Отцовское благословение

      Мы с Генри шли по пыльной, усыпанной камнями дороге и оживленно болтали. Сейчас, когда наше большое приключение осталось позади, было так хорошо просто поговорить по душам. Слово за слово – и мы поняли, что толком ничего не знаем друг о друге. Надо было как-то скоротать время в пути, поэтому мы решили, пусть и с большим опозданием, наверстать упущенное и получше узнать друг друга. Было раннее утро, солнце только-только начинало припекать, и в воздухе, наполненном солоновато-терпким запахом моря, таяли остатки ночной прохлады, так что шагалось нам легко и свободно. Направлялись мы к Генри. Это могло бы показаться неприличным, ведь мы почти не знали друг друга. Но совместные приключения сплотили нас, а выбор у меня был невелик: остаться с пиратами, где, говоря откровенно, меня никто особенно не жаждал видеть; или же попросить высадить меня в ближайшем порту – и остаться в чужом городе в порванном, замызганном платье и без гроша в кармане. Был еще один вариант — вернуться в Англию, но мною он даже не рассматривался: после всего пережитого Туманный Альбион остался где-то в прошлой жизни. Там же, где и Карина Смит. Поэтому, когда Генри пригласил меня погостить немного у них, я после некоторых раздумий согласилась. О себе мне почти нечего было поведать – вряд ли мой собеседник нашел бы интересной повесть о жизни о сиротском приюте, – вот Генри по моей просьбе и начал рассказ о своей семье, а вернее, о матери, ведь об его отце я была уже хорошо наслышана; я же, вся обратившись в слух, ловила каждое его слово. - А о том, что произошло после Совета Братства, я расскажу потом, - заторопился Генри, когда впереди сквозь сочную зелень листвы ухоженного фруктового сада замаячила белоснежная усадьба. - Твоя мама – очень достойная женщина, - задумчиво произнесла я, подытоживая то, что успел поведать Генри. Даже неполные сведения о миссис Тернер давали более чем обильную пищу для размышлений. Губернаторская дочь, сумевшая стать Королем пиратов. Хрупкая девушка, которая своей отвагой завоевала уважение даже у морских разбойников. Жена капитана «Летучего Голландца». Надо заметить, восхищение у меня вызвал даже не сам особняк, хотя он и был чудо как хорош, – за свою жизнь я успела навидаться всякого, да и в богатых домах мне доводилось служить, – а то, что со всем этим немаленьким хозяйством мать Генри управлялась в одиночку. Впрочем, после услышанного оно было и неудивительно. К тому же я всегда подозревала, что иные женщины ни в чем не уступают мужчинам, и история Элизабет была тому лучшим доказательством. Начав против своей воли сопоставлять себя с ней, я испытала обычно несвойственную мне робость: сравнение выходило явно не в мою пользу. - Ты ей обязательно понравишься, - заверил Генри, почувствовав мою неуверенность, и, взявшись за дверной молоток, решительно постучал. - Мистер Генри! – воскликнула открывшая нам служанка. – Что с вами случилось? На кого вы похожи! И кто это с вами? - Постой, Нэнси, все вопросы после, – Генри жестом заставил девушку замолчать. – Мама дома? - Генри? – послышалось из холла. Я сразу узнала Элизабет – спускавшуюся по лестнице женщину с безупречной осанкой, дорого и со вкусом одетую, с волосами, уложенными в замысловатую прическу, – хоть и видела ее впервые. По моим подсчетам, ей должно было быть где-то под сорок, однако годы, казалось, были над нею не властны. Возраст ее выдавали только глаза – мудрые, усталые глаза человека, много повидавшего и многое пережившего. - Генри, разве ты не должен сейчас быть на службе? Только не говори, что тебя снова списали на берег, - таковы были первые слова миссис Тернер, обращенные к блудному сыну. Затем она перевела взгляд на меня. – И не забудь представить мне свою спутницу. - На самом деле это долгая история, – выпалил Генри, и Элизабет кивнула: - В таком случае, это подождет. У вас обоих донельзя усталый вид. Нэнси, сейчас же приготовь ванну для мистера Генри и нашей гостьи, мисс… - хозяйка дома сделала паузу, глядя на меня, и я поспешила представиться: - Я Карина, миссис Тернер. Карина… Барбосса. При звуке знакомой фамилии самообладание несколько изменило Элизабет, но, к чести своей, она моментально взяла себя в руки и продолжила отдавать распоряжения, как ни в чем не бывало: - … для нашей гостьи, мисс Карины, да, и скажи кухарке, чтобы позаботилась об обеде. - Все тотчас же будет исполнено, миссис Тернер, - служанка моментально исчезла, а Элизабет, снова оборачиваясь к нам, заметила негромко: - Да, я вижу, у вас и правда есть, что мне рассказать.

***

- В прошлый раз мы встречали его на закате, - оживленно сообщил мне Генри, пока мы с ним направлялись продуваемым всеми ветрами плато к обрыву над морем. - А что, если сегодня он не появится? – осведомилась было я. Но взгляд Генри светился такой непоколебимой верой, что я прикусила язык и воздержалась от дальнейших замечаний. - Тогда мы придем сюда завтра. Но он вернется, я это точно знаю, - твердо сказал он и больше не прибавил ни слова. Миссис Тернер с нами не было; в своем привычно-усталом ожидании мужа она, казалось, просто не поверила рассказу Генри о сломанном трезубце и снятом проклятии. По-моему, она просто боялась верить. И я хорошо ее понимала. Несмотря на события последних дней – поистине головокружительные и невероятные – я все так же оставалась ученым. Находясь в море, посреди чуждой враждебной стихии, легко верить в магию и призраков – недаром не сыскать людей суевернее, чем моряки. Здесь же, на твердой земле, мой скептицизм воспрянул с новой силой, а все случившееся с нами казалось сном – путаным, беспорядочным, пробудившись от которого, с некоторым облегчением осознаешь, что все это тебе лишь пригрезилось. Тем поразительнее было то, что я видела сейчас: высокий мужчина, так похожий на Генри, который тяжело, словно отвык ходить по твердой земле, взбирался на холм. Мы радостно переглянулись, и Генри несмело двинулся вперед, я же осталась на месте, чтобы не мешать встрече, и смотрела, смотрела во все глаза, и даже, кажется, забыла, что надо дышать. Спустя некоторое время из-за холма показалась и Элизабет. Наверняка она все же поглядывала на море из обращенного на море окна своей комнаты в ожидании знакомых парусов. Так или иначе, но, растеряв свою обычную благородную неторопливость, последние метры она почти бежала, подхватив юбки. Воссоединившиеся влюбленные порывисто обнялись, отстранились, жадно глядя друг на друга, словно не верили глазам своим и, наконец, слились в поцелуе. «Так вот как спустя годы встречаются родные люди...» – промелькнуло у меня в голове, и я внезапно почувствовала себя неловко, словно не по праву здесь находилась, а подсматривала через замочную скважину то, что мне не полагалось видеть. И вздрогнула от неожиданности – когда ладонь Генри скользнула в мою. Кажется, он на интуитивном уровне понял, что меня что-то грызет изнутри, и не хотел оставлять меня наедине с этим чувством. Признательная за внимание, я поблагодарила юношу взглядом.

***

Ранее мы уже успели коротко поведать обо всем Элизабет, но за праздничным ужином, поспешно приготовленным по распоряжению миссис Тернер, рассказывать пришлось с самого начала и очень подробно, заостряя внимание на деталях, вызвавших у слушателей особенный интерес. Время от времени Генри умолкал, чтобы воздать должное восхитительному жаркому, и тогда подхватывать его рассказ приходилось мне. Я вынуждена была признать, что кухарка у миссис Тернер – настоящая мастерица. Нежное мясо в сладком соусе словно таяло во рту, так что ужин завершился быстрее, чем наш с Генри рассказ. Глаза Элизабет, чьи вера и бесконечное терпение были наконец-то вознаграждены, так и светились нежностью и любовью. Она сидела рядом с Уильямом, то и дело протягивая руку, чтобы накрыть ладонь супруга своей или так или иначе его коснуться, словно никак не могла поверить, что он – настоящий, а не плод ее неустанных помыслов о нем. Уже давно был съеден десерт, а мы все сидели за опустевшим столом. Когда настал черед рассказа о битве на морском дне, Генри хотел было взять эту скорбную обязанность на себя, но я предостерегающе подняла ладонь. Я чувствовала почему-то, что должна сама обо всем рассказать. У меня даже почти не дрожал голос. По крайней мере, так мне казалось. А когда я умолкла, то увидела в глазах семейной четы тень искренней печали. Мы помолчали немного, отдавая дань погибшим. - О, милая, мне так жаль… - мягко произнесла Элизабет. - Ничего, миссис Тернер, – преувеличенно-небрежно отозвалась я. – Я все равно совсем не знала его. - Мы тоже не были с ним особо близки, - начал Уильям. – Но могли бы рассказать тебе о нем хотя бы то, что знаем. - О, право, не стоит, - пробормотала я. – По крайней мере, сейчас. Чета Тернеров обменялась понимающими взглядами. - В таком случае, когда будешь готова, только попроси. Я только и смогла, что кивнуть; в горле застрял какой-то дурацкий комок, и я через силу улыбнулась, надеясь, что улыбка выглядит не очень вымученной. - Карина, что ты планируешь делать дальше? - нарушил тишину Уильям, словно желая сменить тему разговора. - Я пока не задумывалась об этом. Разумеется, мне хотелось бы и дальше заниматься наукой, но...- пожав плечами, я многозначительно умолкла. - А что ты сказала бы, если бы мы предложили тебе остаться у нас? - неожиданно произнесла миссис Тернер. Ошеломленная, я не нашлась с ответом; растерянно переводя взгляд с одного члена семьи Тернеров на другого, я увидела, что предложение хозяйки дома вызвало у всех горячий отклик. - Я понимаю, сразу принять такое решение непросто, и мы не станем торопить тебя, - продолжала Элизабет. – Но подумай только - у тебя будет дом… Что же, идти мне и правда некуда. Дом… самое желанное, самое дорогое слово для того, кто с рождения воспитывался в приюте. Это все, о чем только может мечтать сирота. Вот только отца у меня уже никогда не будет. Внезапно я снова почувствовала себя лишней. «Наверное, зря я приняла это приглашение», – подумала я с досадой. Этот вечер должен принадлежать только двоим влюбленным – да еще Генри, – и затянуться до глубокой ночи: ведь людям, которые, в общем-то, немного провели времени вместе, предстояло наверстать всю жизнь. Разумом я понимала, что должна радоваться за Генри, но сейчас здравый смысл, всю жизнь выручавший меня, сдался под натиском эмоций. Мне было больно наблюдать воссоединение семьи. Я выждала немного для приличия, после чего извинилась и попросила разрешения подняться к себе, сославшись на головную боль. Семейство Тернеров переглянулось. Кажется, моя маленькая уловка не сработала, впрочем, препятствовать мне не стали. Наверху я аккуратно прикрыла за собой дверь и, не раздеваясь, ничком бросилась на кровать.

***

Остров накрыла темная тропическая ночь. По моим подсчетам, было где-то около полуночи, когда огромный дом наконец начал отходить ко сну. Я слышала, как чета Тернеров и Генри поднялись по лестнице, пожелав друг другу спокойной ночи, и разошлись по спальням. Слышала, как внизу, в гостиной, наводит порядок прислуга. Через некоторое время смолкли и эти звуки, и в доме воцарилась тишина. Сон все не шел. Кажется, все это время я беспомощно барахталась между миром грез и явью, перед глазами стояло одно и то же видение: Барбосса (произносить «мой отец», даже мысленно, было все еще непривычно), распростершийся в свободном полете подобно причудливой морской звезде, который бесконечно долго падал в водную бездну. Промучившись таким образом некоторое время, я пришла к выводу, что всему виной – страшная духота. Надо отметить, что Карибы с самого начала отнеслись ко мне неблагосклонно – взять хотя бы местных жителей, которые с ходу обвинили меня в ведьмовстве. Даже здешняя природа, казалось, была настроена против меня – хоть я и была прекрасно осведомлена о местном климате из книг, очень скоро мне стало понятно, что прочитать о жаре в книге и испытать ее воочию – вовсе не одно и то же. Дом, раскалившийся на солнце днем, не остывал даже ночью, оставленная приоткрытой оконная рама также не спасала положение. Я могла бы выбраться из окна, как, бывало, поступала, живя в приюте, но решила, что это будет невежливо по отношению к хозяевам дома; кроме того, что будет, если меня кто-нибудь случайно увидит на крыше веранды? Рассуждая подобным образом, я покинула свою комнату обычным способом и аккуратно, стараясь не скрипнуть ни ступенькой, спустилась в темную гостиную, а из нее – в холл. Сначала я намеревалась просто погулять по саду, не отходя далеко от дома, но ноги сами понесли меня дальше, туда, где несколько часов ранее произошла долгожданная встреча, а затем вниз, на песчаный берег. Я остановилась у кромки воды, глядя в небо. Молодая луна уже успела зайти, но мне светили звезды. Мысленно я привычно проводила невидимые линии от одной звезды к другой, будучи при этом далека от астрономии. Над самой моей головой висело созвездие Трезубца. Это созвездие стало сначала моей idee fix, а теперь еще и проклятием. Пройдут годы, а оно все так же будет появляться по ночам на небосклоне, как и прежде, напоминая мне о навеки утраченном – если не с небес, то с обложки дневника указывая на то, что уже никому и никогда не суждено отыскать... Для других дневник был всего лишь затрепанной книжицей в кожаной обложке с колючим камнем, в котором каким-то чудом никто не признал рубин, и пожелтевшими страницами. Но для меня его ценность была несоизмеримо выше; он был большим, чем шанс на безбедное существование: на протяжении всей моей жизни он был единственным доказательством того, что и у меня когда-то был (а может, и есть до сих пор) отец, который мне его оставил. На самом деле не так страшно, всю жизнь считая себя дочерью ученого, выяснить, что на самом деле ты дочь пирата. Страшно было бы никогда этого не узнать. Не так страшно считать себя сиротой, как, узнав, что отец на самом деле жив, тут же его потерять – уже навечно. В слезливых дамских романах сердце главной героини-сиротки всегда подсказывало ей, что перед нею — давно потерянный отец. У Барбоссы такие же резкие черты лица, хотя у меня они несколько сглажены женственностью и молодостью, те же пронзительно-голубые глаза, пусть и выцветшие с годами. Почему молчало мое сердце? Я сжала кулаки в бессильном отчаянье. В конце концов, сколько раз мы разговаривали с ним? И можно ли считать разговором тот, что завершился пощечиной? О, как я ругала себя теперь! Воистину, нет более тяжелой ноши, чем недосказанность и вина перед тем, кто покинул этот мир… А вместе с этим в душе моей вскипала и по-детски глупая, бесполезная и бессмысленная обида на Барбоссу: если я и правда его дочь, как мог он меня бросить? Ведь была же на то какая-то причина? Если бы обратить время вспять. Если бы еще хоть раз с ним поговорить... Прекрати, Карина. Его больше нет, ты же помнишь? Я жалко всхлипнула и осела на остывший песок, обхватив руками колени. - Карина… Я вскинула голову; внезапный всплеск радости - необъяснимой, иррациональной - охватил все мое существо. Подхваченная им, я сорвалась с места и бросилась к воде, не чуя под собой ног: в нескольких ярдах от берега по воде бесшумно скользила лодка, в которой, выпрямившись во весь рост, стояла фигура, которую я не чаяла уже увидеть. Живым ли, мертвым, мы тогда так никого и не нашли – ни его, ни Салазара, ни кого бы то ни было еще. Под напором такого количества воды не смог бы уцелеть ни один человек – казалось бы, я смогла это в себе внушить, – но сердце ждало и верило, невзирая на все доводы рассудка. Но когда до водной кромки остались считанные футы, я резко остановилась, словно налетев на невидимую стену. Первый восторг отступил, и в глаза мне бросилась одна немаловажная деталь. В руках Барбоссы не было весла — лодка двигалась как бы сама собой. Я присмотрелась повнимательнее: на корме лодки стоял зажженный фонарь, но пламя его казалось… мертвым. Видите ли, облик обычного пламени переменчив и непостоянен, его языки находятся в постоянном хаотическом танце, этот же огонь был недвижимым. Застывшим. И в воде его пламя не отражалось, холодея, поняла я. Складывалось впечатление, что фонарь освещал только пассажира лодки, придавая его чертам вид высеченных из камня, и частично – саму лодку, за пределами этого круга только сгущая тьму. Да и сам Барбосса… Отстраненный, словно глубоко о чем-то задумавшийся, он даже не сделал попытки шагнуть из лодки. И с губ моих наконец сорвалась дикая догадка: - Ты… мертв? Ответом мне была грустная улыбка. - Да, и кажется, на сей раз – окончательно, - долетел до меня тихий ответ. - Раньше погибших в море перевозил на тот свет «Летучий Голландец», но, видать, этот юнец Тёрнер и впрямь освободил отца от проклятия. Весь в отца и мать – такой же пылкий и правдолюбивый поборник справедливости. Разумеется, мы знали друг друга – я и его родители. Более того, мне даже довелось поженить их – на палубе «Жемчужины», в самый разгар боя… Но, так или иначе, у меня появился шанс в последний раз взглянуть на тебя… Видела бы тебя твоя мать.... - Моя мама… - у меня дрогнул голос. – Какой она была? - Маргарет не принадлежала к знатному роду и не была особо хороша собой, но для меня она была прекраснейшей из женщин. Она умерла от родильной горячки вскоре после твоего появления на свет. Я был там, с нею, когда она испустила последний вздох, - взгляд старого пирата стал еще более отсутствующим; сейчас он снова был там, в прошлом, и держал холодеющую ладонь любимой женщины в своей. - Умирая, она заклинала меня позаботиться о тебе. Но нет иного дома для моряка, чем море, а пиратский корабль - не место для маленького ребенка, тем более девочки. Будь жива Маргарет, вы и по сей день жили бы в твоем родном городке, а я навещал бы вас, но, увы, этому не суждено было сбыться. Все, что я мог сделать для тебя, - это дать тебе имя; имя, но не фамилию, ведь она могла навлечь на тебя немалые беды. Что было дальше, ты знаешь сама; я отнес тебя на крыльцо приюта и оставил там, положив в корзину дневник и записку с твоим именем. Ты так спокойно и доверчиво спала… Слушая рассказ Барбоссы, я словно видела, как туманным вечером пират, тяжело припадая на деревянную ногу, подходит к крыльцу приюта; в руках у него — большая корзина, которую он оставляет на холодных ступенях. Мгновение смотрит на спящего в корзине младенца, улыбаясь так же, как улыбается сейчас – неожиданно доброй, светлой улыбкой, которая на мгновение смягчает его жесткие, изуродованные шрамами черты (не видя этой улыбки, не веришь, что он способен на нее), – а потом решительно поворачивается к ребенку спиной и уходит, более ни разу не обернувшись... - Почему ты ни разу не навестил меня за эти годы? – вырвалось у меня. - Не пытался отыскать? – прибавила я, вспомнив, сколько мне пришлось кочевать по приютам – мой своевольный нрав доставлял немало хлопот добрым людям, которые пытались сделать из меня благовоспитанную девицу, послушную и покорную чужой воле, - впрочем, нисколько в этом не преуспев. - Я пытался навести о тебе справки, но след твой был потерян. И тогда я решил – раз сама судьба против нашей встречи, то так тому и быть, и запретил себе даже вспоминать о тебе. Пираты же прячут клады, верно? Вот и я спрятал свое сокровище так, что сам не смог отыскать. Барбосса улыбнулся, и я, как зачарованная, улыбнулась ему в ответ, чувствуя, как тает разделявшая нас ледяная стена отчуждения и непонимания. Получается, все то время, как я хранила дневник, скрывая его ото всех, чтобы не отобрали, засыпая с тонкой книжицей под подушкой – Барбосса тоже, как мог, хранил свое сокровище – меня. - Но… почему? Именно сейчас, когда мы наконец-то встретились… - горло перехватил сухой спазм. – Я даже не успела толком узнать тебя… - Как знать, может, оно и к лучшему. Из меня вышел бы никудышный отец, – усмехнулся Барбосса. - И, должен признать, смерть в бою, особенно в таком славном, как этот, - не худшая смерть для пирата, - его глаза затуманились то ли воспоминаниями, то ли тенью той неизвестности, что лежит за пределами земной жизни. - Поверь, Карина, мне очень жаль, что я не был с тобой все это время, не видел, как ты сделала первый шаг, не слышал, как ты произнесла первое слово, - продолжал он. – И все же я благодарен судьбе за то, что она напоследок позволила мне взглянуть на тебя и убедиться в том, что ты не пропадешь. - Мне не за что ее благодарить. Она забрала у меня все, - возразила я. - Семью. Сначала маму, а теперь и тебя. - Порой нам кажется, что жизнь слишком жестока и несправедлива, - возразил Барбосса, – но, забирая, она предлагает что-то взамен. Семья у тебя еще будет… Ведь, насколько я могу судить, тебе нравится мальчишка Тёрнер, я не ошибаюсь? - Я еще не до конца разобралась в своих чувствах, - я закусила губу и, чувствуя, что снова краснею, выпалила: - Да. Нравится. Кажется, я ему тоже нравлюсь. Сегодня у него был такой вид, словно он вот-вот признается мне в любви. - И что же ты? Ответишь ему взаимностью? - Пожалуй… я склонна дать положительный ответ. – Я лукаво усмехнулась. – Но не сразу. Пусть немного помучается! - Моя дочь, - промолвил Барбосса, и в его голосе мне послышалось скрытое одобрение. Мы немного помолчали, неотрывно глядя друг на друга. – Мне пора. Тебе тоже надо идти. На подходе буря, уж поверь старому морскому волку. Я скептически приподняла бровь, однако Барбосса был прав - возникшая из ниоткуда во время нашего разговора, по небу стремительно неслась черная туча, одну за другой пожирая звезды. Поднявшийся ветер взметнул в воздух прибрежный песок. - Куда ты направишься теперь? – выкрикнула я, перекрикивая завывание шквала. - Прожив такую жизнь, как моя, глупо было бы рассчитывать на рай. Не говоря уже о том, что там наверняка скука смертная. Все эти бряцающие на арфах ангелы… впрочем, куда бы я не попал, это всяко лучше, чем на суше грязь сапогами месить, – старый капитан пожал плечами. – Мне уже приходилось умирать, у тебя же впереди вся жизнь. В свой срок ты все узнаешь сама. Но, если тебе придется нелегко, просто посмотри в ясную ночь на небо и вспомни своего непутевого отца. И, что бы ни случилось, держи свой курс. Над головой оглушительно громыхнуло, и я, в последний раз обернувшись на Барбоссу через плечо, подобрала юбки и кинулась вверх по склону. Я как раз успела добежать до особняка, когда на землю упали первые крупные капли дождя. Аккуратно закрыв за собой дверь, я на цыпочках поднялась к себе. Небо за окном уже полосовали молнии, шелестел пальмовой листвой тропический ливень. Я со стоном уткнулась лицом в подушку, больше не сдерживая слез.

***

Утро, чистое и свежее после ночной грозы, приветствовало меня солнечными лучами и пением птиц. Я поднялась с постели, разгладила ладонями помятое платье и, чувствуя себя совершенно разбитой (меня, ослабевшую от слез, сморило почти сразу, так что я не успела даже подумать о том, чтобы переодеться ко сну), спустилась в гостиную. Религия толкует нам о каком-то подобии жизни после смерти, о райских кущах и геенне огненной, но эти учения совершенно ненаучны; никому еще не удалось доказать правдивость утверждений святых отцов. Как, впрочем, и опровергнуть тоже… Колдовство, проклятия и призраки, считавшиеся в Старом Свете бабушкиными сказками, на Карибах являлись вещами вполне обыденными. А сейчас я к тому же готова была отречься от науки, поверить во все, что угодно, лишь бы у меня еще оставалась надежда на новую встречу с Барбоссой – пусть и не в этом мире, так в лучшем. Мысленно я все еще была там, на побережье, слышала его прощальные слова – слова благословения и напутствия, от которых у меня до сих пор наворачивались слезы на глаза, – украденные им для меня у самой смерти. Внизу, несмотря на ранний час, уже находилась миссис Тернер. - Доброе утро, Карина, - улыбнулась мне Элизабет. – Как спалось? - Хорошо, - рассеянно солгала я и добавила уже искренне: – Так приятно было наконец-то провести ночь в настоящей постели. А почему Вы проснулись так рано? - Не удивляйся, за все эти годы я привыкла подниматься с рассветом, - негромко рассмеялась Элизабет. Она продолжала что-то говорить, но, вновь погрузившись в невеселые размышления, я не слушала ее. Вчерашняя встреча на побережье – была ли она на самом деле или просто привиделась мне? Наверняка ее можно было как-то объяснить с научной точки зрения. Например, временным помрачением рассудка, вызванным всем пережитым. Или попыткой разума смягчить удар. Что из поведанного мне Барбоссой я не могла бы додумать сама? По зрелом размышлении я вынуждена была признать, что сочинить я могла все – кроме одной небольшой детали. - Что гнетет тебя, дитя? – спросила Элизабет, приближаясь ко мне и проводя ласковой рукой по моей щеке. – Сначала ты казалась такой бойкой и уверенной в себе, а теперь тиха и задумчива… Наука ведь требует доказательств, верно? - Миссис Тернер, могу я задать вам один вопрос? – выпалила я, не давая себе возможности передумать. - Ну конечно, дорогая, я внимательно тебя слушаю, - подбодрила Элизабет при виде моей нерешительности. - А правда, что именно Барбосса обвенчал вас с мистером Тернером? – с замиранием сердца спросила я. - Правда. Это была, пожалуй, самая необычная свадьба на свете, - Элизабет помолчала немного, улыбаясь своим воспоминаниям. - Это Генри тебе рассказал? Я покачала головой: - Нет. Он успел дойти только до Совета Братства. Видимо, я слегка изменилась в лице, потому что миссис Тернер посмотрела на меня несколько удивленно. Я же, охваченная внезапным порывом, села за стол напротив нее и попросила: - Расскажите мне, пожалуйста, о моем отце.