По задворкам памяти

Всё обращалось в пепел, прямо на глазах. Было больно, жутко и непонятно. Громовержец сидел один в комнате, в башне Старка, в которой они все договорились собраться после того, как они смогут связаться с Тони. Вселенная, при всей своей бесконечности, тесна до умопомрачения, поэтому, когда корабль Стражей Галактики связался с тем, что осталось от Ваканды, все вздохнули полной грудью. Хоть кто-то живой. Спасибо и на этом. В своих эгоистичных, сокрытых помыслах Одинсон понимал, что не он один что-то потерял. Точнее сказать кого. Помимо всех ему известных и неизвестных, они потеряли колдуна и некого Паучка. Из-за последнего Тони трясёт во всю, и он пьёт, пытаясь захлебнуться, и бьет наотмашь Стива, когда тот прикасается к его плечу. Тор понятие не имеет, что между ними произошло, пока его не было в Мидгарде, но отныне Тони Старк и Стивен Роджерс чуть ли не заклятые враги, и если он что-то понял, разнимая их на пару с Баннером, то виной тому какой-то Баки, который тоже испарился, рассыпался словно прах, тлеющий на землю. Стив зол и безутешен, и Тор его понимает. Правда понимает. Если бы кто-то нечто подобное наговорил о его друзьях, которые погибли во имя Асгарда, хоть на третью долю того, что наговорил Старк в пьяном бреду, он бы уже вырвал этому человеку его грязный язык. Но он никому ничего не вырывал. Он разнимал обезумевших от горя, пытался утешать скорбящих, помирить поссорившихся. Сам не зная для чего, ему пришлось взять ответственность за всё. Хоть на долю мгновения ему надо побыть царем, которым он никогда не был для своего народа. Тор потерял всё. Всё рассыпалось прахом в одно мгновение, в то мгновение, когда солнце должно было зайти над ними высоко и одарить золотым сиянием и теплом. Потому что всё, Йотун его дери, должно было закончиться! После плохого должно случаться хорошее, это закон мироздания, которому Танос, видимо, решил не подчиняться. Тор потерял всё и потерял всех. Его дом сожжён дотла, половина людей, которых он клялся защищать, погибли с его именем на устах, взывая царя спасти их, старые добрые друзья, которые так милы сердцу, с которыми он проходил все испытания судьбы на протяжении тысячи лет — зарезаны его же сестрой. Единственный, кто остался из прошлого, это Хеймдалль, и он сгинул, спасая Халка. Тор сидит и молится Одину, чтобы спасательная шлюпка, которая увезла с собой кого-то из его народа во главе с Брунгильдой, была цела и невредима. «Один Всеотец. Прошу тебя, помоги им найти безопасное место. Спаси последних Асгардцев, ибо я этого сделать не в силах». Тор устал разнимать, Тор устал слушать ссоры тех, кто остался, Тор не хочет быть главой всего и вся. Правитель не только Асгарда, но и хранитель всех девяти миров, которые утопают в хаосе и боли под натиском безумного тирана-уравнителя, пока их бесстрашный хранитель пытается вылить в себя годовые запасы Тони. Тор не справляется с ситуацией, и поэтому просто оставляет последних выживших друзей и идёт в свободную комнату. Плевать в какую, главное, чтобы там не было никого, и чтобы там была выпивка и, слава Старку, с этим проблем нет. Он должен быть царем, а он просто жалок, не может усмирить своих же друзей на пороге войны и погибели, и поэтому единственное, что он решает — это оставить всё как есть, до момента пока всё само собой не уляжется, он часто так делал, может и теперь сработает? Тор смотрит в бутылку с Мидгардским виски и на ее дне пытается найти… А в самом деле, что он пытается найти? Ничего нет. Он царь без царства, король без короны, сын без родителей, брат без… Он, он Мститель без отмщения. Тор смотрит в бутылку и усмехается. Злостно и противно. Хорош правитель, сын Одина. Кто бы мог подумать, что гордость отца вместе со своим появлением разрушит всё, что строил отец и его отец тысячелетиями. «Ну зачем ты явился? Нам без тебя так хорошо жилось» — Вон из моей головы, — Тор рычит и залпом выпивает всё, что остаётся, и принимается за следующую. Чертово Мидгардское поило, он не пьянеет! Он ненавидит чувство безвыходности, ненавидит то, что проиграл. Он, чёрт побери, промазал! Был шанс, один проклятый шанс. Нужно было целиться в голову, а лучше вообще снести ее с размаху, Локи, наверное, так бы и сделал… Локи Он запретил себе называть это имя, даже в мыслях. С самого крушения он не произнёс его ни разу, даже не прочёл святую молитву. Он потерял брата трижды и ни разу не похоронил как следует. Третий раз совсем другой, не такой, как два предыдущих. В первый раз он был опустошен, раздавлен и предан. Он не знал, что давит сильнее — скорбь, предательство или неумолимое чувство вины. Локи погиб, пытаясь убить его, стереть с лица земли, пытался вылезти из кожи вон, чтобы разрушить то, что ему дорого. При всех своих действиях — заполучении трона, четких желаний и амбиций — он не знал, что можно сделать. Словно загнанный в угол, запертый в клетке, он не знал, что еще можно сделать, чтобы встать вровень с братом и возвыситься в глазах неродного отца. В первый раз Тор держал траур, молился о том, чтобы брат нашел покой и скорбел вместе с родителями, друзьями и всеми Асами, которые тоже искренне оплакивали погибшего принца. Второй раз был тяжелее. Локи погиб, пытаясь спасти его, а не убить, совершенно противоположно первому разу, и от этого было совсем гадко. Он не понимал действий брата, никогда не мог залезть к нему в голову, не видел очевидного. За тысячи лет рука об руку он упустил тот момент, когда брат стал ненавидеть его и презирать. Одинсону казалось, что младший братец с ним до скончания веков, всегда будет сражаться на его стороне, поддерживать и оберегать от ошибок, но Локи выбрал другой путь. Сложный, болезненный и запутанный… и да… скорее всего неправильный. В попытках доказать то, что доказывать вообще не требовалось, Локи запутался и озлобился, и Тор не заметил, не обратил внимание, махнул рукой и заплатил сполна, они оба заплатили. Да, Тор гордился братом, тот умер достойно и почетно, мстя за погибшую мать и спасая его… Сразу после того, как Громовержец в камере отказался от него — разбитого, сломленного и безутешного, обещая убить за любую попытку предательства. Во второй раз Тор не носил траур и не молился за упокой. Локи всё же доказал то, чего доказывать никогда не требовалось то, что всегда знали все, но, к сожалению, не знал сам Локи: что он достойный воин, сын и брат. Покидая сияющий Асгард, Тор знал, что брат пирует в Вальгалле за почетным столом достойных. Третьего раза не должно было быть. На Сакааре они с Трикстером распрощались на непонятной ноте. Вроде не друзьями, но и не врагами, словно незнакомцами, которые на неопределенное время стали союзниками. Так почему-то казалось обманщику. Да, самолюбие пострадало, гордость тоже убежать не успела и получила свое ранение, но преданным себя Локи не считал. Может посчитал это достойным отпором или загордился тем, что всё-таки смог научить своего вспыльчивого брата хоть чему-нибудь, но то, что Тор наконец-то воспринял его всерьёз, оставило свой несмываемый след. Он посчитал его сильным противником, с которым стоило перестраховаться… Ну и поймал обманщика в свои же сети, еще и дал пищу для размышлений. Локи в какой-то степени гордился братом, но досада не давала покоя. Единственный раз, когда он правда захотел помириться, попробовать то, что так долго сулил им отец — править вместе — Тор решает, что им стоит вообще никогда не встречаться и это… больно, чёрт подери. Матери не было, отца тоже, сестра — психованная маньячка, превратившая их дом в кладбище, и вместо того, чтобы остаться с единственным живым братом, который хочет воссоединения — Громовержец бежит навстречу к смерти — спасать Асгард. Герой несчастный! И пропади оно все пропадом, а он чем хуже? Так что, когда почти все жители эвакуированы (нужно заметить, только благодаря ему), а битва с Богиней Смерти почти проиграна, он, не задумываясь, спешит выполнять безумную мысль брата. Уничтожить Асгард, спалить в адском пламени дом. На задворках сознания маячит мысль, что, может, если он погибнет во имя Асгарда, то Тор посчитает что он может снова быть его братом, с которым они бы сражались и правили вместе? Тор помнит, как смотрел в иллюминаторе на полыхающий Асград, эта картина будет преследовать его до скончания веков, в жутких ночных кошмарах и на яву. Его… Их дом! Всё проведенное детство, смех и радость, лучшие приключения. И всегда, без исключения, справа маячила макушка черных, как смоль, волос, зализанных настолько, что руки так и тянулись по-братски растрепать. Он даже на секунду не допустил к себе ту мысль, что вместе с Асгардом, там где-то полыхает Локи. Не был бы уверен, что выберется — не послал бы. — Ты видишь его, Хеймдалль? — Нет, мой царь. Ваш брат пропал. Пропал же не значит умер, ведь так? Это же не значит, что вечное пламя испепелило его настолько, что всевидящий страж не отличил его прах от того, что осталось от города? Выбрался лисёныш, всегда выбирался, наверное, просто обиделся. Тор любил брата, несмотря ни на что, любил. и удивительно то, что он наконец начал его понимать. Ход мыслей, причины обид, слабые места. Может вырос, может просто за годы скитаний по космосу поумнел, а возможно, сыграл горький опыт, открывший глаза. Но Тор видел, что Локи хочет воссоединения, возможно, даже как-то неумело и по-своему раскаивается. Тор всё видит и чувствует, понимает, что Локи своим «думаю мне лучше остаться на Сакааре» зазывает брата остаться вместе с ним. Хотя, зная Громовержца, уж скорее Лофт рассчитывал на то, что Тор позовет его домой. Какой-то добродушной братской речью, которая бы заставила сердце Локи растаять и вернуться. Таков был план. Правда чей он был, представлялось смутно. Тор хотел позвать Локи домой, и Локи хотел, чтобы Тор его позвал, в принципе, для этого весь свой фарс и начал, но Тор решил действовать иначе, хоть раз попробовать по-другому. У Локи всегда получалось, может и у него выйдет. Одинсон бьет мягко, но неумолимо, не давая путей для отступления, ни одного шанса на отпор, да и о каком отпоре может идти речь после слов:"Ты мой брат, я люблю тебя сейчас и буду любить всегда…». Сказанное Тором режет и колет сердце, но мягко гладит мятежную душу.  — Может в тебе и есть что-то хорошее, но к чему лукавить? Наши пути разошлись давным давно.  — Да, наверное ты прав. Лучше будет и вовсе не встречаться… - Как ты всегда и хотел. Я хотел домой… Тор расставляет всё так, что кроме как согласиться, выбора у Локи нет, Громовержец играет на слабых местах, и Обманщик не видит обмана. Тор чуть ли не впервые знает, о чём брат думает, знает, что он скажет и что сделает. И когда Лофт говорит, что его нынешнее предательство не имеет ничего личного — Тор ему не верит. Оставляя брата позади себя, муки совести его не сильно терзали. От электрошока Локи помучается, но переживёт, Тор же пережил. А когда он освободится, брат примчится в самый нужный момент, как и всегда, по другому быть не может, Тор всё просчитал. Если судить по-честному, Тор бы и сам не ответил на вопрос, почему он всё так обыграл, может быть, он подумал, что вместо того, чтобы снова взывать к сердцу брата, стоит попробовать поиграть на его самолюбии, раскинуть мозгами и не дать ему путей отступиться от него. Тору нужно было попробовать действовать с точностью дипломата и интригана. Отец мертв. Теперь нельзя быть просто воином. Ну, и скорее всего, только может быть, Громовержцу, наверное, хотелось чтобы брат почувствовал то, что чувствовал он, когда Локи уходил от него, предавал, отказывался и даже умирал, с огромным размахом чихая на все его чувства и переживания, делая из его скорби театр, всеобщее посмешище! Когда Тор шёл к кораблю в одиночестве непоколебимым, воинственным шагом, он пытался планом атаки перекрыть ту мысль, что не только Локи можно злиться и чувствовать, когда родные выворачивают душу наизнанку. Когда все закончилось, безутешные Асы горевали о потери родного дома. Асгардцы испокон веков были воинами, что мужчины, что женщины, даже дети, но Асгард был мирным местом, сверкающим, процветающим и прекрасным. Хела свалилась им словно снег на голову, безжалостной войной после тысячелетия мира, но внутри самого Асгарда, где Асы не могли найти спасения в родном, казалось, нерушимом доме, абсолютно каждый готов был сложить свою голову со сталью в руке, с гордостью и честью принимая объятия Валгаллы, со знанием, что последние слова, слетевшие с их уст, были четкие и гордые «ЗА АСГАРД!». Но вот, дома нет — он сгинул, сгорел до тла, до самого своего основания. Асы в смятении и ужасе утешают друг друга, стараются храбриться, обмануть самих себя в том, что всё будет хорошо, они оплакивают свой дом, и, да, они страшатся, потому что умирать больше не за что. У Тора таких привилегий нет. Он не может скорбеть о доме, потому что он царь, он должен заботиться о своем народе, защищать и вселять надежду, источать уверенность и силу, со спокойствием направлять и править. Тор убеждается, что у всех более или менее всё в порядке, и идет в капитанскую каюту, которая является ныне его покоями. Там можно и погоревать, и подумать, а еще поскорбеть о доме, даже если царю этого не положено. Тор не может горевать, потому что все, ради кого он ныне живет и сражается тут, на этом корабле — его люди, народ, теперь его Асгард — они поскорбят и за него тоже. Асгардцы сражаются за Асгард — Царь сражается за народ. Но как бы там ни было, поразмыслить было о чём, о чём-то кроме полыхающего Асгарда за спиной — например, об отце, о людях, о том, что он остался без глаза или о пропавшем брате. Тора всё гложило и не давало покоя чертово «ну, а вдруг?». Они с братом проходили сквозь огонь Муспельхейма, ледяные воды Нифельхейма, вылазили из таких передряг, что от воспоминаний в дрожь бросает. Локи везде находил выход, лазейку, какую-то уловку, которая давала им шанс выбраться, он вытаскивал их из всех завалов, драк и смертельных опасностей, в которые Тор умудрялся их влипить. Так что, очень неожиданное появление брата, стало отдушиной, причиной для глубокого вздоха облегчения. Тор смотрит устало и благодарно, он не сомневался в брате, знал, что тот живой, он верил в него, но неожиданностью стало то, что Локи пришел. Громовержец знал, что несмотря на то, что Локи прилетел спасти их всех, он все еще оставался его мелким, обиженным и злопамятным братом. Он думал, что слова Локи о том, что им лучше больше не встречаться, были сказаны буквально. Локи прилетел, доказал всем, что истинный спаситель он, а не его нагловато-расфуфыренный брат, возможно он бы погиб, жертвуя своей жизнью ради народа, которым правил и фиаско! Занавес. Спектакль окончен. Отличная бы вышла легенда. Легенда о бесстрашном спасителе, сгинувшем в вечном пламени для того, чтобы его люди могли жить. Идеальная сказка на ночь детям. И это правда могло бы быть реальностью, если бы не… Я здесь Тор закрывает уже оба глаза, зажмуривая их до темных пятен, пустая бутылка хрустит в кулаке. Воспоминания о том, как он стиснул тело брата в обещанных объятиях, стоит перед глазами и никуда не уходит. Локи крепкий, теплый и живой, после минутного замешательства и неудачной попытки вырваться, потихоньку сдается. Трикстер утыкается брату куда-то в районе плеча, зажмуриваясь, пытаясь противоречить своим чувствам и не сдаваться. Улавливая знакомый с детства запах пота и метала, чуть сжимает челюсти. — Спасибо, — Тор говорил шепотом, потому что боялся, что голос будет дрожать, он дышал глубоко опаливая горячим дыханием шею и сжимал так крепко, будто боялся, что это очередная жестокая шутка, со слишком реальной и материальной иллюзией. Локи не обнимает в ответ, только ухмыляется и с закрытыми глазами ждёт и одновременно боится того, что Тор его отпустит. — Ты меня уже благодарил. Пожалуйста, если что, — он как всегда отшучивается и ухмыляется, наслаждаясь секундой покоя, ощущая сквозь кожаный доспех сильные руки, которые сжимают ему спину, он отчетливо чувствует то место, где держит его Тор, оно нагревается и тепло предательски распространяется по всему телу. Локи сдерживает порыв на ответные объятия, потому что это будет означать полное воссоединение, они вновь обретут былую связь и привязанность…, а еще ему придётся доверять Тору, как своему союзнику, царю и брату. Локи осознает тот факт, что вцепись он в брата сейчас, то пути назад не будет, тот снова сможет его ранить и оставить совсем одного, с зияющей пустотой внутри, которая пожрет его и косточек не оставит. Ты отверг меня! Обвинил в смерти отца! Оставил одного, в болезненных судорогах дожидаться невесть кого, кто мог бы спасти меня или отдать на «милость» Грандмастера! Ты… Ты… Ты… Ты даже не позвал меня домой… Я хотел вернуться домой, а ты оставил меня одного В груди так заныло, что Локи перестал дышать. Он и забыл об этом отвратном, болезненном чувстве, которое он намеренно перекрывал гневом, яростью и желчью. Всё что угодно, только бы этого больше никогда не чувствовать. Забыться, возненавидеть, только бы не ныло, только бы не болело. Правда, которую он сам от себя скрывал, волнами накатывала на него, выползала из самых темных и глубоких потемок души, где он прятал ее, топил в своем омуте и скармливал бесам. Но ее призраки неумолимо душили его, застревали комом в горле, накапливались в уголках глаз и грозились выкатиться крупными слезами, раз уж изо рта не вырвалось ни слова. — Нет, — хриплый голос Тора заставил предательски вздрогнуть и разомкнуть болезненно сжатую челюсть. Влажные глаза метнулись в сторону головы Громовержца, где он уловил взглядом пшеничного цвета, коротко подстриженные волосы.  — Ты вернулся домой. Спасибо, — широкая, горячая ладонь, которая легла на затылок стала последней каплей. Локи сжимает в своих руках изорванный красный плащ так сильно, словно если он его отпустит, то вновь упадет в страшную темную бездну и больше никогда из нее не выберется. Лофт почувствовал, как ледяная стена, сравнимая с вечным льдом Йотунхейма, дает трещины, она осыпается крупными кусками и рассыпается в пух и прах под сильным нажимом брата, который чувствует судорожное дыхание и успокаивающе гладит по голове, словно потерянного ребенка, который давным давно пропал и после долгих лет нашёлся. Сидя в кресле, Одинсон всё никак не мог прервать поток воспоминаний, которые накатывали и накатывали. С каждой новой бутылкой и новым глотком мысли просто сходили с ума. Спиртное будто подначивало и наполняло энергией, мозг взбесился и вместо того, чтобы как положено атрофироваться, дав хозяину пару часов передышки в благом забытие, он с новой силой и воодушевлением водил Тора по задворкам его памяти, открывая самые дальние, пыльные и скрипучие двери, заставляя, вновь ощущать всё то, что с ним когда-либо происходило, словно на яву. Проклятый виски. Тор клянется себе, что больше никогда не будет его пить и делает очередной глоток. Тор не знает почему, но их воссоединение является одним из самых болезненных воспоминаний, хотя одно из самых желанных, которое он будет вновь и вновь прокручивать в своей голове, улыбаться сквозь слезы и боль в груди. Тор отчетливо помнил, что он тогда ощущал то, что больше никогда не ощутит. В секунду долгожданного покоя, когда наконец-то всё было на своих местах, Одинсон не был капитаном корабля, не был царем бездомному народу, он не был хранителем девяти миров, он просто был большим и сильным старшим братом, самой главной задачей которого было успокоить мелкого и очень давно потерянного… Хотя нет, не потерянного — спрятавшегося — брата. Локи всегда отменно играл в прятки, с самого детства он всегда выигрывал в эту игру, потому что никто не мог его найти, пока ему этого самому не хотелось. Эта истина дошла до Тора совсем недавно. Если кто-то когда-то и мог бы найти Локи, то это только Тор, тот с гордостью аргументировал это тем, что очень хорошо знал своего брата, но Локи на это лишь с ухмылкой закатывал глаза, единственный зная, что истина в том, что если бы Локи не захотел, то брат бы его никогда не нашел. Но вот детство прошло, а Локи всё играл, не переставая, прячась в темноте, закапывая самого себя в потайных комнатах, пряча обиженную душу под десятью замками, чтобы никто не добрался. Тор не понимал, что Локи всю жизнь играл с ним в прятки, до самого последнего оставаясь победителем. Когда его маленький брат окончательно спрятался, Тор этого даже и не заметил, а Локи знал, что даже если и заметит, то при всем желании не найдет. Тор, всё детство был горделивым мальчишкой, с высоко поднятым носом и широко раскрытыми плечами. Он из кожи вон лез, только бы доказать всем, что он истинный наследник престола, которым отец может гордиться, он хотел быть тем, на кого его люди всегда смогут рассчитывать, и никогда не упускал возможности доказать это, иногда даже за счет окружающих. У Локи с Тором разница в возрасте была небольшой, совсем мизерной, но Одинсон никогда не упускал возможности ткнуть брата носом в то, что он старше. Сначала это вызывало смешки и шутки, с возрастом это уже начало раздражать, наверное, потому что в подростковом возрасте Тор не вел себя, как старший брат, он просто никогда не понимал, какого это — быть ответственным за младшего. Они с Локи были неразлучны, даже при всех ссорах и обидах, Лофт всегда оставался для Громовержца самым лучшим другом, на которого всегда можно положиться. При всех шутках и явном отличии в телосложении, Локи не был беззащитным в плане физического, а тем более словесного противостояния — ему равных не было — так что, у него просто не было возможности ощутить это старшинство, когда ты за мелкого отвечаешь головой. Тор никогда не беспокоился за маленького братишку, который может влипнуть в неприятности, потому что сам Локи никогда и не был «маленьким братишкой», ну и обычно они искали все опасные приключения на задницу вместе, а что с двумя наследными принцами может случиться, когда они рядом с друг другом?       Они путешествовали вместе, дрались вместе и вместе побеждали, но львиный кусок славы почему-то доставался Тору. Скорее всего, из-за его вида благородного героя, только что сошедшего со страниц сказок. В своем сияющем доспехе и с белокурой шевелюрой, Тор выглядел весьма эпично и внушающе, в отличие от Локи, который выбирал всегда более темные цвета, кричащие о гордости и таинственности. Лафейсон никогда не стремился быть героем, он хотел признания, но на героические поступки его тянуло редко. Ему казалось, что открытое бахвальство, это все равно, что раскрытие врагу своего плана атаки. Чем он тише — тем не заметнее, если он не заметный, то его не берут в расчет, а когда его не брали в расчет, то понятие не имели, чего от него можно ожидать и обычно дорого платили за свою легкомысленность. Локи всегда завидовал Тору, всегда хотел, чтобы его принимали таким, какой он есть, чтобы его нынешнего — таинственного и опасного — признавали и не считали саму его суть всего лишь тенью своего брата. Локи мечтал, чтобы его люди любили его так же, как и его брата, он мечтал, чтобы отец считал его равным брату, но тогда бы ему пришлось вылезти из своей шкуры и облачиться в новую и сверкающую, что было абсолютно невозможно просто потому, что Локи зарекся не быть героем. Лофт хотел быть достойным сыном для своих родителей, сильным магом и не менее сильным воином, какое-то время даже хорошим братом, но не героем. Нет. Это наверное и отличало его от остальных детей. Он точно так же, как и они, вырос на старинных сказках и легендах, знал их наизусть, читал с восхищением и трепетом, но не стремился к ним. Всё потому, что у Локи был врожденный дар замечать то, что другие не могут, даже если это и лежало у них под самым носом. Когда детские сказки кончились и Фригг им с братом начала рассказывать настоящие легенды о настоящих героях, Локи понял одну не очень то и замысловатую вещь — во всех великих историях сказ один — в конце, все герои умирают. Это была та самая ужасающая правда, которую никто не желал замечать, а те, кто принял ее, говорили, что если и умирать, то за что-то стоящее, что войдет в историю, чтобы это было не зря, и Локи был согласен с этим мнением, но сама перспектива смерти его не привлекала. Бывали и такие случаи, что человек, который в жизни не достиг ничего стоящего, получил свой титул геройства от самой смерти, так что, для него всегда было лучше изловчиться и победить, чем геройски умереть. Это была его позиция, которая спасала жизнь ему и его брату, считавшего себя непобедимым. Так что, в тот самый момент осознания своих ошибок, признавая свою неправоту, карая себя за отречение от своей семьи, извиняясь за потраченное в пустую время на глупую ненависть, он смотрит в глаза своего брата, освобождая спрятанную и истерзанную душу, открытый, как книга, взглядом молит о прощении, без которого весь героизм просто канет в лету. Зачем умирать, как герой? Его люди его не почтут, они мертвы. О нем не сложат легенд, о нем не напишут в детских книжках, его темная и таинственная фигура больше никогда не будет украшать расписанные стены. Любое упоминание о нем сгинуло, он самолично всё сжег. В памяти людей он не останется — они заколоты. Любая память о нем канула в небытие, о нем не вспомнят и не будут чтить, даже не похоронят. Он станет пустым местом, белым пятном в истории мироздания, возможно, его пару раз упомянут, в качестве второго сына Одина. Полторы тысячи лет для некоторых совсем не малый срок и за это время начудить он успел, успел и не раз кого-то спасти, но если Танос воплотит свой план в жизнь, упоминания об опальном царевиче вряд ли останутся. Так зачем же все это? Почему бы не применить заклинание? Не стать невидимым? Не удрать спасая свою драгоценную шкуру? Да всё потому, что, чёрт побери, Тор смотрит на него! Локи знает, что они умрут, Танос убьет его, а потом и его брата, и именно поэтому Локи не позволит Тору умереть с мыслью о том, какой же его брат подлый трус и предатель, а еще как же ему с ним не повезло. Локи хочет уйти достойно, ради Тора. Потому что Тор заслуживает того, кого бы с достоинством называл бы братом. Не серую, правдоподобную иллюзию, молящую о прощении, а настоящего брата, который готов умереть за него в попытках защитить. — Я Локи, принц Асгарда… —  «Смотри мне в глаза, не отворачивайся. Я это делаю для тебя.» — Сын Одина… —  «Ты слышишь моё слово брат? Я раскаиваюсь. Я обманул Таноса — Я Асгардец, я сын наших родителей, я твой брат.» — Полноправный король Йотунхейма, Бог коварства… И я клянусь тебе в своей верности… до последнего своего вдоха… — «Я же был прав, да, мама? В конце все герои умирают».