***
Вентворт и Мэгги Тозиер сидели после скандала в разных комнатах. Каждый пытался пережить это по-своему. Мэгги сидела на полу гостиной, подпершись спиной к стене и корила себя за все несказанные слова и неподнятые темы. Вент закрылся в гараже, предварительно сломав сильным толчком тумбочку и дрожащими руками хотел ухватиться за что-то чтобы не упасть. На них двух упал тяжелый груз, а по щекам потекли горячие слезы. Никто из родителей никогда не думал, что им придется с таким столкнуться, и никто не знал, что с этим всем делать. Мать была, как-никак, но мягче характером. Она волновалась за то, как будет говорить с сыном, как встретит его сегодня вечером, как он будет вести себя и стоит ли ему говорить о правде, что они узнали. Она думала о том, как помочь своему мальчику. Вент мыслил иначе. У него всегда были теплые отношения с Ричардом. Он мог читать его как книгу, и подумывал, что он принял такой его своеобразный дар*. Вентворт начал винить себя, ненавидеть себя, а за тем, эта ненависть перешла и на сына. Он начал презирать его и параллельно злиться. Неужели все те родительские рыбалки, все эти комиксы, новый велосипед или даже сигареты, которые Ричи не умел прятать не сделали его Настоящим Мужчиной? Нет. Наверное, этого было недостаточно. C этой же секунды в двух родителей зародились две разные мысли, которые в будущем чуть ли не порвали в клочья их семью. Мама хотела исправить сына, а отец — выгнать.***
За год до этого.
Утро началось, откровенно говоря, не-очень. Проснулся я от крика отца, который собирался на рыбалку. Неделю назад, я захотел смастерить гамак и решил, что рыболовные сети моего старика лучше всего для этого подойдут. Однако, сети не выдержали даже моего худого тела и порвались, образовав огромную дыру и грязно-синий синяк на моей спине. — Ричи, ты уже совсем сошел с ума? — прорычал отец, влетая в мою комнату в высоких резиновых сапогах и с сеткой в руках. — Ч-что? — пробормотал я от сна, еще не понимая ЧТО случилось. — Мои рыболовные сети! Что ты к черту с ними сделал? Ты же знал, что на этой неделе начинается рыболовный марафон! И действительно, я забыл об этом чертовом марафоне. Каждый год, в конце учебного года, среди отцов нашего города начинается большой рыболовный марафон. Дрянная игрушка для мужчин за тридцать. Отцу вот уже несколько лет подряд не везло попадать на эти забеги с двенадцатичасового сиденья на лодке в одном положение, однако именно сейчас, его пригласили. Больше месяца он готовился, ремонтировал весь свой инвентарь, покупал новые крюки, молотки и кучу другого хлама для этого дела. А я забыл. Болван. Я сидел на кровати, как вкопанный. Папа редко бывает зол, однако сейчас он именно таким и был. Я не знал что мне делать. Извиняться? Прожигать его умоляющим взглядом? Что мне делать? Единственное, чего толкового научила меня улица — лучше подержать рот на замке. Потому что будет хуже. — Я жду объяснений, молодой человек. — грозно сказал он, сложив руки на груди. Мои родители никогда не прибегали к воспитанию методом избиения. Они считают, что детей можно учить и другими способами. — Я… — соврать? Или же сказать правду? Как-то нехорошо получается. Если врать — рано или поздно попадусь, а как скажу правду… — Я хотел сделать из твоих сетей гамак, папа. Прости. — тихо брякнул я. — Я не услышал, повтори еще раз. — отрезал он, выпрямив спину, стоя надо мной. Я хотел сделать из сетей гамак, сэр. — уже громко и четко повторил я. — Что ж… полежать тебе захотелось? Ну ладно… Чтобы ты в следующий раз думал о том, что без разрешения не имеешь права пользоваться чужими вещами, я отправляю тебя в школу последний месяц и лишая возможности гулять после уроков. В 4 часа дня, после занятий, твой велосипед должен стоять у калитки. И ни секундой позже. Дверь захлопнулась и с моей глотки вырвался тяжелый стон. Меньше всего я бы хотел ходить в школу в последние четыре недели, где по сути нам ничего не приходится делать. Только сиди и слушай эти бесконечные разговоры о важности школы, о всем этом дерьме, которым нам предлагают заниматься во время летних каникул. Конечно, ведь в свои свободные три месяца радости я буду бегать каждый день в библиотеку на занятия по правильной дикции и углубленным изучением современной прозы. Нет-нет, я не имею ничего против современной прозы, но я бы ни за что не променял чтения Хемингуэя под дешевые сигареты и кофе на Пустоши, на посиделки с женщинами под 50, в тесной комнатке с обсуждением того, что «раньше было лучше». Несмотря на бешеную тягу к кровати, я же подумал, что лучше бы мне уже и сейчас одеться и пойти в школу, потому что от отца потом будет плохо. Еще не хватало, чтобы у меня отрезали интернет. Я всегда стеснялся того, что моя семья имеет доходы. Я никогда не понимал ребят, которые все утро тратят на то, чтобы выбрать в что одеться, как вложить волосы и напшикаться одеколоном так, чтобы даже в мужском туалете этот запах был ярко выраженным. Несмотря на деньги, что мой отец тяжелым трудом зарабатывал и при всем брендовую одежду, что его мать покупала, моя нелюбовь к деньгам не становилась больше. Мне просто надоели деньги. Да, очень хорошо когда есть лишняя мелочь на сигареты и на хорошие кеды, но в большем я не нуждаюсь. Люди превратили одно из средств для жизни в смысл этой же жизни. Я надел старую красную рубашку из грубого материала, потому что на улице ещё дул ветерок, натянул брюки, которые немного свисали и заходили за косточку (ибо это отцовские. Из своих я вырос за лето), прихватил заранее упакован рюкзак и старые очки, оправа которых сломалась еще несколько лет назад. Следовательно, я не смог их отдать или заменить линзы — уж слишком я люблю старые вещи, с которыми у меня много воспоминаний. Одной из таких воспоминаний, была моя первая драка. Состоялась она с Беверли Марш. Это был светло-солнечный день, что слепил в мое лицо, на котором из носа сползали новенькие очки. Мне было тогда где-то около тринадцати лет, я думаю. Тогда я сидел на Пустоши вместо со Стэном Урисом, говорили мы о том, как будем строить домик на дереве или что-то такого рода. Вдруг, ни с того ни с сего, откуда-то взялась Бев. Меня обеспокоило то, что на моей территории был (или была) чужак. Я вспомнил правила Пустоши, которые сам ночью писал в вырванном из тетради листке: «Первое правило: видишь чужака — бей.», Что я принципе успешно и сделал. Не успела Бев поздороваться со мной, как я ударил ей со всей дури в плечо. Но не успел я отойти от боли в руке, как уже лежал на земле, в шоке из-за удара в глаз. Так разбились мои дорогие очки и так зародилась дружба, которая длится до сих пор, ведь Второе правило Пустоши: «Если подали руку — бери в клуб. » Основания клуба получилось довольно забавное, потому Стэн тогда чуть не поседел, когда увидел как разбух мой глаз и как сломалась оправа, а одновременно Беверли подала мне руку помощи, после чего мы завязали разговор. Хм, ну как разговор… я попросил у нее сигарету, а она поделилась. Мы закурили от одной спички, а дальше-то и подружились. От тех воспоминаний мне на лицо полезла улыбка. Но сейчас далеко не время, чтобы думать об этом, потому что в мыслях я часто вылетаю на фиг из этого мира. Спускаюсь вниз и целую маму в левую щеку, как она и любит. Прощаюсь с отцом и отправляюсь в школу, забравшись на свой байк (так гордо я называю детский велосипед, с которого уже вырос.) Проезжая через кофейню, невольно пускаю слюну, так ужасно хочу кофе, но недавно мы с Стэном поспорили на то, кто сколько без кофе продержится. Кто первый сдастся — то дарит другому диск с видеоигрой. Мне уже ну очень хочется поиграть в новенькую Assassins Creed Origins, поэтому я стараюсь пересиливать себя даже тогда, когда Стэн не видит. У кафе скопилось множество народа. Это я увидел издалека, поэтому начал немного тормозить, чтобы у кого не въехать. Вдруг, ни с того ни с сего, просто перед моими колесами пробежал мальчик. От такой внезапности я резко вывернул руль, направляя его вправо, чтобы не сбить пацана, но тот все равно споткнулся и упал прямо на землю. Я сжал тормоза так сильно, что косточки побелели, а задние колеса оставили на асфальте черный след. — Твою мать, мелкий! Разуй глаза! — крикнул ему я. Парень продолжал лежать, а потом начал легонько стонать. Я положил байк и отправился к нему. Он лежал, свернувшись. Его спина двигалась рывками от всхлипываний. Я осторожно подошел и неловко положил руку ему на плечо, отодвигая его. Надо же рану увидеть. Как оказалось, это — царапинка на коленке. — Мягкий мальчик не привык к боли? — насмешливо спросил я, надвигаясь руку себе в карман. Нащупал. Протягиваю до сих пор плачущему шатену пластырь. — С-спасибо. — пробормотал он, садясь. Он потянулся в свою поясную сумку, доставая оттуда маленькую бутылочку. — Что это? — Антисептик, дурак. — Ты еще и антисептик с собой носишь? — спросил я, смеясь. — А ты нет? — ответил он, нахмурив брови. — Я Ричи, кстати. Тозиер. — сказал после долгого молчания. — Эдди Каспбарк. — Эдди-Спагетти! — прокричал я, заливаясь смехом и держась от того за живот.***
За одиннадцать месяцев до этого.
Она сидела около меня, покуривая сигарету. Маленькая искорка на конце табачного изделия была столь же красная, как и ее рыжие волосы. Ей шестнадцать, она учится в старшей школе, но мы всегда прогуливаем уроки вместе. Сейчас у меня история, а у нее физика, и нам двоим давно наплевать на учебу. Я хорошо учусь, и даже имею похвальные листы ежегодно. Ладно. Я отличник. Беверли никогда не была отличницей, поэтому именно она заставила меня на прогуливать уроки. Однажды, она застукала меня за курением на школьной площадке. Однако, вместо того, чтобы пожаловаться учителю, и только вежливо попросила сигарету и поджегши ее о мою назвала меня дураком. «Дурак?» — спросил тогда я, не понимая о чем она. «Да, дурак. Кто же курит во время урока физкультуры в школьной площадке, а? » — спокойно ответила Бев, а за тем повела меня в место, которое учителя никогда не проверяют — аварийный выход из школы. Там между старыми, деревянными дверями, не имеющие замка или стекла, есть маленький коридорчик. Здесь мы и фыркает. Сидя на полу и производя какие-то странные штуки с бумажных палочек, убивают наши юные легкие. — У тебя красивые волосы, Бев. Всегда хотел тебе об этом сказать. — грустно сказал я, понимая всю свою ничтожность. — Опять ревнуешь меня к Биллу? — спросила она с сигаретой между зубами. — он, кстати, мой парень. А с тобой я даже не встречалась. — А как же наше первое свидание?! Твое первое свидание? — Тогда, в кинотеатре с Беном? Да, я много об этом думала. Но это было неофициальное свидание, да еще и с двумя парнями. Шутишь? Никаких держаний за руку и поцелуев в шею. — Ну и ладно. — фыркнул я, недовольно нахмурив брови. Беверли мне нравилась, но почему-то я не мог начать с ней отношения. Она мне — близкий человек в мире. Я могу говорить все-все с ней, однако о прогулках под ночным небом и поцелуях мне думать противно. Слишком уж отвратительно. — Winston или L & M? — Чего? — переспросил я, задумавшись. — Ты какие сигареты любишь? Winston или L & M? — Думаю, Parlament. — Но они едва ли не самые дорогие! — удивленно сказала она. — Вот поэтому я их и люблю. Ты как бабло куришь, а не табак. Один кайф! А еще, их любит мой отец, и я могу таскать у него сигарету-две. Она никак не ответила, только трудно выдохнула облачко дыма. Ноябрь, похолодало. Я начал носить джинсы и толстовки, а Бев перешла на комбинезоны с облегающими свитерами под ними. Они прекрасно подчеркивали ее незаметные на первый взгляд формы. — Я недавно с одним милым парнем познакомилась. Он мне клубничное смузи напоминает. — И при чем здесь это? — Не знаю, он просто твой антагонист. Точнее, ты его антагонист. — я только вопросительно поднял бровь. — Ну… не знаю как это объяснить. — продолжила она. — Он такой мягкий и нежный, мамин мальчик, как маленькое солнышко. Смуглый, но не по грязному. Понимаешь? И пахнет клубникой. Очень следит за собой, постоянно чистый, с вымытой головой и расчесанные волосы. Хорошо учится. — А я что? — мне всегда хотелось знать что Бев думает обо мне и моей внешности. — Ты… бледный как смерть, в забавных, сломанных очках с вечно жирной головой и запутанными кудрями. Умный грязнуля. От тебя все время несет пепси и дешевыми сигаретами. Бываешь очень резкий, или грубый. Не очень вежливый. — Ты как всегда очень прямолинейная, Беверли Марш. — буркнул я, обидевшись на ее слова. Я немного отвернулся от нее, сев в позу сломанного лотоса и надув нижнюю губу. Она развернулась к моей спине и ткнулась лицом в нее, вдыхая запах моей рубашки. — Ричи, Ричи… какой же ты дурак… — прошептала она в мятую ткань. Рыжеволосая обняла меня, прижавшись к моему худому телу. В этот момент я понял, что близкого человека в этой жизни у меня больше никогда не будет. Однако, знал бы я тогда, насколько ошибался… По таким нежностям, мы не заметили, как открылся замок внутренних дверей. Я увидел начищенные ботинки. Столь начищенные, что можно было увидеть собственное отражение в них. Я быстро сжал руку Беверли, крича «Беги». — Вот и нашлись. Больше вам не удастся спрятаться, голубчики, — грозно сказал учитель по физике. Но не успел он завершить свое предложение, как мы поднялись на ноги и дали деру. Он начал что-то орать и бежать за нами, но мы были проворнее. Бежали, несмотря на боль в легких и кашель из-за неудачных последних затяжек. Мы бежали, а наши лица заливались румянцем. — На Пустошь! — прорычал я, еще больше задыхаясь и нам пришлось бежать через чей-то двор, чтобы добраться туда как можно быстрее. Обернувшись, я понял, что хвоста за нами нет, однако мои ноги и дальше несли меня, пока мы не добрались соответствующей локации. — Вот дерьмо! — прохрипел я, тяжело дыша и поднимая грудную клетку каждую секунду. — Что правда — то правда, Ричард. — Беверли всегда называла меня Ричардом, когда мы попадали в какую-то историю. — Как думаешь, наших родителей вызовут в школу? — Думаю, да. — грустно сказал я, понимая, что не смогу гулять с друзьями гораздо больше одной недели. Мы сидели на большом камне напротив реки, переводящие дыхание и уравновешивающие его. Рыжая подсунула ноги до самого живота и положила голову на колена, закрыв глаза. — Хочу спать. — едва понятно сказала она. — Можешь поспать здесь. Я постою на страже. — О — зевая — кей. Через несколько минут она мирно посапывала, а я лишь любовался ее лицом и элегантностью Долгих пальцев с обглоданными ногтями. Свитер немного слез с правого предплечья и я смог увидеть большой синяк, неприятного грязно-фиолетового цвета. «Отец…» — Сразу подумал я, зная, что только он смог сделать такое с ней. «Когда-то, он получит по заслугам. Месть уже близко, Мистер Марш. «. И несмотря на все мое желание и все мои мысли, я был слишком уставший для несколько-часовой стражи. Поэтому, без капли страха, я упал на расслабленное девичье тело и так же тихо, как и она, задремал, утопая в безграничной черноте.