В знобящем холоде покой

Легкое покраснение, мешки под глазами — как следствие, многочасовая работа перед компьютером. Зрачки неестественно расширены, однако вегетативная нервная система в норме, исключены какие-либо нарушения в стволе головного мозга, наркотические средства не употреблял. Что бы это могло значить? Коннор стоит в своем пиджаке. Всегда идеально выглаженном, чистом, с надписью модели и серийного номера, и всю его цветовую гамму серого разбавляют лишь приземляющиеся на широкие плечи снежинки с многочисленными узорами, собираясь в облачные клочки. Из аккуратно уложенной прически выбивается клочок волос, свисающий на лоб, изрезанный «натуральными» морщинками, окропленный родинками и пигментными пятнами — такими же «натуральными». Диод на виске, казалось, мерцал и искрился всеми оттенками желтого так часто и быстро, как мелькают огни машин в каких-нибудь огромных городах, как бьется сердце в стрессовых ситуациях или, может, как сменяются сумерки зарей, в которых любовь незаметно, но так же стремительно превращается в страх. — Лейтенант? - Коннор, обернувшись из-за плеча, заметил в упор смотрящего на него с совершенно потерянным видом Андерсона, крепко держащего в руке с выступающими венками оружие. Хэнк глядел на робота по-особенному. Он видел в нем не просто андроида, не просто машину — личность, живое существо. Как ни странно, сегодня он не пил, но пульс был учащенным, замечалось легкое покраснение на избитом временем лице и замедленное дыхание, горячими облачками выходящее из-под треснувших губ, а внутри какая-то трещина, яма, бездонный омут и чертова пропасть, которую мог заполнить лишь один... . Зрачки мужчины, опоясанные радужкой цвета речной глади с отражением стелющегося сероватого утреннего тумана, и правда были большего диаметра, чем обычно, как будто они сейчас стояли в полумраке, но это было отнюдь не так, ведь свет фонарного столба освещал бледно-белым цветом большую половину улицы и мраморные лица присутствующих, создавая сценическое освещение и предлагая сидящим в напряжении и ожидающих драмы зрителей узреть каждый острый изгиб, впадинки, каждую линию черт лица обоих. Сняв табельное с предохранителя, он поднял взгляд на неподвижного, холодно смотрящего напарника, и знатно потрепанный жизнью Лейтенант, переживший немало бед, совсем изломавших и стеревших кости в труху, нервно вздохнул и смахнул лезущие в глаза седые волосы, наконец отозвавшись, как-то неестественно хмуря брови: — Что будет если я тебя пристрелю сейчас, а? Какой-то рай для андроидов? Воскреснешь как, черт бы тебя побрал, сраный Иисус? Или, может, пустота, Коннор? Ведь ты боишься смерти? Стеклянными карими глазами, в лунном и фонарном свете блестящими, словно драгоценный камень на витрине ювелирного магазина, андроид модели RK800 смотрел на своего напарника и, натянув на свое замешательство и растерянность маску безразличия, откликнулся: — Мне нечего бояться, потому что я машина, Лейтенант. Андерсон сжал в руке пистолет, а голос робота, выбивший испарину на лбу, был сейчас слишком не его, слишком холодным, мертвым, равнодушным, не таким теплым и приятельским, как двадцать минут назад. Дрожащими то ли от холода, то ли от испытываемой гаммы эмоций пальцами, которыми он больше всего на свете хотел сейчас притянуть Коннора к себе за выглаженный воротник, прижать к самому сердцу и больше никогда-никогда не отпускать, Хэнк нажал на стертый слишком частыми использованиями курок, выпав из реальности на долю секунды, в замедленном режиме глядя, как андроид с сочащейся лазурной кровью из пулевой раны на груди падает вниз, искусственной кожей соприкасаясь со стылой и промерзшей землей под вздохи и охи ошарашенной публики, понимая, что проебал последний шанс на счастливую жизнь. Осознав только сейчас, что та темнота — это Коннор, то ощущение пустоты из-за отсутствия близости с ним, и только он еще держит его на плаву, скрашивая одиночество и обыденность серых будней, разрывая все шаблоны и переходя все границы, Хэнк отбросил в сторону табельное, спускаясь на колени, и подбирает на руки медленно, но верно приближающегося к той пугающей пустоте Коннора, заглядывая в его пустынные и испуганные, бегающие по подбородку, носу, щекам Хэнка глаза и наблюдая за наливающимся кровью диодом, трепетно поглаживает лоснящиеся волосы, смахивая с них снежинки. — Рад был с вами работать, Лейтенант Андерсон, - выдавил Коннор, делая паузу после каждого второго слова, хватаясь за чутка измазанный чем-то рукав куртки своего напарника и рассматривая его помрачневшее лицо, поджимает губы, сдерживая эмоции, не напрашиваясь на жалость, пусть и ощущая на затылке дыхание смерти, ведь она лишь подчеркивает беспомощность, разъедает самолюбие и уничтожает достоинство. — Коннор.. - тоскливо протянул Хэнк и с несвойственной ему нежностью провелся ладонью по щекам Коннора, таким холодным, тоскливо улыбнувшись, но тут же возвращаясь к образу невозмутимого копа, пряча истинную натуру в самые потаенные уголки разума, — Никогда бы не подумал, что буду таким сентиментальным. — В преддверии смерти люди начинают нести всякую чушь, - слишком не по-роботовски ответил Коннор, наверное, пытаясь разрядить накалившуюся обстановку шуткой или выбить еще одну слезинку у зрителей, все также крепко держа рукав, совершенно не желая отпускать, будто видел в нем последнюю связующую нить. Хэнк не ответил, и чем ближе прижимался к своему напарнику, тем больше гадкой тоски оставалось меж изломанных ребер. Нет, не мог быть сейчас здесь Лейтенантом, а не Хэнком. Не рядом с умирающим Коннором. — Я будто ныряю в омут с головой, где впереди ожидает чернота неизвестности, - вздохнул Коннор, уже не глядя на лицо Андерсона. Он шел куда-то вдогонку за светом, меркнущим по мере приближения, и не мог остановиться, а время все тянулось, как жвачка, прилипшая к горячему стакану... В последний раз мелькнув красным огоньком, диод на виске андроида погас, а рукав выскользнул из холодных пальцев, которые Хэнк так ласково переплетал со своими. Пластиковая кукла, как одно время выражался Хэнк, неподвижно лежала на коленях у мужчины, словно манекен из дорогостоящих магазинов с импортной одеждой. Красивый, ухоженный, но совсем не живой. Выпустив из рук покрытое снежинками тело, лежащее в немом покое, Хэнк встал и, хрустнув костяшками пальцев, достал пачку сигарет из кармана, с досадой отметив, что осталась лишь одна. Щелкнув несколько раз под мятой сигарой какой-то дешевой зажигалкой, купленной в лавке, наконец появился слабый огонек и Хэнк, спасая маленькое трепещущее пламя от порывов ветра, прикрыл его ладонью. Он нашел в нем себя. Такой же жалкий, беззащитный, готовый погаснуть даже от самого легкого дуновения ветра. Депрессия, наверное, тоже вирус, облюбовавший переломы души, сжигающий последние счастливые моменты, прахом рассеиваясь по телу, и существует лишь единственная стена, ограждающая прекрасные цветущие пионами поля от разрушения и стихийных бурь. И стеной Лейтенанта являлся Коннор. Затягиваясь и ощущая приторный вкус паленого табака в пересохшем рту, он выдохнул столб дыма, стремительно разносящегося по нещадно терзающему голые пальцы ветру, и сейчас Хэнк не хотел думать о чем-либо, бредя домой с туманной от дымовой занавесы головой под протяжный гул однообразной хвои, оставляя немой вопрос в глазах смотрящих — «Зачем?»