Две метки

Мерное дыхание спящего легким свистом разносится по коридору — коридор пустой, и даже этот тихий шум кажется чем-то звонким. Кабуто устало трет глаза и возвращает очки на законное место, аккуратно переставляет склянки с мутноватыми жидкостями. Следит — не дай Бог что-то звякнет и разбудит хозяина. Хотя это у него получается практически без усилий — в логове змея инстинкты обостряются сами собой, мышам и крысам не позволено тут шуметь, Кабуто уже освоил эти прописные истины. Жидкости смешиваются в одном пузырьке, и новое месиво уже совсем непрозрачное, но Кабуто верит в то, что это поможет снять боль. Хозяину сейчас почти всегда больно. Время приходит — близится вечер, но в безмолвном подземелье это не играет ровным счетом никакой роли — свет не проникает сюда. Из соседней комнаты Кабуто слышит хрип, а затем и негромкий кашель. Внутренние часы Орочимару дали сбой, и теперь он всегда спит днями, а просыпается перед самой ночью. Кабуто тоже перешел на этот ритм — сначала мучительно боролся с сонливостью и слабостью, а потом привык. Так проще. Он практически во всем подстраивался под Орочимару, привычки хозяина становились его привычками. Баночки ровным рядом на поднос, чашка горячего отвара, густая мазь, белые кругляшки таблеток россыпью — Кабуто без малейшего страха заходит прямо в логово змея. — Как вы себя чувствуете? — он всегда задает этот дежурный вопрос, но Орочимару никогда на него не отвечает, только прищуривается, точно над ухом жужжит назойливая муха. Глаза у него красные, воспаленные, немного слезятся в уголках — следы беспокойного сна. Серая футболка на спине почернела от пота, а волосы прилипли к намокшей шее. Его лихорадит. Кабуто снимает бинты с бессильно повисших рук — аккуратно, медленно, и чувствует, что кожа под ними, испещренная печатями Третьего, ледяная-ледяная. Кабуто едва ее касается, и ассоциируется она у него со льдом, в который он сегодня ставил баночку с мазью. Холодно к холодному — он втирает ее в руки хозяина, и тот едва заметно шипит. — Что это? — негромко сипит он Кабуто почти на ухо, и голос у него спросонья слишком хриплый, еще более змеиный, чем обычно. — Одна очень хорошая мазь. Вылечить ваши руки она, конечно, не сможет, но боль успокоит. — К черту боль, — Орочимару резко выдергивает руку, пачкая кофту Кабуто душистой массой. — Мне нужны мои руки! — Я работаю над этим, — Кабуто смиренно склоняет голову, а Орочимару пристально смотрит на него, смотрит так, точно думает — удавить или нет. Негромко фыркает и возвращает обессиленную руку Кабуто. Как всегда. — Работай быстрее, — раздраженно бурчит Орочимару, но приступ ярости уже прошел. Пальцы Кабуто проворные, аккуратные, и даже приносят какое-то облегчение. — Ты должен найти ее. — Я ищу, — негромко клацает крышка баночки и Кабуто, аккуратно присев на кровать, начинает забинтовывать раны. — Но признаться, она мастерски умеет скрываться. — Этого у нее не отнять, — кисло отзывается Орочимару, беспокойно ерзает и приподнимается на подушках — Кабуто придерживает его за спину. — Всегда умела спрятаться так, что не найдешь. — Сдается мне, все великие саннины прекрасно этим овладели. Наши убежища тоже надежно спрятаны. Да и о третьем из ва… — Вот этого искать точно не надо. Выпивка и девки, — в голосе Орочимару сквозит презрение. — И найдешь. Вот только это не нужно. Ты закончил? — Да, господин, — Кабуто быстро заправляет краешек бинта. — Теперь вам нужно выпить лекарство, — он прислоняет стаканчик к губам хозяина, провожая глазами капельки, которые быстро стекают по точеному подбородку. — Ну и мерзость, — откашливается Орочимару, и Кабуто едва заметно улыбается. Он вспоминает себя в детстве — он сам зачастую говорил так своей матери, когда она заставляла его есть или пить что-то невкусное. Орочимару, конечно, сложно ассоциировать с ребенком — даже на секунду терять бдительность рядом с ним смертельно опасно. Кабуто понимал это лучше, чем кто-либо, но избавиться от этого сравнения никак не мог, ровно как и не мог избавиться от стыдливого осознания того, что вся эта ситуация ему даже нравится. Когда он впервые встретил Орочимару, то подумал, что перед ним сам дьявол. О сопротивлении даже и речи не шло — одного змеиного взгляда хватило для того, чтобы Кабуто преклонил колено, хотя трусом он никогда не был. Просто в этих презрительно суженных глазах было что-то, что показалось Кабуто жизненно нужным. Он ощутил, что именно это он искал — именно эту силу. В жестах Орочимару постоянно сквозила власть, гордыня, какая-то мутная алчность, и это манило его. Это все казалось чертовски грязным, но Кабуто вовсе не возражал против того, что он запачкается. Он всегда был к этому готов, не мог только найти нужного человека. — Как вы спали сегодня? — Кабуто отставляет пустой стакан, перегибается через кровать и заправляет одеяло — на шее он чувствует горячее, с травяным запахом от напитка дыхание Орочимару, и по рукам у него неожиданно пробегают мурашки. — Лучше, чем вчера, хотя назвать это нормальным не могу. Но, видимо, это твое пойло и правда помогает. — Я рад. Ваши планы на сего?.. — Найти ее! — Орочимару снова раздражается, и жилка на его виске угрожающе набухает. Приступы ярости всегда были свойственны ему, и болезнь вкупе с беспомощностью только усиливает их. Орочимару моментально срывается, но точно также быстро и отходит от гнева. Они идут по пустынной, узкой улице. Уже давно стемнело, и все приличные люди сидят по домам, но им они, по правде говоря, и не нужны, эти приличные люди. Ночные клубы, рестораны и, самое главное, казино — вот те места, которые они исправно посещают вот уже какую ночь вот уже в каком городе. — Неа, не видела, — лениво протягивает красотка в одном нижнем белье, — такую грудь я бы то-о-чно запомнила, — так и льнет округлым бедром к Орочимару, надеясь на щедрую оплату. Кабуто напрягается, но становится легче, когда хозяин отпихивает настырную девицу. Внутри даже поднимается какое-то странное чувство удовлетворения — он с плохо скрываемым торжеством смотрит на раскрасневшееся лицо нахалки. Пусть знает свое место — оно не рядом с господином Орочимару. Господина Орочимару не волнуют такие глупости, с этим ей к другому идиоту-саннину. Господин Орочимару несоизмеримо выше, и поэтому Кабуто идет за ним все дальше и дальше. Вечер заканчивается очередной неудачей.  — Мы обыскали всю округу, — Кабуто снова принимается химичить на пропахшей горькими травами кухне — но на этот раз он просто готовит пищу. — Ее здесь нет, опять ускользнула. Нам придется двигаться дальше. — Черт бы ее побрал, — шипит Орочимару, он ерзает на стуле, не в силах унять гнев. — Черт бы ее побрал! — Осторожнее, вам нельзя нервнича… — Я лучше знаю, что мне можно! — надрывно хрипит хозяин и резко пытается встать, Кабуто молниеносно оборачивается — чувствует змею, готовую броситься, но силы покидают Орочимару — он рвано кашляет и падает — Кабуто успевает подхватить его у самого пола. — Я же вас предупреждал, — мягко говорит он, приподнимая голову Орочимару над землей, вплетая пальцы в его волосы — мягкие, шелковистые, как у женщины. Чертовски красивые. — Пойдемте, вам надо прилечь. Орочимару все еще раздражен, но не сопротивляется. Он позволяет Кабуто перекинуть его руку через плечо, идем медленно, почти семенит, тяжело опираясь на слугу. Кабуто и вправду нелегко, с его-то тщедушным телосложением, но он опять же не может не заметить, что тяжесть тела Орочимару и его тепло кажутся ему чертовски приятными. Он засыпает почти сразу же, как Кабуто помогает ему лечь кровать и заботливо подтыкает одеяло. Орочимару — сильный человек, но болезнь ломает его, это видно. Для таких людей потеря могущества страшнее всего, Кабуто знает, что хозяин бы отдал что угодно, даже ноги и способность ходить, лишь бы вернуть себе способность вновь складывать печати. Кабуто медлит, прежде чем покинуть комнату. Долго рассматривает тонкий профиль спящего, то, как раздуваются крылья довольно изящного носа, как подрагивают брови. Орочимару сильно похудел за последнее время — постоянные нервы истощили его. И без того белоснежная кожа кажется почти прозрачной. Кабуто нерешительно делает шаг вперед и проводит пальцем по щеке — и удивляется. Кажется, что такая кожа должна быть ледяной, как поврежденные руки, должна охлаждать точно снег, но нет — она теплая. Обычная кожа обычного человека, думает Кабуто, и от этой мысли у него тянет в животе. Орочимару всегда был для него божеством, но находить в нем что-то человеческое Кабуто любил больше всего. Вопреки всему. Кабуто возвращается к себе не торопясь, прислушиваясь к собственным шагам и окружающим звукам. Он выкидывает очередные пустые склянки из-под отваров, воровато оглядывается и запирает за собой дверь. Просовывает руку в маленькую щель между кроватью и стеной, нащупывает крохотное отверстие и, поддев пальцем, откидывает дверцу небольшого тайничка. Внутри (а теперь уже в его руках) два крошечных свитка. Кабуто бережно разворачивает и скользит глазами по ним — это маленькие карты с двумя красными точками. Старое заклинание, которому научила его мать давным-давно, заклинание меток. Он поставил по одной на Цунаде и ее помощницу, когда увидел их пару недель назад, отправившись на поиски (Орочимару тогда спал). Цунаде обязательно исцелит хозяина…когда-нибудь. Но не сейчас — Кабуто уже даже не стыдно себе признаться в том, что ему слишком нравится эта ситуация, ему нравится заботиться, нравится ложиться утром и просыпаться вечером, нравится бежать на каждый хриплый отзвук из глубины подземелья. Он прячет свитки на место — их время скоро придет, Кабуто обещал себе. А пока у него есть еще немного времени, и он идет готовить новую мазь. Она точно облегчит боль хозяина и вернет ему нормальный сон.