- Такой хрупкий, Седрик. Ты меня не разрушишь.

      Наконец лёд растаял, а я снова превратился в человека. В это жалкое подобие человека.       И эта стража, что не слушалась меня больше десяти минут, и эта взорванная подводная шахта, так и не ставшая ловушкой, и этот мокрый балахон, и спутанные волосы все больше вселяли в меня уверенность в том, что никакой я ни лорд, а просто жалкий мальчишка, пародия на оригинальный выпуск.       Было уже темно, хотя на Меридиане всегда были сумерки, и я плелся один, в компании не растаявших до конца льдинок на плаще, лице и в волосах. Даже руки еще были покрыты ледяной корочкой, что, подтаивая, стекала каплями в широкие рукава.       Однако это казалось скорее развлечением — переться в темноте в гору, спотыкаясь о толстенные корни с острыми ядовитыми шипами и понемногу оттаивать. Настоящим ужасом было для меня то, что находилось на вершине. Замок.        Я уже выдумывал, что скажу ему и с каким лицом буду это делать, но меня не покидало ощущение бесполезности оправданий. И тогда приходило отчаяние, как у маленькой змейки, выброшенной из террариума. И все же я шёл туда, в замок, потому, — скорее всего, что больше мне некуда было идти.       Не помню, как давно я знаю князя, как давно стал служить ему: прилизываться, говорить правду и льстить. Враньё он раскусывал быстро. Но мне не о чем было врать, особенно, если учитывать то, насколько сильно мы узнали друг друга за эти годы. Ни один из моих отчётов обычно был ему не нужен, он и так знал всё, что было нужно, по его мнению, скорее это было традицией. Этакая игра в систематизацию.       Не знаю, почему он до сих пор не убил меня: вождь восстания и стражницы подливали слишком много масла в мою сковородку. А я всё ещё был при замке, рядом с моим князем.       За него я отдал бы всё, что у меня есть. Хотя всё, что у меня есть — его собственность. Я бы положил голову на отсечение, вырвал бы себе язык и кости, если бы это потребовалось. Но от меня он требовал намного меньшего: всего лишь избавить его от головной боли, от этих доставучих мушек в розовых маечках. И с этой задачей я не справлялся, и сегодняшняя засада не была исключением. Я знал, что просто не выйду из большой залы, знал, что, может, даже не выползу оттуда. Фобос не умел притворяться жестоким, он таким был. Весь, до кончиков серебряных волос и ресниц.       Подавив желание убить самого себя, я ускорил шаг. До замка оставалась пара метров. Я всегда любил замок — это убежище крыс, корней, змей и монстров, это убежище князя, всегда, но не сегодня. Огромный, черный и некрасивый — сегодня в нём мне негде было спрятаться. Колющий небо шипами башен. Ударила молния и замок осветился, как бывало, выдавая фиолетовые окна — покрытые чешуйками витражей — тронный зал. Князь Фобос, наверняка, был там.       Я приближался со стороны кухни — худший вход, я его ненавидел, как и всех людей, которые здесь ошивались. Эти работники. Мой рот кривился от их запаха и вида. Эти букашки под моими сапогами, эти нищеброды в фартуках и грязных рубахах, что занимались хозяйством в замке.       Проходя через болото, я засмотрелся на окно жилой башни князя, — тёмно-зелёное и почти неразличимое в высоте, среди вихрей бури, — и оступился. Намочил и без того мокрое платье и взвыл, как же хотелось закричать от невыносимого гнева, что сжирал меня изнутри, призывая змея. Стражницы. Я убью их, разорву в цветные клочья. Я принесу их Фобосу, чтобы он был доволен, чтобы больше не ненавидел меня, чтобы больше не заставлял.        Все мои ноги теперь были в грязи, я шикнул стражу с дверей и зашёл на кухню. Тут приятно пахло едой, но это могло удовлетворить только мой человеческий аппетит, не более. Они, завидев меня ещё в дверях, разбежались по сторонам, прикрывая руки платками и передниками. Смотреть на них не было позволено, но и я сам не горел желанием. Желанием я горел, когда хотел съесть ту толстую служанку, месившую тесто. Но это бы вряд ли вышло чисто, и вряд ли Фобос бы обрадовался.       Я стащил окорок с подноса и сунул его в рот целиком, чувствуя, как лёд крошится и сыпется с щёк. Было слишком холодно, а в каменных стенах замка, поросших корнями толщиной с моё тело, просто невыносимо. Я будто попал в Торус Фивни зимой; меня нещадно трясло и зуб не попадал на зуб, когда я жевал тёплое сочное мясо, что кровилось мне на губы и на подбородок.       Коридор как-то опасно зашатался и мне пришлось отыскать рукой стену.       Я присел, отбросив окорок в сторону и закрыл глаза. Меня шатнуло ещё раз, накрыло темной волной. Фобос был зол, а тронный зал, — проклятье, — рядом. Он мог почувствовать, что я уже здесь, а я не был готов к встрече. Послышался дикий рёв и я, вскочив на ноги, метнулся в тёмную галерею, поросшую чёрными ирисами и виолами, что затухали и скручивали лепестки бутонов, обвивая каменные колоны. Унося ноги от тёмных волн гнева, что могли убить меня.        То, что Фобос злился пугало, но ещё сильнее пугало то, что я должен был зайти к нему первым. Если бы это сделал кто-то другой, он бы умер на месте только от одного взгляда тёмного князя. Я тоже умру сегодня, скорее всего. Я вытер с губ кровь.       Было слишком холодно и я не мог заставить себя снять платье. Я дрожал, как хорек, сидя на своей широкой кровати под темно-изумрудным балдахином с серебристыми оборками и не решался на действия. Я хотел принять ванну, что было бы самым неблагоразумным в данный момент, но я не хотел идти к Фобосу и коченеть ещё сильнее. Он бы одним своим взглядом заморозил меня не хуже, чем эти проклятые стражницы.       Я все-таки решился на ванну. Приведу себя в порядок: упал в грязь лицом, — встань и вытри. В следующий раз не упаду. Но поймет ли Фобос эту метафору.       Горячую воду слуги набирали около двадцати минут, так что мне пришлось запариться и стянуть покрывало с постели. И одеяло. Сосульки не желали таять, и я начал опасаться, что это был не просто лёд.       Наконец ванна была готова. Запах лавандового масла поднимался от воды. Я скинул платье, шуршащее всюду за мной, как змеиный хвост. Волосы ударили по спине холодными мокрыми прядями, я скинул тапки и босыми ступнями ступил на каменный пол.       Я залез в ванну. Закрыл глаза и расслабился. Вода была действительно горячая, обжигающая пальцы ног и рук. Тело мое горело. Я выдохнул от удовольствия.             — Красиво. — Я вздрогнул и схватился за края ванны, вернувшись в сидячее положение. Обернулся и встретился взглядом с Фобосом. Спокойным, сложившим руки на груди и стоявшим слишком близко, чтобы не убить меня. Я весь напрягся в его присутствии, не зная, как подать себя. В таких ситуациях я не бывал. — Вода достаточно горячая?             «Боже, только не свари меня».              — Что с твоим лицом, Седрик? — он вышел из тени, и я заметил ухмылку на его губах, стало ещё хуже. Мне стало холоднее, чем в глыбе над озером, несмотря на то, что теперь меня окружала горячая вода, пахнущая лавандой. Закапало на пол с моих пальцев, превращаясь на камнях в лужицу. — Тебе страшно?       Я отрицательно покачал головой, следя за приближением князя и неосознанно подтягивая ноги к животу. Он это заметил и улыбнулся еще сильнее.             — Расслабься, Седрик, я не буду тебя убивать. — Он подошёл слишком близко и стоял теперь, задевая платьем мои руки. — Сегодня.       Он погладил меня по голове, ероша длинными пальцами волосы. Это меня не успокоило, я только сильнее сжался от его присутствия.             — Продолжай. — Я вскинул голову, недоуменно взирая на него снизу-вверх. «Слуга». Я всегда его слуга. Я опустил голову, закусывая губу и взял в руки мочалку. Пальцы предательски тряслись, Фобос перехватил мою кисть. — Что это? Лёд? — Он приблизился ближе и облизнул кончики моих пальцев, наши взгляды встретились, и я загорелся. Он отпустил мою руку в воду. — Продолжай же.        Я намочил мочалку и стал тереть плечи, неловко сутулясь под его взглядом, чувствуя, хребтом угол ванны. Он улыбнулся и обошел меня с другой стороны. Собрал мои волосы в руки, медленно перебирая пальцами по пряди.             — И здесь лёд. Опустись в воду. — И я послушался, моля богов, чтобы это был не последний мой вздох. — Как я зол, Седрик. — Сказал он, наклонившись к самому моему уху, когда я вынырнул. Фобос всё ещё заплетал мои волосы в косу и расплетал, дёргая пальцами за пряди, он потянул за них, и я вскинул лицо вверх, чувствуя его властную руку на своем затылке. — Молчишь. Что, не страшно вот так грудь намыливать, когда я жду тебя? — Он потянул сильнее и мне пришлось откинуть голову назад, он приближался губами к мочке моего уха. Я различал его дыхание и длинные волосы, щекочущие мне шею. — Не боишься меня?       Я молчал, кусая губы, чтобы не зарыдать, как ребёнок. Как же меня трясло, мочалка уже наяривала тридцатый круг по моему плечу, и оно все покраснело от моих усилий. Я не знал, как мне поступить. Я знал только, что раздавлен почти до конца, — ещё одно слово и я умру у него в руках.             — Не боишься значит. — Он отпустил мои волосы всего на секунду, и я громко вздохнул. А в следующий момент чиркнули ножницы и на пол посыпались золотистые пряди, сворачиваясь мокрыми змейками на камнях.       Я склонил голову, чувствуя кровь на губах и короткие пряди на глазах и щеках.             — Как вам будет угодно, господин. — Сказал я и отложил мочалку. Тут же я почувствовал, как меня прожигает холодным огнём его глаза, он пальцами поднял мою голову вверх. И его растерянный — всего на долю секунды — взгляд сменился презрительным, совсем привычным. Я и не смог выдержать. Что-то горячее, чем вода в ванне и пахнущее сильнее, чем лавандовое масло на табурете, скатилось по моей щеке и капнуло вниз с подбородка.       Он торжествовал, со всех сил кинул мою голову в другую сторону, так что я чуть не разбил висок о край ванны. Он встал, обошёл ванну вокруг и опять положил руку на мою голову. Погладил по волосам, рассеивая темнеющие от воды пряди. Я вздрогнул.             — О, Седрик, почему ты молчишь? Подними голову, слуга.       Я не мог, меня трясло, и вода разбегалась в разные стороны от моего тела.        Фобос неожиданно присел рядом, откинул с моего лба и лица короткие волосы. Приблизился, поднимая мою голову за подбородок вверх, так что мы встретились взглядом. Он всё ухмылялся, глядя на меня, как на сломанную нелюбимую игрушку.             — Какие прекрасные глаза, Седрик. Не знал, что ты так красиво плачешь, надо было раньше обрезать их. — Я дёрнулся, но он не позволил. Он никогда бы не позволил сделать что-то не по-своему. — Что с твоими губами? Тебе так больно от моего присутствия? Или ты боишься, что я так рядом? — Я молчал, глядя в его некрасивые глаза и кривя поцарапанные губы, отчего становилось только больнее. Чем дольше я смотрел, тем больше понимал, что повержен без боя, без оправданий казнен.       Он приблизился еще немного. Пара сантиметров разделяла нас, я чувствовал, что моя рука, вцепившаяся в край ванны, упирается в его твёрдую грудь, пачкая водой шёлк. Я чувствовал его дыхание и его губы.       Он сильно и резко поцеловал меня, снова вцепившись в мой затылок и прижимая к себе. Его острые зубы были всюду на моих губах, и все было мокро. Я поддался ему, потому что по-другому быть не могло. Он прижался сильнее, сцепил наши языки, с силой проникая глубже. Мне становилось больно от этого поцелуя, но он не отпустил бы. И я снова поддался ему, пальцы на моем затылке расслабили хватку.       Он отстранился на секунду, чтобы полюбоваться своей работой и усмехнулся.              — Так намного лучше. Мне нужен художник, я хотел бы изобразить падение Седрика. — Он ухмылялся, и я понял, что все еще цепляюсь пальцами за его одежду. Не за ванну.       Я свел ноги вместе, подтянув их к животу. Фобос проследил за этим моим движением и захохотал. Я весь покраснел и отвернулся, стараясь придумать что-то, что могло бы меня спасти. Но ничего не было рядом. Ничего не вытащило бы меня из ванны.             — Нравится? Нравится, когда грубо? — Он вцепился в мою шею, сжимая её так сильно, что я не мог вздохнуть. — О, Седрик, ты так красив, когда унижен. — Он придвинулся к моей шее, вцепившись в неё губами и зубами, и я не смог сдержать себя. Его рука скользнула вниз по моему животу.             — Красиво. — Сказал он ещё раз, осматривая мое тело и сужая глаза. — Я хочу посмотреть на всё. — Он поднял руку, пересчитав ладонью мои рёбра и обведя пальцем сосок. Я закрыл глаза и лицо руками, краснея. Я не был в силах отказать ему.       Послышался шорох одежд и в ванной стало тесно. Он сел совсем рядом, и я упёрся коленями в его обнажённую бледную грудь.       Он раздвинул мои ноги и вздохнул.             — О, Седрик. — Его губы слишком быстро нашли мои, и я сильнее вжался в борт ванны, чувствуя на себе тяжелое мокрое тело. Он скользнул чуть выше, и мой стон полился ему в губы. Горячее дыхание снова обожгло мне тело, и я откинул голову назад, чувствуя на ресницах мокрые пряди волос. Пахло лавандовым маслом. Он укусил мой кадык и снова поцеловал его. — О, Седрик, я так зол. — Повторял он, руками гладя мою грудь и рёбра, перебегая к низу живота. Я поддался вперед, желая почувствовать его всюду. Но я забыл, что я слуга и что могу чувствовать только то, что мне позволят. — Я зол на тебя, я готов убить тебя.       Наконец его ладонь скользнула вниз меж моих бёдер. Он обхватил мой член рукой и я благодарно поддался к нему. В моё бедро что-то упиралось и Фобос тёрся об меня как котёнок с длинными мокрыми волосами, тугими прядями теряющимися между нашими телами.       Его рука заходила вверх-вниз, и я застонал так громко, что сам испугался своего хриплого голоса.             — Закрой рот, Седрик. — Сказал Фобос мне в губы, кусая их так, что снова появлялась кровь. Он все проникал и проникал в мой рот языком, и я отвечал ему. Его рука двигалась быстрее, как и его бедра, мы застонали одновременно, и я решился тронуть его плечо. Он открыл глаза и бешенным взглядом, прожигая мои зрачки покачал головой. Я отстранился, чувствуя, что его ладонь сжимает мой член сильнее. — Такой хрупкий, Седрик. Ты меня не разрушишь.             — Пожалуйста, — спросил я его тихо в самые губы, но князь отказал мне снова, оставляя сочный засос на шее. Его рука скользнула вверх еще раз, и я не выдержал, прижав его к себе, закрыв глаза. Что-то вырвалось из моего рта так громко, что Фобос взвыл рядом мне в плечо.       Он отодвинул меня, и встал.       Член его всё ещё стоял и Фобос тяжело дышал, глядя на поверженного меня, раскинутого в ванной по кускам змеиной кожи.       Он вышел из ванны и, не поднимая платья, скрылся в другой стороне покоев. Я сел, сведя ноги в отвратительно прекрасной неге и заплакал в ладони. Как последняя девчонка.       Я кончил в ладонь Фобосу. Своему князю и господину.