***
Рене резко открыл глаза. Он почувствовал, что дрожит. От холода, который он ощутил во сне? От жары? От страха? Риварес спал совсем рядом. В темноте палатки он был только неясным пятном. Рене подумал, что было бы, если бы он сейчас разбудил его и рассказал Феликсу свой сон. Почему он был им? Почему он смотрел в отражение водопада, мимо которого они проходили две недели назад, и видел в нем Ривареса? Волосы на голове, в подмышках и в паху были мокрыми от пота. Жара здесь преследовала даже во сне. Рене приподнялся на локтях, вслушиваясь в черную тишину. Ему хотелось заснуть, но сон не шел. Мартель поднялся на ноги и вышел наружу, чтобы помочиться и остудить голову. В последнее время они продвигались по районам, где не было опасных племен, и не было нужды выставлять дозорных. В лагере было тихо: все остальные спали. Рене чуть не подскользнулся на сырой от росы траве, пока шел обратно, но сейчас ему казалось, что он уже забыл свой сон, чтобы придавать этому какое-то значение. Во сне на него давил шум воды, в реальности давила усталость, во сне мир дробился в воде, а сейчас все вокруг дрожало от темноты и сонливости. Когда Мартель зашел в палатку, Риварес ворочался не так, как ворочаются люди во сне. — Вы не спите? — зачем-то спросил Рене, укладываясь на свое место. — Нет, — ответил Феликс. Рене закрыл глаза. Теперь он чувствовал себя спокойнее.***
От теплых испарений кружилась голова. Пока они шли по низкой, нагретой солнцем долине, никому не хотелось говорить. Даже Гийоме молчал. Маргарита в последнем письме рассказывала о книге какого-то немецкого философа. Рене уже не помнил, какого. Он хранил письма в своих вещах, но не перечитывал их. Дом казался таким далеким, что одно воспоминание о нем ставило под сомнение реальность происходящего. Рене думал о том, что им осталось сделать, и как он будет составлять карты, а не о том, что происходило на другом материке. — К вечеру мы придем к деревне племени канелос, — сказал Дюпре на привале в полдень. — Они могут продать нам провизию. — Они не опасны? — спросил Лортиг. Рене заметил, что после случая с племенем хиваро все стали осторожнее. — Мой дорогой мальчик, никто больше не будет соваться к опасным индейцам, — улыбаясь, ответил Маршан. Рене услышал, как Риварес, сидевший рядом с ним, издал звук, похожий на смешок. — Хосе говорил, что они все сплошь воры и мошенники, — с уверенным видом заявил Гийоме. — Хосе много чего болтал, — сказал Рене. — А потом ты его выкинул из экспедиции. — Да. Мартель улыбнулся. — Я думаю, что у вас были достаточно веские п-причины для этого. Последнюю реплику произнес Феликс за спиной Мартеля, Рене обернулся к нему. Он понял, что тот вспомнил, как Рене с криком выгнал Хосе, когда тот попытался оскорбить Феликса. — Да, — повторил Рене, посмотрев Риваресу в лицо, и отвернулся. — Мы останемся рядом с ними на ночь. Слуги присмотрят за тем, чтобы канелос ничего не украли, — Маршан сказал это Лортигу, но посмотрел на всех. Рене, как всегда в такие моменты, перевел взгляд на Дюпре. Тот выглядел уставшим, но кто из них выглядел лучше?***
— Ее зовут Ваби, — с сальной, довольной улыбкой говорил Гийоме, — она раздвинет ноги, как только услышит звон монет. Прелесть, а не девушка. Даже знает несколько слов на французском, мы быстро договорились. Я думаю, мы здесь не первые европейцы, она сразу поняла, чего я от нее хочу. — Ты можешь закрыть свой поганый рот? — рявкнул Штегер. — Ты что, злишься, что тебе не достанется? — захохотал Гийоме. Штегер поднялся на ноги, обошел затухающий костер и ударил Гийоме по лицу. Тот упал на землю, но не перестал хихикать. Он был пьян, Ваби уже успела что-то дать ему. Деревня канелос была совсем рядом, Гийоме пойдет туда к Ваби, когда ему надоест дразнить Штегера и Лортига. Рене поднялся на ноги. Феликс, сидевший к костру ближе всех, продолжал делать какую-то мелкую работу. Рене снова спросил себя, зачем ему это нужно. Он смотрел, как теплый свет огня неровно и неверно освещает кажущимися черными провалы глаз Феликса. Он сидел, скрестив ноги, склонившись над чем-то. Казалось, еще немного, и он упадет в огонь. Может, он берется за любую работу в экспедиции, чтобы не дать себе свалиться в костер, которого никто не видит? Или он просто хочет выслужиться? Рене протер глаза пальцами, провел рукой по лицу. От слов Гийоме было мерзко. Мартель вернулся в палатку раньше, чем обычно. Ему казалось, что если он не ляжет спать сейчас, то сойдет с ума. Как будто тело уже спало, а разум еще бодрствовал.***
Он проснулся от неясного чувства страха. Маргарита рассказывала, что такое бывало с ней, когда снился кошмар, и было непонятно, сон это или явь. Рене подумал тогда, что кошмары снятся, когда будущее неясно и поэтому пугает. Он не помнил, что ему снилось сейчас. Он приоткрыл глаза и услышал тихие шаги у входа, сел и прислушался. Шаги удалялись, Рене огляделся. Феликса не было в палатке. Чувство страха не отпускало, и Мартель спешно оделся, вышел наружу и поежился. Воздух этой ночью был холоднее, чем обычно, поэтому вспотевшему под одеялом Рене вдруг стало неуютно и странно. Вокруг черной стеной стоял лес. Темно-зеленые крупные листья, покрытые мхом крупные и мощные стволы деревьев, оплетающая ноги трава и лианы. Феликс туда не пойдет, понял Рене. На открытой поляне был виден кусок звездного неба. Рене потер глаза, подошел к темной фигуре, сидевшей у потухшего кострища. — Что вы здесь делаете? — спросил он, сев рядом. Феликс не ответил. Рене плохо видел его лицо, да и все остальное тоже. Но он заметил уже привычное напряжение в теле Ривареса. Рене знал, как выглядят напряженные, зажатые мужчины, и понимал, что сейчас ничего не сможет с этим сделать. — Я д-думаю о той девушке, которая отдала себя за деньги Гийоме. — Тут не о чем думать. — Вы так считаете? — Феликс повернулся к Рене. — Мы не можем ей помочь, Феликс. А даже если бы могли, разве это не ее выбор? — Иногда выбора может не быть. Рене почувствовал, что все делает правильно, и спросил: — Что вы имеете в виду? К его удивлению, Феликс ответил не сразу. Он замер, и Рене затаил дыхание. Как будто это была охота на какого-то опасного зверя или очень сложная игра. Рене не знал, что он выиграет, если победит, но знал что потеряет, если проиграет. Неожиданно Риварес сказал: — Вы ведь слышали о диктаторе Розасе, да? О нем здесь мало кто не слышал. В детстве он был пастухом, а потом пришел к власти и управлял Аргентиной больше двадцати лет. Знаете, сколько человек он отправил на тот свет, чтобы продержаться так долго? Говорят, что т-тысячи. Вы можете представить себе тысячу человеческих жизней? А н-несколько тысяч, Рене, вы можете представить себе несколько тысяч трупов? Рене открыл рот, чтобы ответить, но оказалось, что Феликсу это было не нужно. — З-знаете, что забавно? Нет, не забавно, нет ничего забавного, но вы подумайте. Он развил торговлю, помог повысить уровень экономики. Это значит, что ж-жертвы были не напрасны? Оправданы? — Ничто не может оправдать убийства тысяч человек! — резко ответил Рене, он не понимал, чего добивается Риварес. — А сотен? Десятков? Сколько можно убить, чтобы сохранить жизни большинства? Вы знали, что аргентинцы сделали из Розаса идола? Назвали в его честь месяц в году? Объявили день его рождения общим праздником? Это современный культ, Рене. Власть, политика и религия. — При чем здесь религия? — отчаявшись, спросил Мартель. Сонливость ушла, как и озноб. Он огляделся. Слуги, оставленные охранять лагерь, спали. Рене разглядел в сумраке две полусидячие рядом фигуры, привалившиеся друг к другу. На секунду ему показалось, что они мертвы. Вдруг он понял, что сейчас верный момент. Если призраки и миражи ночи добрались до него, то Феликс давно в их власти. Рене поднялся на ноги, чтобы пересесть на бревно, на котором сидел Риварес, быть к нему ближе. Казалось, что Феликс даже не заметил этого. Теперь, когда он был близко, Рене видел, как блестят его глаза. Это было странное выражение лица человека, который увидел своего врага. Риварес смотрел перед собой, в темноту, и даже если поворачивал голову к Рене, то смотрел сквозь него, не замечая. — Это потребность в искуплении грехов, — тихо, уверенно и четко сказал он. Рене вдруг захотелось смеяться. Если бы Феликс знал, как это звучит со стороны, подумал он. — Вы просто ненавидите католическую церковь, признайте, — сказал он, чтобы заполнить своим голосом возникшую тишину. — Да, — не стал спорить Феликс, — я не люблю священников. Не не сам факт веры. — Веры во что? — Аргентинцы верили в Розаса, а он втянул их в войну. Ваш народ поступил также, не в обиду вам б-будет сказано. — С Наполеоном была другая ситуация, Феликс. Риварес кивнул. Сцепил напрягшиеся руки. Рене хотел накрыть их своими, но сейчас было не время. Феликс сказал: — Месье Дюпре участвовал в войне, он служил корсиканцу, которого на вашей родине то превозносили, то обвиняли. Я не могу судить его, никто не может судить солдат, идущих за своим командиром. — Это вы к чему? — К тому, что тысячи убитых Розасом были убиты не лично им. Я говорю о том, что для любой страны нужны жертвы. Для Франции, для Аргентины. Для Эквадора. Эта Ваби зарабатывает так, как может, потому что ее выбор был сделан не ей. Может быть, это лучше трупов на улицах, тайных тюрем и пыток. — Нет, не лучше, — Рене покачал головой. — Вы лучше других знаете, на что толкает людей бедность. Разве ваше право выбора тоже было отнято? Феликс повернулся к нему. Он был спокоен и хотел что-то ему ответить. Рене сжал его руку своей. Он подумал, что Риварес сейчас отшатнется, но, кажется, тому было все равно. Он думал о том, что спросил его Мартель. Рене понял, что на этот вопрос ответ он сегодня не получит. Ему снова отчего-то стало весело. Это было странное, усталое веселье. Он улыбнулся, отпустил руку Ривареса. — Я думаю, уже поздно. — Вы правы. Рене сделал неуклюжий прощальный жест рукой, Феликс кивнул ему и остался на месте. Рене вернулся в палатку, и едва полог опустился за ним, как неясная улыбка против воли появилась на его лице.***
Риварес тряс его за плечо, когда Рене открыл глаза. Он непонимающе смотрел на друга, когда тот торопливо сказал, наклоняясь к нему непривычно близко: — Кто-то з-задушил девушку, к которой ночью ходил Гийоме. Мартель дернулся и вскочил на ноги. Феликс шагнул к нему, но он метнулся к выходу из палатки и, едва не уронив ее, выскочил наружу. Солнце едва встало, по открытому пространству метались темные тени европейцев, со стороны деревни индейцев доносились чьи-то крики. Рене не мог определить, был это плач или призыв к атаке. Воздух пах холодной росой и листвой. Гиойме стоял рядом с Маршаном. Рене вдруг захотелось ударить его, заставить опустить взгляд, вместить на нем всю накопившуюся усталость, злость и невыносимое напряжение. — Откуда об этом известно? — спросил Рене, повернувшись к Риваресу. Сказанное им казалось невозможным, диким и смешным. В этой стране и в этих лесах все было неправильно, Феликс тоже казался неправильным. Как может быть то, что он сказал, быть правдой? — Брат Ваби прибежал сюда перед рассветом, хотел узнать, кто из нас ходил к его сестре. Сказал, что только что нашел ее задушенной. Сказал, что хочет убить ублюдка, который это сделал, — громко объяснил Дюпре, подойдя ближе. Феликс сделал шаг назад. — Вы думаете, это Гийоме?.. — спросил Рене и осекся. Он поймал на себе взгляд бельгийца. Было видно, что тот не спал всю ночь. Мартель рассеянно подумал, что у него слишком жалкий и слабый вид для убийцы. Для того, кто задушил туземную девушку, которая легла под него. Зачем ему это делать? — Зачем вам это делать? — спросил он, повернувшись к Гийоме. — Это был не я. Понятно вам? Вам всем! Я не дурак, не идиот, и Ваби была не дурой, — в начале он говорил нагло, к концу фразы его голос срывался на плач. У него дрожали губы. Он двинул челюстью вправо, влево. Он пытается успокоиться и не болтать вздор, сообразил Рене. — Когда ты ушел от нее? — тяжело вздохнув, спросил Маршан. — До рассвета было еще полно времени, — хрипло ответил Гийоме, — я бы не стал дальше околачиваться в их грязной лачуге. — Их? — переспросил Рене, подойдя ближе. — Она жила с кем-то? — С братом. Его имя Яхве. Ваби говорила, что он много пьет и мало работает. Не любит европейцев. А ее любит, — теперь Гийоме отводил взгляд, когда говорил. — Это он приходил сюда? — Да. Сказал, что до полудня у нас есть время, чтобы выдать им убийцу его сестры, — сказал мрачный де Винь. — А что иначе? — Вся деревня ополчится против нас. Они могут отнять провизию, снаряжение, всю нашу работу, или убить нас, — сказал Дюпре. Теперь все участники экспедиции стояли рядом, даже те, кто молчал. Как будто все окружили Гийоме. Чтобы заставить его признаться? Защитить? Рене представил, что будет, если канелос получат его. Задушат его, заставят работать, разорвут на части, сделают заложником? — Вы г-говорите об этом так спокойно, — вдруг сказал Феликс. — Даже если мы уйдем сейчас, они догонят нас. Все ближайшие деревни будут знать, что нам нельзя помогать. Сколько мы пройдем, прежде чем кто-то решит напасть на нас? Единственное, что нам остается, это найти душителя, чтобы канелос не ставили смерть этой несчастной девушки в вину всей экспедиции. Я говорю об этом спокойно, потому что ночью я не покидал своей палатки. Единственный, о ком мы знаем точно, что он был в деревне — это Гийоме, — Дюпре говорил твердо, его усталость отступила на второй план. Рене всегда завораживали такие перемены, нравилось ощущение силы в другом человеке ровно также, как и признание слабости. Рене любил открытость, что бы она не показывала. — Но я не убийца! — голос Гийоме снова сорвался, он вздрогнул. — Я т-тоже не могу представить, зачем месье Гийоме это делать, — заметил Феликс, и тут Гийоме посмотрел на него с таким озлоблением и такой ненавистью, что Рене сразу понял, что сейчас произойдет. Он ощутил острое желание защитить Ривареса, закрыть его собой. — Это ведь ты, признай! Все ведь знают, что ты ненавидишь индейцев. Шарахаешься от них, как от чумы. Вот и решил прикончить ту, что послабее, кто не сможет сопротивляться даже тебе! Рене смотрел на то, как лицо Феликса становится жестче, бледнее. Поэтому он смог уловить тот момент, когда Риварес сделал шаг вперед и занес руку для удара. Рене перехватил ее своей, другой уперся ему в грудь. Сквозь потную рубашку можно было чувствовать, как колотится сердце Феликса. — Отпустите. Рене отпустил его, тихо сказал, наклонившись к его уху: — Он загнан в угол. Как зверь, попавший в ловушку. Он не может сопротивляться, поэтому нападает. Не воспринимайте это всерьез. Феликс поднял на него глаза, Рене захотелось поцеловать его. — Но ведь кто-то все же з-задушил ее. — Да. — Кто еще выходил из палаток ночью? — спросил Маршан, скрестив руки на груди. Рене отступил от Феликса, посмотрел на доктора. — Мы с Риваресом ненадолго выходили на поляну. Потом я вернулся в палатку. — Вы слышали, как Риварес вернулся следом? Рене был вынужден покачать головой: — Нет, я быстро заснул. Гийоме снова оживился: — Вот! Вот видите, он вполне мог сбегать до деревни, пока Мартель спал! — Я никуда не б-бегал, — раздраженно ответил Феликс. — Я предлагаю осмотреть дом Ваби и Яхве, — вдруг предложил Рене. — Может быть, мы что-то поймем, может быть, убийца оставил там что-то из своих вещей. — И кто пойдет в деревню разъяренных индейцев? — издевательски спросил Гийоме. — Ты? — Да, — ответил Рене. Никто не выдаст Гийоме канелос, его отец это не простит, будь он хоть трижды виноват. Дюпре не будет жертвовать экспедицией, не сейчас, когда им осталось работы столько же, сколько они уже проделали. Дюпре найдет, на кого повесить обвинение. Рене понял, что это будет Феликс в тот момент, когда признал, что не слышал, как он вернулся в палатку. Реальность опасности, грозящей его другу, вдруг отчетливо встала перед ним. — Я пойду с вами, — сказал Риварес, посмотрев ему в глаза. Мартель улыбнулся. — Мы пойдем втроем, — заявил Маршан, — сейчас. Возьмите у наших охотников ружья, индейцы могут решить, что мы идем сдаваться. — Держите, — Лортиг хмурился, когда протягивал ему свое ружье. Рене благодарно кивнул, Феликс тоже. Они втроем прошли через лес, отделявший лагерь от деревни. Какая-то женщина плакала. Несколько людей стояли рядом с домом на окраине. Рене переглянулся с Феликсом и Маршаном и первым двинулся вперед. На входе стоял здоровенный детина с искаженным злобой и горем лицом и внимательными, близко посаженными темными глазами. Риварес что-то спросил у него на местном наречии, детина огрызнулся. Риварес сказал что-то еще, показал рукой сначала на себя, потом махнул рукой в сторону лагеря, и наконец указал на вход в дом. Детина в ответ выдал полный злобы монолог, широко открывая рот и кривя лицо. Феликс помолчал, давая ему остыть, потом убедительно сказал несколько фраз. Рене показалось, что произошло чудо, когда детина с недовольным видом наконец отошел в сторону, давая им пройти. — Это Яхве, он все-таки позволил нам посмотреть на Ваби, — коротко и негромко объяснил Феликс Маршану и Рене. Внутри пахло чем-то несвежим. Вряд ли это трупный запах, вдруг подумал Рене, Ваби мертва всего несколько часов. Было темно, но в комнате с кроватью было окно, солнечные лучи пробивались сквозь занавесь, сделанную то ли из сетки, то ли из ткани или листьев. На кровати лежала мертвая Ваби, раскинув руки и запрокинув голову чуть назад. Ее тело до пояса было закутано в какую-то тряпку. Загорелая шея и лицо контрастировали с некрасивой бледной грудью. Рене думал, его начнет тошнить от вида трупа, но он почему-то был спокоен. В голове бились мысли о болезни Маргариты. Наверное, в моменты приступов ее боли у него возникало такое же понимание хрупкости человеческого тела, какое возникло сейчас. Феликс оглядывал помещение, стараясь не смотреть на труп, Маршан, наоборот, внимательно разглядывал тело. Рене подошел к кровати, наклонился к шее Ваби. Там темнели большие темные следы. Рене не знал, у кого могли быть такие большие руки. Он бы запомнил. — Феликс, подойдите сюда, — попросил он, Риварес подошел. — Дайте руку, — снова попросил он, Риварес посмотрел на него непонимающе, но руку протянул. Мартель взял ее за запястье, притянул к шее покойницы. Феликс попытался вырваться, растопырил пальцы, но Рене не дал ему этого сделать. — Месье Маршан, вы видите, что следы от пальцев больше, чем пальцы Ривареса? Видите, что здесь есть отчетливые отпечатки всех пальцев обеих рук, а у Ривареса покалечена левая кисть? Маршан пораженно смотрел на него. Рене отпустил руку Феликса и выпрямился. — Неужели вы думаете, я хоть на секунду полагал, что Риварес способен на такое? Рене разозлился. — Виновника все равно нужно найти, а Гийоме указал на Феликса. Гийоме никто не обвинит, вы же понимаете. — Мне не нужна в-ваша помощь, чтобы оправдаться, — холодно сказал Феликс. — Я знаю, — кивнул Рене и обратился к Маршану, — так вы подтвердите, что это точно не мог быть Риварес? — Разумеется! Рене выдохнул. — Хорошо. Маршан задумчиво склонил голову. — Но ведь у Гийоме тоже маленькие руки. Да и мне не верится, что он вдруг взял и задушил эту девушку. Он, конечно, мерзавец и дурак, но не убийца. Феликс сказал: — Вряд ли это кто-то из экспедиции. — А кто тогда? — спросил Маршан. — Я не уверен, но самым вероятным вариантом остается ее б-брат. Рене удивленно посмотрел на него: — Почему? — Он ненавидит нас. Европейцев. Тех, с кем спит его сестра. Это было заметно по тому, как он говорил. — Значит, когда Гийоме ушел, он вернулся домой, узнал о том, что произошло, в порыве гнева задушил сестру, а потом решил обвинить в этом тех, кого он ненавидит? — рассуждал Рене. Маршан потер лоб. — Получается, что так. И что нам делать? Никто не ответил. Рене посмотрел на Феликса и увидел в его глазах ту же мрачную решимость, что и тогда, когда он в одиночку ходил к племени хиваро. — Надо его спровоцировать, — решительно сказал Риварес. — И как вы предлагаете это сделать? — спросил Рене, уже зная, что услышит в ответ. — Я открыто обвиню его перед всеми. Он не выглядит умным, так что я почти уверен, что он попытается меня з-задушить. Все увидят, что он способен на убийство. — Вы предлагаете дать ему попытаться убить вас? — ошарашенно спросил Маршан. — Вы же не просто так взяли р-ружья, месье? — Рене захотелось ударить Феликса за насмешку, появившуюся в его голосе. — Если мы его пристрелим, мы только еще больше разозлим канелос, — мрачно сказал Рене. Феликс посмотрел на него. — Так не пристрелите его. И м-меня заодно. Без переводчика вам придется совсем туго. — Это плохой план. — Это плохой день, Рене. И плохая история. Я предлагаю единственный возможный выход из нее. И вы это знаете. — Вы добровольно подвергаете себя риску из-за идиота, который не смог не залезть под первую попавшуюся юбку! — воскликнул Рене в сердцах. Феликс улыбнулся. Неожиданно мягко, не насмешливо. — Значит, мы просто понадеемся на то, что у Яхве не хватит ума сдержаться? — подвел итог Маршан. — Один раз он уже не сдержался, хотя это была его с-сестра. С этим заявлением Ривареса Рене вынужден был согласиться. Они вышли наружу, Рене ослепило солнце. К дому убитой пришло еще несколько человек. Женщины плакали, тихо подвывали, мужчины смотрели непонимающе и враждебно. Яхве сидел в окружении нескольких молодых людей, один из которых что-то ожесточенно говорил, отчаянно жестикулируя. Яхве поднялся на ноги, когда трое европейцев подошли к нему. Феликс выступил вперед. Рене задержал дыхание, перехватил ружье. Феликс начал говорить обычным тоном, но потом его голос начал заикаться, возвышаться. Многие подошли ближе. Рене почувствовал страх. За себя, за Феликса и Маршана. Солнце поднялось выше. Тени стали короче. Феликс говорил и говорил, с трудом произнося некоторые слова. Рене мог уловить только имена Яхве и Ваби. Толпа зашевелилась, кто-то что-то крикнул. Рене завороженно смотрел, как лицо Яхве краснело от ярости. Он пропустил момент, когда тот затравленно огляделся по сторонам и бросился прочь, в лес. Маршан прицелился и выстрелил. Толпа индейцев испуганно отшатнулась. Яхве, отбежав на десяток метров, упал, крича и держась за ногу. Рене показалось, что он плачет и зовет кого-то. Пуля Маршана застряла в икре. Феликс сказал что-то толпе, самый рослый мужчина, видимо, вождь племени, сначала покачал головой, потом кивнул и махнул рукой на корчащегося от боли Яхве. Несколько людей подошли к тому и с опаской начали связывать ему руки, пока он брыкался и пытался оттолкнуть их. Феликс что-то спросил у вождя, тот снова кивнул. Рене заметил, как облегченно выдохнул Риварес, потом попрощался с вождем и подошел к ним. — Они согласились, что Яхве виновен. Никто не будет нас преследовать, но лучше нам поскорее уйти отсюда. Маршан согласился. Рене все еще был мрачен.***
К вечеру пошел дождь. Он не начался с маленьких, редких капель, как бывало на родине. Ливень опрокинулся на джунгли холодной стеной воды, насквозь промочив одежду и волосы. Лагерь был разбит под темными кронами деревьев, широкие влажные листы не спасали от дождя. Рядом шумела река. Дюпре решил, что завтра можно будет пройти вниз по течению и поискать брод. Рене вымок до костей, проголодался и устал. Если бы не дождь, его клонило бы в сон, но вода была со всех сторон, сверху, снизу, в обуви, в снаряжении. Как будто небо оплакивало Ваби. Как будто ее смерть имела значение. — О чем вы думаете? — спросил Феликс. Дождь стучал по крыше палатки, иногда капли проскальзывали внутрь, путались в сырых волосах, стекали по рукам и лицу. Ливень создавал иллюзию оживленных звуков. Как будто сотни людей говорили и говорили о чем-то вокруг них. Индейцы закапывают в землю своих покойников или сжигают? Успели ли сжечь тело Ваби до дождя, или оно до сих пор лежит где-то с темными синяками на шее? Хорошо ли копается мокрая земля? Кто будет хоронить ее, были ли у нее родственники, кроме брата? Феликс сидел рядом, Рене смотрел на его изувеченные руки. Что ему приходилось делать ими? Кто отрубил ему пальцы, как долго это продолжалось? Рене молчал. Потом неуверенно, скованно улыбнулся, и дружески положил руку на плечо Ривареса. Тот открыл рот, наверное, хотел снова задать свой бессмысленный вопрос. Рене притянул его к себе и сжал его тощее тело в руках так сильно, как только смог. Едва Феликс ответил на объятье, как Рене отпустил его. Он мог погибнуть, билось в голове у Мартеля, сколько раз он мог погибнуть здесь. — Я думаю, что дождь скоро закончится. — Сейчас у вас было такое же лицо, как там, в доме Ваби. Рене пожал плечами. — Раньше я не видел покойников. Феликс помедлил, но спросил: — А ваша мать? — Я не помню ее. Точнее, ее смерть. Как будто она просто исчезла. Рене посмотрел вверх, как же он устал. От Гийоме, от экспедиции, от дождя, от Феликса. Почему-то именно сейчас ему сильнее всего хотелось домой, хотя он мало думал о нем. Рене придвинулся ближе, положил голову Риваресу на плечо. От его тела тянуло теплом. — Дождь з-заканчивается. Рене был удивлен, что Риварес позволил ему это. Спустя несколько минут он выпрямился, поднялся на ноги, вышел наружу, не оглянувшись. Облака уходили к горизонту, солнце светило вечерним рыжим цветом, длинные тени опутывали ноги, когда Мартель шагал по мокрой траве. Река бурлила совсем рядом. Вода была мутной, в ней плавали сбитые дождем листья и ветки. Рене прошел немного выше по течению, нашел маленькую заводь. Когда он вернулся в палатку, Феликс дремал. Рене растолкал его, предложил постирать одежду, раз все равно все мокрое, он согласился. После стирки они сидели на берегу реки, цвет солнца стал отчаянней и красней. — Знаете, я думал о вашей фразе. Про то, что из религии, политики и власти складывается современный культ, — задумчиво сказал Рене. Его отчего-то тянуло на разговоры, когда они оставались вдвоем. Он хотел испытать Феликса, проверить его. — Вы не согласны с этим? — Риварес прищурился, глядя на него. Странная привычка, Рене улыбнулся. — Нет, я не понимаю ее. Культ для кого? Местных жителей, европейцев, французов? — Я говорил о Европе, но здесь европейское влияние тоже велико. — Но ведь политика сама по себе основана на власти. — Как и религия. — Вы что-то говорили об искуплении грехов. — Вы хотите понять мое отношение к религии? — Я хочу понять, что вы имеете в виду, — Рене отвернулся. — Я имел в виду, что людям нужно подчиняться кому-то. Знать, что о них позаботятся. И об их душах. Разве вы не молитесь о здоровье вашей сестры, Рене? На кого вы можете надеяться, кроме Бога, когда врачи бессильны? Феликс говорил мягко, но Рене почувствовал раздражение: — Прекратите. Мы говорим о разных вещах. — Нет, об одном и том же. В племенах не верят в Бога, там верят в Богов и шаманов. Всем людям необходимо нечто, стоящее над их волей и пониманием. Нужно знать, что однажды был Рай, и он будет снова. Что есть такое место, где Небо соприкасается с Землей. — Из вас вышел бы хороший проповедник. Вам бы в священники или в профессоры, Феликс, а не шататься по джунглям. — Никто из этой экспедиции не находится здесь по доброй воле, — покачал головой Риварес. — Маршан бежит от своих привычек и слухов, вы бежите от своего дома, Дюпре бежит от своей жизни. — От чего бежите вы? — с интересом спросил Мартель. — От всего сразу. Мне было больше некуда бежать. — Или вы просто не хотели. — Может быть. Я не знаю, жалею я об этом или нет. Жалею ли о том, что до сих пор жив. — Я не жалею об этом, — искренно произнес Рене, Феликс криво улыбнулся. Мартель не любил эту улыбку. — Мне говорили, что существует такое место. Где создавался Человек и Природа. — Кто? — Хиваро. Однажды они хотели узнать, во что я в-верю. — И что это за место? — спросил Рене просто потому, что ему нравилось, как говорит Феликс. Кажется, эта тема была ему интересна. Рене думал, что еще ему было интересно до того, как он попал в джунгли. Он любил читать книги, какие книги? Чему он обучался? Он тратил все время на учебу или крутил романы? Как Феликсу нравилось говорить с теми, кому он хотел понравится, как он улыбался кому-то, чьи прикосновения хотел ощущать? — Какой-то древний, потерянный город в глубине джунглей. Мне кажется, это их Ось м-мира. — Что? — Как Голгофа для христиан. Место, где мир создается снова и снова. Точка пространства, где момент начала реального времени, в котором живут верующие, совпадает с началом мифа, в которой они верят. Центр Мира. Феликс замолчал, смотря в бегущую воду. Рене представил, как река выходит из берегов, затопляет их сохнущую на берегу одежду, их самих, лагерь. Если у мира есть центр, то все реки текут из него? Или в него? Феликс заговорил снова: — У некоторых племен Центр Мира находится в месте жертвоприношений. Убийство становится священным, потому что повторяет первую в мире жертву. Первое убийство, первое распятие. — Вы говорите о христианской церкви? — Искупление грехов, Рене. Сын Бога, умирающий в Центре Мира, чтобы спасти человечество от Ада. Разве это не происходит снова и снова? Жертвы, снова жертвы. Ваби б-была жертвой, ее смерть делает тот дом Центром Мира? Мы не могли ей помочь, и другим т-тоже не можем. Здесь — нет. А дальше? В Европе? Рене молчал. Он долго и пристально смотрел на Феликса, который снова глядел сквозь него, который как будто говорил с кем-то еще. Рене положил руку ему на шею, приблизил свое лицо к его, прикрыл глаза и поцеловал. Феликс замер. Рене чувствовал на его губах вкус холодной воды и мокрых листьев. Как будто они сами стали джунглями. Мартель отпустил его, Феликс молчал. — Простите, — с досадой сказал Рене, быстро собрал свою одежду. — Рене, постойте, — попросил Феликс, но Мартель покачал головой и ушел в лагерь. Ему не хотелось слышать ничего. Они поговорят, обязательно поговорят. Он скажет, что это был всплеск чувств после утреннего происшествия, Риварес согласится. Может быть, они поцелуются снова, а однажды помогут сбросить друг другу напряжение. Феликс будет отводить глаза или просто закроет их? Он будет говорить что-то или стиснет зубы? Сколько времени пройдет, прежде чем их потянет друг к другу снова? Рене не знал и не хотел знать, но что-то подсказывало ему, что он узнает.***
В темноте не было видно ничего. Рене чувствовал, что падает. Стремительно, почти также стремительно, как бежала вода в реке. Не было ни мыслей, ни чувств, только страх. Страх упасть есть всегда, но в момент падения он заменяется животным ужасом. Рене проснулся в тот момент, когда его голова раскололась от удара о камни. Во сне он уже умер, но что если реальность была сном? Рене понял, что плачет. Слезы душили его. Он не помнил, когда плакал в последний раз, особенно во сне. Он знал, что Феликс где-то рядом, нельзя разбудить его. «Сын Бога, умирающий в Центре Мира, чтобы спасти человечество от Ада. Разве это не происходит снова и снова?» Я все еще падаю, понял Рене. Снова и снова. В Центр Мира. Он где-то здесь, сказал Риварес. Что, если они нашли его? Это языческий бред, подумал Рене. Ему было страшно, как никогда в жизни. На шее Ваби были темные пятна. Пятна от больших, сильных пальцев. У него самого были большие или маленькие руки? Он смог бы задушить девушку? «Жертвы, снова жертвы. Ваби была жертвой, ее смерть делает тот дом Центром Мира?» Ромашка тоже жертва? Поможет ли ей лечение, ради которого Рене поехал в эту чертову экспедицию? Яхве убил свою сестру, потому что слишком любил ее, чтобы отдавать кому-то еще. Рене уехал от Маргариты, чтобы спасти ее. Или себя? Может, ей тоже было лучше умереть? Сомневается ли она в своей жизни, как Феликс? Рене чувствовал, как слезы скатываются по щекам. Во сне вместо слез текла кровь. Может быть, Яхве давно хотел ее убить. Они ошиблись с тем, что он захочет убить Феликса. Он давно хотел задушить ее, потому что боялся вида крови и не хотел бить ее ножом, задушил, потому что ненавидел ее? Этим убийством он превратил их дом в Центр Мира? Жертвы необходимы, чтобы сделать жизнь реальной. Чтобы повторить миф снова и снова. Но чем могу пожертвовать я, думал Рене. Невыносимые сомнения раздирали его изнутри.