I love your freckles

— Тебе совсем не стоило этого делать, Жан, — Марко мягко улыбнулся и прижал к щеке парня холодную железяку. Было неприятно, но стоило Кирштайну посмотреть в эти святящиеся радостью и благодарностью глаза, как боль отступала на второй план. Он бы никому не позволил прикоснуться к этому веснушчатому загорелому на солнце лицу — по отношению к Бодту Жан действительно был собственником. — Лезть в драку с этим дурачьем было плохой идеей. Тебя же мама поругает. Парень сдавленно охнул, когда острый край железки впился в кожу, и Марко испуганно отдернул руку. — Да ладно, че уж там, — отмахнулся Жан, устало прикрывая глаза. Под его спиной скрипнули деревянные старые ступени порога, местами хорошо поеденные муравьями. Неудивительно, ведь прямо под крыльцом у семьи Бодтов был большой песчаный муравейник. Он был примерно по щиколотку Кирштайну. Сам проверял. Ботинком, от которого только и остался кожаный обрывок ткани. Где-то совсем рядом стрекотали светлячки, и молодая зеленая трава освещалась едва видимыми лучиками. Мальчишкам редко удавалось видеть то, как насекомые излучают свет, особенно Марко. Парень заинтересованно поглядывал в высокие заросли, в руках перебирая обломок руля от велосипеда, у которого года так три назад еще отвалилось переднее колесо: всего было три. Ой и ревел он тогда, боясь признаться маме, что угробил подарок на день рождение в большой горе песка. К счастью, обошлись недельным домашним арестом, за время которого Кирштайн чуть ли не свихнулся от одиночества. Часто шастал, словно мальчишка из подворотни, у их огорода, пускал к окну Марко бумажные самолетики: все они летели не туда, куда надо. Тайком ночью приносил другу его любимые конфеты, которые ему запрещали родители, и сидел на подоконнике, рассказывая Бодту о том, как он снова мерил сапогами очередную лужу. — Как щека? Посинеет? — чуть более взволнованно спросил парень, поглядывая из-под стриженной челки на притихшего Марко, который за столь короткий срок снова успел уйти в раздумья. Жану всегда было интересно, о чем тот мечтает. Забавно было смотреть, как мальчишка морщит веснушчатый нос и влюбленно поглядывает на порозовевшее на закате небо, упираясь локтями в землю. — А? — Марко мотнул головой вопросительно изогнул бровь. Кирштайн усмехнулся, обняв руками разбитые в кровь колени, которые заботливый Бодт уже успел заклеить пластырем. Они были довольно дорогими, но у Марко их было навалом. Наверное, потому что мать в разведке медсестрой работала. — Щека красная, без синяка не обойдется. Но ты не переживай, скажешь, что обо что-нибудь стукнулся. Влетит зато меньше. На горизонте алел закат, розовые облака, словно обрывки ваты, плыли по небу, застилая собой почти все оставшееся лазурное пространство. Огромная темная полоса леса не казалась уже такой страшной, как раньше. Уж они-то с Жаном рассеяли все легенды о каких-то там лесных духах и теперь гордо носят звания героев, которые так бесстрашно на протяжении пяти лет изучали эту трясину. Пахло елью, свежей смолой и влажной землей, в которой после дождя можно было легко утопить свою обувь. Как чуть и не сделал неделю назад Жан, как всегда возомнив себя путешественником-первооткрывателем. — Они назвали твое лицо уродливым, как ты мог спокойно стоять в стороне? — вновь начал Жан, и в голове всплыл момент, когда ему открылась такая картина: маленький всхлипывающий силуэт Марко в траве, вытирающий с разодранных камнями ног свежую кровь, а вокруг него человек так пять соседних разгильдяев, которым не понравились странные коричневые пятнышки на лице Бодта. — Да ладно тебе, мои веснушки и правда выглядят нелепо. Мне уже четырнадцать, а они никак не пройдут, — последнее предложение Марко сказал настолько тихо, что парень его едва услышал. А потом возмутился, отвесив ему нехилый такой подзатыльник, что тот аж слетел с крыльца, испуганно таращась на вскипевшего друга. — Ай, ты чего? И вновь сделал такое невинное обиженное лицо, что Жан даже пожалел о совершенном поступке. — Не говори так больше! — а затем покраснел, словно признался какой-то девчонке в симпатии. — Они милые, как бы фигово это не звучало! И прижал к себе опешившего парня, уши которого спешно залились алой краской. От него пахло мылом и чем-то сладким. Жан помнил, что Бодту очень нравилось раскрашивать красками, хоть кисточки таковой и не было: пером справлялся. Да, от его волос определенно несло медовой акварелью. — Щекотно, — хихикнул парень, и сильнее прижался к груди Карштайна, словно видел там свое последнее спасение от дворовых хулиганов. Затем притих, и, подняв на него большие блестящие глаза, тихо спросил: — Жан? Ты же меня не бросишь, Жан? Парень улыбнулся, поцеловав того в лоб. Марко стремительно начал краснеть. Вдохнув запах сварки и пыли с футболки Кирштайна, Бодт принялся покрывать легкими робкими поцелуями лицо мальчишки, стараясь не задевать губ. И, словно запуганный грозой котенок, обнял парня за плечи, сонно прикрывая глаза. — Жан?.. — Не брошу.