***
Когда они впервые встретились, Иккингу было около шестнадцати лет, а заплутавшая среди бескрайних северных лесов девчонка была почти ровесницей. Беззубик глухо рычал и, сузив глаза, наблюдал из-под повальных деревьев за их странными разговорами, за её подергивающейся рукой, что всегда находилась возле острого ножа на поясе юбки с острыми шипами. Когда они впервые встретились, Астрид была лишь наслышана о давно пропавшем сыне вождя, от которого, скорее всего, не осталось и косточки. Она чувствовала себя неуютно, неприятный страх тонкой сетью обволакивал тело, но признаться себе в этом — значить оспорить причастность к викингам! Их первая встреча не увенчалась ничем. Иккинг только взял с неё нерушимое обещание никому ничего не рассказывать и, услышав чьи-то далёкие голоса, скрылся в лесной пустоши, среди белого тумана и пугающей неизвестности. Он, как только заметил её бойкий взгляд, упрямую походку и видимое решение справляться со всеми проблемами на пути, был уверен, что эта девчонка скорее в огонь кинется, чем нарушит собственное слово. И она не нарушила. Он видел её страх, видел удивлённое выражение лица, но умолял одними глазами остаться и выслушать. И Астрид, так звали это голубоглазое чудо, находила внутренние силы и стояла на твёрдых ногах, протягивая раскрытую ладонь с отброшенным где-то далеко ножом в сторону чёрной переливающейся чешуи, в сторону неверящих, но таких человечных драконьих глаз. — Это невероятно… — прошептала она, проводя ладонью от широкого тёплого носа к невообразимым подрагивающим ушам. Это правда невероятно, согласился с ней Иккинг, не отрываясь от золотых лучей, поблескивающих на лице девушки.***
Они были почти взрослыми, но капелька детства, вечно уживающаяся в людях, так и норовила проявиться в движениях, глупых словах и беспринципных улыбках. Иккинг, переплетая с ней пальцы, медленно и максимально неприметно, вёл девушку в свой дом. В обитель крыталых, в их главное место обитания, что так изрядно пытался отыскать средь будущих морей людской народ. Великий Смутьян, непостижимых размеров зверь, некогда защитивший этим местом драконов, собрал вокруг обломков скал величественные ледяные стены. И спустя года это место оказалось маленьким миром, живущим по своим правилам и законам, миром, что отделился от истоков, начав писать свою собственную историю. Астрид чувствовала себя пятилетней девочкой, попавшей в бесконечные мамины сказки об Асгардских детях, но разве в тронном зале Одина может быть такое! Девушка сидела, поджав ноги, на высокой ветке старого дерева и впервые в жизни чувствовала себя частью творящейся вокруг жизни. Свобода пропитывала свежий воздух. Сердце неконтролируемо билось, а глаза трепетали. Так много живых существ, разумных, прекрасных, со своей собственной историей и невероятной душой, отраженной в живых бескрайних глазах. Они окружали её, взмывали в воздух, издавая гортанные крики. Никакой агрессии, никакой злости. Как будто любой пришедший сюда становился одной с ними крови. Как будто любой пришедший сюда понимал что-то большее в строении жизни. Иккинг рассказывал ей, говорил много, про каждого, всё что знал, а Астрид, опьяненная счастьем, смеялась, цепляясь руками за его спину, взмывая в закатное небо, тянула руки к золотым облакам, ощущая под собой такую твёрдую опору — Ночную Фурию.***
Астрид разрывает. Больше двух лет она упорно ведёт две жизни. Там — на уютном поселении острова Олух, с родными людьми и иными условиями. И здесь — в цепких и тёплых объятиях некогда сына их вождя. Иккинг много раз говорил ей, предлагал остаться и жить с ним. С ними. Астрид слушала, как заворожённая, но в груди трещало из-за понимания глупости таких решений. Она все ещё нужна своему племени, своим родителям и своим друзьям. Оттого становилось дурно. Казалось бы, что за вздор, вон он — перед тобой! — человек, которого так ищет Олух, вот они — драконы, на которых так изрядно точат секиры и топоры твои люди. Но жизнь по ту сторону реальности оказалась волшебной. Все те существа, коих она видела, они были чудом, спустившимся с небес. Они были живыми крылатыми и дикими драконами. Всё её представления менялись с каждой новой встречей, оттого сердце пропускало новые удары, а закатная пыль оседала в лёгких. Астрид нужна была помощь. Она смотрела на Валку из-под блондинистой чёлки, пока обдумывала, прокручивала в голове все возможные диалоги и нервно пересчитывала шипы на юбке. Жена вождя была единственным человеком во всем Олухе, чья рука ни разу в жизни не поднялась избавить от «гниющей» жизни ни одно «создание Ада». Астрид нельзя было ошибиться, на кону было слишком многое. На кону были тысячи жизней. На кону было доверие Иккинга.***
Он, гонимый чувством свободы, нёсся в лазурную даль к белеющему закату. Он закрывал глаза, крепче хватался за Беззубика и кричал, кричал от безграничного счастья, измеримого бескрайним морем, от наполняющего лёгкие солнца, от близких, только протяни руку, облаков и таких дальних звёзд. Он был драконом, от кончиков пальцев до чистого окрылённого разума, и… … он был человеком И в милость в этом столетии ему была только одна личность. В жизни Иккинга была только Астрид, непримиримая драконья армия и тёплый туман. Когда она попросила довериться ей, широко улыбаясь и сжимая его руку в своих ладонях, он кивнул, ещё долго наблюдая, как Астрид, чья улыбка расцветала ещё сильнее, бежала в глубь леса, что-то крича ему. Когда она попросила довериться ей, широко улыбаясь и сжимая руку незнакомой женщины, его сердце пропустило удар. Он сам так и застыл, смотря в чужие янтарные глаза, морщинки на веках и такие знакомые шоколадные волосы, отдающие в свете солнца рыжим блеском, с редкими седым прядками. — Иккинг… Так он, Иккинг Хеддок, неприменимый, фанатичный, рвущийся ко всему прекрасному человек, встретил родную душу. Душу, глаза и внутренний мир которой и стали его началом, перешли в наследство в безоблачной улыбке и безудержном стремлении доводить дело до конца. Так он, Иккинг Хеддок, двадцати лет отроду, выращенный стаей драконов, всю жизнь дышащий морозным, пропитанным запахом листвы воздухом, познакомился с матерью. — Ты был совсем ребёнком, крохой, когда они напали на нас, — последнюю фразу Валка, поджимая губы, тихо прошептала, гладя когтистую лапу лежащего рядом Грозокрыла, — Я всегда верила, знала, что связь с ними может быть. Иной. Не кровной, не жертвенной. Но я потерялась в догадках, когда тебя не стало и он, — её ореховые глаза устремились в сторону носящегося из угла в угол под льдиной Беззубика, — скрылся молнией в ночи с кроваткой. — Всё изменится... Ма-мам, — он запнулся, но улыбка зацвела на его лице. Иккинг аккуратно перебирал светящиеся солнцем волосы Астрид, чья голова покоилась на его коленках. Астрид устала, чертовски устала от всего. Астрид спит, а её неиссякаемые на эмоции глаза дрожат под веками. Глядя на этого невозможного человека, Иккингу хочется навсегда исчезнуть, пропасть, провалиться в глубь. Но только с ней. До последнего вздоха чувствовать её тепло рядом, до последней минуты переплетать с ней пальцы, до последнего шага к обрыву быть уверенным, что в её взгляде всё тот же цветущий луг и белая морская пена. — Я не позволю больше нашим мирам враждовать. Чьи именно это были слова, вселенная и ледяные стены пещеры не запомнили. То ли их единственного человека, чьё сердце воспылало вдохновением и огнём жизни чешуйчатых зверей, то ли его матери, до конца остававшейся верной своему слову, за две десятых века не потерявшей стойкой веры своим убеждениям.***
Стоик был немолод, но силён, могуч и без дрожи в держащей топор руке. Стоика беспокоило долгое отсутствие Валки, но ему, как вождю, как человеку, на которого полагаются и постоянно смотрят, ждут поручений и жарких речей в честь будущих деяний, нельзя было казаться надломленным или слабым. Нельзя было дать понять ни одному жителю Олуха, что он, викинг от начала и до конца, не достоин звания вождя. Предводителя! В кузнице становилось душно и кружилась голова. На улице же, хоть солнце давно сияло в зените, дул тёплый и между тем приятный на коже ветер. Он улыбнулся, около дальних домиков шумели дети, примеряя огромные рогатые, пошарпанные временем шлемы. Жизнь кипела безудержным спокойствием. И Стоик замер. Замер, а глаза его, обрамлённые морщинами от долгих лет жизни, слепило от яркого солнца. Оттуда, со стороны восточных гор, в воздухе летело три дракона. Их частая жертва шипастый и «острый» Злобный змеевик, редкий и колоссально опасный Грозокрыл, и, никогда прежде не появляющаяся в дневном свете, Ночная фурия. Стоик в последний момент махнул рукой, давая немой запрет на любую атаку уже приготовившимся викингам с пушками и натянутыми тетивами луков. Стоик, впервые в жизни, был готов пустить слезу, показать всем своим людям, что он — человек, что их вождь не просто воссоздан из могучей энергии, а из плоти и крови. Валка, смотря ему в глаза, улыбалась уголками губ, спускалась со склонившего голову дракона, а за ней, такое незнакомое, такое молодое, как яркое отражение его жены в молодости, доселе неясное лицо с маленькими вкраплениями веснушек и зеленого огня в глазах. Парень шёл, разглядывая людей вокруг и крепко-крепко, почти нервно, держал за руку Астрид Хофферсон младшую. На площади воцарилась тишина, никто, из собравшихся и пришедших на шум, не смел нарушить зрительный и душевный контакт. Стоик не отрывал глаз от шедших людей, он смотрел на покорных драконов, что не нападали или крушили, оставляя за собой кровавые следы, а только внимательно наблюдали за людьми. Стоик осознавал, что их жизнь изменится. Она никогда больше не будет прежней.