос Штольман, и ответ сам собой пришёл в его голову: — В доме адептов! Где же ещё!»       И вот Яков уже всходит на крыльцо дома, где они с Анной едва не погибли когда-то. С тех пор дом преобразился: его побелили, вставили и вымыли стёкла в окнах, рядом с дверью висела табличка: «Гостиница Лассаль».       «О как! — изумился Штольман. — Я и не знал, что такая гостиница есть!» И дёрнул дверь. Она легко открылась, и он оказался в фойе. За стойкой никого не было. Открыв журнал постояльцев, Штольман проглядел последнюю страницу. Никакого Филина здесь не было и в помине, зато внизу значилась знакомая фамилия — Нежинская.       «Филин у неё, как пить дать», — решил Яков и бесшумно поднялся на второй этаж. Он был таким же, как его помнил Штольман: заколоченные окна, пыльная лестница, болтающаяся на одной петле створка двери… Свет из комнаты, где адепты пытались вовлечь Анну в свою секту, падал на грязный пол. Осторожно, чтобы не скрипеть половицами, Яков приблизился к раскрытым настежь дверям и заглянул внутрь.       Нежинская металась по гостиной и в ярости шептала:       — Я не сдамся, я не сдамся! Надо успокоиться… — И её кипящий от мести мозг выдал мысль, от которой она замерла на месте: — Бить надо по самому больному! — громко произнесла она. — Да! Моя месть будет ужасной!!! Память, моя память, я все прекрасно помню…       Нина подошла к столу, быстро написала что-то на листке бумаги, коварно прищурив глаза.       — Жан!       Лассаль появился из другой комнаты. «И этот здесь!» — мстительно подумал Штольман, прячась за дверь. Нежинская передала Жану сложенный лист:       — Проследите, когда Штольмана не будет дома, передайте Анне Викторовне.       — А вы?       — Я?..       Нина посмотрела на православный крест над кроватью и, ухмыльнувшись, подумала, что ТАМ Штольман станет искать её в самую последнюю очередь…       — Я ухожу, но I'll be back! — зловеще произнесла она.       — Cherchez la femme, — пробормотал Лассаль и быстро вышел, не заметив притаившегося за дверью Штольмана.       Тот, увидев крест на стене в номере Нины, сразу понял её коварный план. Спустившись вниз так же, бесшумно, как и поднялся, Яков вышел на крыльцо и потёр дулом пистолета лоб. Что делать? Бежать за Лассалем или проследить за Нежинской?       Тень отделилась от стены дома и приблизилась к Штольману. Он вскинул пистолет…       — Это я, Яков Платоныч! — раздался голос Коробейникова, и помощник, легко взбежав по ступенькам, предстал пред светлые очи начальства.       — Антон Андреич, что вы здесь делаете? Я снова чуть не взял грех на душу…       — Анна Викторовна просила узнать, когда вы вернётесь. Вот я и… пришёл спросить…       — Хорошо, что вы здесь, Антон Андреич. Мы с вами поделим фронт поисков: вы проследите за Нежинской, а — за Лассалем.       — Она здесь! — воскликнул в изумлении Коробейников. — Откуда?       — От верблюда.       — Что ей надо?       — Не шоколада, это точно. Она собралась спрятаться в монастыре.       — Мужском?! — в ужасе произнёс помощник, вспомнив, как таскал тяжеленные мешки и отскребал присохшую квашеную капусту от стенок бочки.       — В этом-то весь цимус: там её никто искать не будет. Вперёд, мой верный конь… то есть Коробейников. Только переоденьтесь, чтобы она не узнала вас.       — Я оденусь монахом.       И полицейские разбежались в разные стороны…       …Под покровом ночи, ведомая под узцы хозяином злобы, затаившейся в её сердце, Нежинская направилась в сторону мужского монастыря. И ни ветер, пытавшийся преградить ей путь, срывая с головы шляпку с вуалью, ни дождь, бивший по рукам и плечам, не остановили её в пути. Она так торопилась, что не оглядывалась и не видела тени, сначала скользившей за ней, а затем обогнавшей перед самыми воротами обители. Позже, в маленькой чистой комнате дома милосердия, смотрясь в дорожное зеркальце, она самодовольно улыбнулась, в который раз хваля свою находчивость. А тень, тихо задвинув засов на двери кельи, выскочила за ворота и стремглав понеслась по направлению к полицейскому управлению…       …Штольман следил за Лассалем и видел, как тот через чёрный ход проник в их с Анной дом. «Я дверь не запер!» — с ужасом понял Яков. Сжимая пистолет в руках, он вошёл в дом и прислушался. Скрип ступенек на лестнице подсказал ему, что Жан поднимается на второй этаж. На цыпочках, стараясь переступать через скрипучие ступени, Штольман следовал вслед за Лассалем. «Сколько ступенек на нашей лестнице? — неожиданно подумалось Якову. — Семь? Восемь?.. Десять… На второй недавно меняли доску…»       …В ожидании мужа, Анна задремала. Её приснилась келья… свечи… Нежинская… Анна встрепенулась, поднялась с кресла и вышла из комнаты: ей срочно надо было в детскую! Войдя в комнату, Анна отпрянула, почувствовав холод в центре солнечного сплетения. Сердце заколотилось птицей, попавшей в силки, и страх сковал всё тело. У колыбели дочери стоял… чёрный человек в плаще с низко надвинутом капюшоном. Лицо его скрывалось в тени, но ей показалось, что она узнаёт фигуру.       — Где моя дочь? — львицей накинулась она на человека во всём чёрном, не заботясь о последствиях. Это и только это сейчас было важно…       — Тихо, Анна Викторовна, — барсом прорычал вполголоса мужчина, схватив её за руки. — Не нужно лишних эмоций, вы разбудите ребёнка.       Анна, посмотрев в кроватку, увидела дочку невредимой. Вырываясь, она освободила руку и сорвала капюшон с незнакомца. Перед ней стоял Жан. Он постарел. Лицо его было искажено шрамом, но это был он.       — Не смейте поднимать крик, иначе Вам так же светит проститься с жизнью.       Жан махнул дулом пистолета перед носом Анны. Дуло пахло порохом. «Значит, будет стрелять», — поняла Анна. Девушка посмотрела в его глаза. Взгляд его был холоден и решителен. Как и в прошлый раз, он держал её на мушке.       — Собирайтесь, Анна Викторовна, — прохрипел Жан.       Но тут дверь распахнулась: на пороге появился Штольман. Его пистолет был направлен на Лассаля.       Жан мигом схватил Анну за плечи обеими руками и приставил пистолет к виску. «Застрелиться хочет?» — мелькнула у Якова мысль, а Анна, прижатая к Жану, изумлённо распахнула глаза.       — Второй раз вам может и не повезти, — прошипел Лассаль ей на ухо и, опомнившись, переставил пистолет к виску Анны. Металл дула пистолета неприятно холодил кожу. Жан сильнее прижал её к себе, не давая вздохнуть полной грудью.       За спиной Якова Анна увидела Коробейникова и полицейских. Яков тоже почувствовал своего помощника у себя за спиной и, не поворачиваясь к нему, спросил:       — Что с Нежинской?       — Я запер её в келье и вызвал подкрепление. Её доставили в участок.       И Коробейников, обойдя Штольмана, занял позицию у окна, держа на мушке Лассаля.       — У вас ус отклеился, — усмехнулся Жан, не опуская руку с пистолетом от виска Анна.       — Спасибо, — поблагодарил Антон Андреич и сильно дунул на свисающие одним боком на губы усы, отлетевшие на пол. Все заворожённо следили за их полётом.       — Усы у местного парикмахера заказывали? — продолжал издеваться француз.       Коробейников покраснел.       — Жан, отпустите мою жену, — тихо сказал Штольман, стараясь держать себя ровно, не поддаваясь эмоциям. Внутри же он кипел, как вулкан, готовый извергнуться горящей лавой. — Иначе вы отправитесь в Сибирь убирать снег.       — Весь, — дрогнувшим голосом спросил Лассаль, но руку не опустил.       — Весь, — подтвердил Яков и добавил: — А снега там много… Ну же, бросьте оружие и отпустите Анну.       С отчаянным полурыком Жан откинул пистолет на пол и опустил руки. Анна вздохнула полной грудью и поправила завиток, выпавший из причёски. Как Якову хотелось сделать это самому!       От стука металла о пол девочка проснулась и села в постели.       — Мамочка!       Анна тут же повернулась к дочери и обняла её, спрятав своим телом от разыгравшейся сцены.       Полицейские скрутили руки Жану и вывели его из детской. Коробейников вышел, путаясь ногами в рясе, и прикрыл за собой дверь.       Яков подошёл к жене и дочке и, крепко обняв свою семью, с облегчением выдохнул.       — Всё кончилось? — прошептала Анна.       — Да, всё кончилось, — прошептал он в ответ и прижался губами к волосам жены.       Девочка между Яковом и Анной завозилась и, вынырнув из-под руки Якова, спросила:       — Папочка, а кто это был?       Яков нежно посмотрел на дочку и ответил:       — Это был злой волк, милая. Но мы с ним справились, и он больше не придёт. Никто больше не придёт в нашу семью без разрешения. — Он поднял взгляд на Анну и, заключив её лицо в свои ладони, нежно поцеловал. — Я обещаю… — и с облегчением закрыл глаза…       Анна отстранилась и укоризненно-нежно сказала:       — Ты опять заснул, Яков!       Яков открыл глаза… Он сидел перед детской кроваткой, неудобно привалившись к спинке, Анна ласково теребила его за рукав.       — Я что… спал? — произнёс Яков, выпрямляясь и потирая затёкшую шею.       — Как сурок.       — А дочурка?       — Спит и десятый сон про петушка и курочку видит. Вставай, — потянула Анна мужа за руку. — Очень спать хочется.       Яков вышел вместе с женой из комнаты, прикрыл дверь в детскую и облегчённо вздохнул: «Приснится же такое!»