Орлица Таргелиона

Мелькнув рыжей искрой, лиса притаилась в укрытии. Халет понадобилась вся зоркость, чтобы углядеть намеченную добычу, но у ловчей птицы глаз куда острее. Едва освободившись от клобучка и почувствовав свободу, Лаэгон взмыл в вышину, расправил бурые крылья. С десяток мгновений в объятиях ветра, стремительный полет – и мощные лапы вцепились в хребет добычи, не оставив ей надежды. Лиса взвизгнула, извернулась, силясь укусить, обмануть нежданную гибель, но бесполезно. Лаэгон бил крыльями и лишь перехватывал трофей удобнее. Увидев, что зверь пойман, Халет пустила коня вскачь. *** Три года назад Тёмный щедро заплатил гномам за пару птенцов, привезенных с отрогов Эред Луин. Одного оставил себе, второго подарил Халет. Покрытый белесым пухом, смехотворно большелапый, едва умеющий расправить крылья, птенец выглядел ужасно неуклюжим. Он смотрел с любопытством и все время пищал со страху, когда его брали в руки. Нельзя было и подумать, что из столь неказистого создания может получиться не только ловкий охотник, но и смелый защитник. Сильные лапы орлов-беркутов способны переломить хребет и мелкой дичи, и волкам. За год, что халадины провели в Таргелионе, прежде чем покинуть его навсегда, Тёмный натаскал обоих птенцов и обучил тому Халет. «Мой брат охотник куда лучший, зато я обхожусь без языка зверей и птиц», – не без гордости сказал он, показывая, как приучить Лаэгона к хозяйской руке. Орел был куда легче орлицы, что пришлась под стать рослому эльфу, но всё же Халет приходилось возить свою птицу на особой седельной подставке. Ловчие беркуты справлялись с зайцами, и с лисами, и даже с дикими козами, коих на просторах Эстолада обитало немало. Халет и Карантир часто охотились вместе и после переселения халадинов. Повседневные обязанности вполне позволяли ей устроить долгую охоту хотя бы раз в пару месяцев. Халет не скрывала кольца Тёмного, но и про любовь его не болтала. Кто не слепой, за время соседства с эльфами у Сарн Атрад и так все понял, а намеки и праздные расспросы не стоили ответа. Уже в Эстоладе до Халет дошли слухи, что эльфийский лорд зачаровал её, а она ушла со своим народом, желая избавиться от его власти. Дочь Халдада не обращала на эти россказни внимания. Те, кто имел право советовать и беспокоиться, – мертвы, прочие пусть думают что желают. Минуло несколько лет с ночи, когда Тёмный сделал Халет своей женой. За время, что им удалось провести вместе и познать друг друга, он запомнил, как отвечает её тело, перестал торопиться, научился дразнить, позволяя себе быть ласковее или жестче, наслаждаться своей властью. Жажда друг по другу не иссякала, им не хватало ночей и дней, проведенных вместе. Сначала у Сарн Атрад, затем на границах Эстолада, в Оссирианде, на подступах к Амон Эреб и даже у озера Хелеворн – везде, где за эти годы Халет успела побывать с Тёмным. Она не боялась понести дитя и была уверена: если бы у них кто и родился, то только сын. Будь так, Халет назвала бы его Хундор, что значит «сердце», и оставила бы с Тёмным хотя бы «сердце», уйдя из мира. Ей представлялось, что сын вырастет высоким, таким же сильным и живучим, неподвластным смерти, с огненным нравом, как у отца, но с её светлыми волосами и голубыми глазами. Возможно, Тёмному стало бы утешением узнавать её черты в потомках. Но, видно, не бывать детям эльфа и смертной. Халет не нравился Эстолад. Среди его пустошей и перелесков тоска по лесам Таргелиона лишь росла, а воля, к которой все так стремились, оказалась только призраком. Халет не задумывалась об этом, пока не взяла на себя заботу о целом народе. За горами, что были пройдены с таким трудом, не оказалось свободных земель: каждая пядь лесов и пустошей принадлежала здесь эльфам и жила в мире только благодаря им. Край за Далеким Морем, куда так стремились Марах и Беор, принадлежал эльфам тем более. Халет знала, что Тёмный и его братья когда-то пришли в Белерианд, желая найти новые земли. Они бились с Врагом за свободу и стерегли мир задолго до появления людей. Они заслужили считать эти земли своими, выкупив их собственной кровью. От западного моря и до восточных хребтов если и находились необжитые места, то лишь потому что эльфам не было до них дела. Как Карантиру до дебрей вдоль Гелиона или его братьям-охотникам – до пастбищ Эстолада. Но люди Мараха и Беора думали иначе, прижившись у «заборов» эльфийских владык. На правом берегу Келона стеной высился лес Регион. Над его вершинами вечным туманом стелилась колдовская завеса королевы Мелиан. Эльф или кто иной мог вернуться в её владения, только покинув их, как гномьи караваны, как воины синдар и нандор, следовавшие в Оссирианд и из него. Слушая немногословные рассказы про Дориат, халадины сетовали, что король Тингол прибрал к рукам самые щедрые и близкие охотничьи угодья. Конечно, его леса были не единственными. С севера Эстолад подпирала мрачная стена Нан Эльмот, но поохотиться там желающих не находилось уже давно. Чёрным лесом владыки Эола пугали непослушных детей и резвых юнцов, едва научившихся распознавать звериный след. Сгинуть в дремучей тьме Нан Эльмот ничего не стоило даже самому опытному охотнику. Так халадины жили и считали себя вольным народом, вернувшись к прежней беззаботности, совершив те же ошибки. Покидая Таргелион, Халет верила, что устроит жизнь своего народа иначе. Теперь же от этой веры почти ничего не осталось, а разочарование лишь крепло. В Эстоладе не ждали новых ртов, хотя и приняли обездоленных с вежливым радушием. Беор Старый, первым позвавший людей искать лучшую долю, отправился служить эльфийскому королю. Следом за ним ушли его сыновья, внуки и многие из его народа. Те же, кто остался в Эстоладе, подчинялись вождям народа Мараха. За сорок с небольшим лет немногочисленные беоринги смешались с его скотоводами. Старый Марах умер в год, когда Халет привела халадинов в Эстолад. Место вождя занял Малах сын Мараха, седой, грозный, тоже успевший послужить эльфийскому королю на севере. Он отдал неведомому владыке свою юность, храбрость, пламя души, но все же вернулся в Эстолад, чтобы взять жену из своих, чтобы вырастить сына и дочь по законам своего народа. Магор и Аданель давно покинули отца. Как и сам Малах когда-то, они ушли в неведомые эльфийские земли, желая утолить любопытство юности и жажду приключений. Вождь народа Мараха редко вспоминал о службе тамошнему королю: то ли в обиде за одинокую старость, то ли от разочарования. Он еще крепко стоял на ногах и решал споры на общем сходе. Его младший брат стал верным советником, но ушами, глазами и руками вождей был Имрах. Он был самым неистовым и младшим из рода. Имрах принял службу брата, Амлаха, эльфийскому королю как месть за клевету Моргота на эльфов от его имени. Но сам не видел нужды дружить с эльфами. Он привел Халет пред взор дяди, чтобы договориться о землях, занятых халадинами. Имрах считал, что небольшое воинство, которое хотела сохранить Халет, – лишь блажь вздорной женщины. – Вы хотите есть наши хлеб и мясо за то, что стережете дороги и стада? Что моему дяде с твоих лучниц? Его пастухи справляются с волками не хуже! Или ты хочешь, чтобы мы платили твоим женщинам за то, что они привечают эльфов и гномов? – Я хочу, чтобы вы дали пищу тем, кто будет стеречь общий покой. Или ты хочешь, чтобы с женами и детьми Эстолада стало то же, что с женами и детьми Таргелиона? Или ваши пастухи зорче и сильнее эльфийских застав? Имрах опалил её взглядом и хотел ответить, но старый Малах поднял ладонь, повелев обоим замолчать. Он одобрил желание Халет стеречь границы Эстолада и назначил её дозорам плату. Халадины обосновались южнее народов Мараха и Беора, вблизи от трактов, ведущих в Дориат. Порой дозорным действительно приходилось встречать у своих костров эльфов или гномов, шедших с востока на запад, делиться теплом и разговором. Халет было кстати выгодное приятельство и новости. Здешние эльфы отличались друг от друга. Живущие в лесах Тингола оставались невероятно спокойными, приветливыми, но настороженными, преданными только им известному долгу. Приходящие из Оссирианда были проще. Скрытные и ловкие, как лесные звери, но такие же любознательные. Они могли говорить без умолку, если хотели, и тут же переставали понимать человеческий синдарин, когда разговор им был не по нраву. Узнать от них что-то лишнее, пожалуй, не удалось бы и под чашу-другую вина. Голодрим встречались дозорам изредка на границах с Химладом, мелькали вдали и никогда не обращались к людям. Карантир оставался непохожим ни на кого из них. Даже на своих. Он жил, имея какую-то желанную, необходимую цель, достичь которой не хватило бы и его бессмертия. Он торопился, как если бы гибель могла помешать в достижении этой цели. Это довлело над ним так же, как приближение конца жизни довлеет над смертным. Должно быть, Темный не сознавал этого, но Халет видела сходство его цели и неотвратимости собственного увядания. Возможно, потому столь разные создания потянулись друг к другу. Халет желала Тёмному жить и достигнуть того, к чему он стремился. *** Привязав лисицу к седлу, предводительница халадинов отправилась домой. Она жила на краю Эстолада, в небольшой усадьбе близ Келона, там, где высился одинокий бук, распавшийся на два могучих ствола-близнеца. Один тянулся к востоку в сторону Таргелиона, другой на запад к высокой стене леса Регион, за вершинами которого по вечерам скрывалось солнце. Охота вышла быстрой, ехать предстояло недалеко. Хотелось поскорее освежевать и выделать лисью шкурку. Халет задумала сделать Тёмному подарок к зиме: сшить новую ловчую перчатку и оторочить полоской огненного меха. День обещал быть спокойным, однако выяснилось, что у дома Халет поджидали гости: несколько хуторян-соседей; лучницы, что собирались в новый дозор; Халдан, вновь обретенный в Эстоладе племянник, жилистый и худощавый, как и все мальчишки, едва вступившие в пору юности; и Харет, его мать. Все громко спорили, окружив Имраха. Судя по его недовольному виду, сердитому тону и нетерпеливым жестам, он давно дожидался возвращения предводительницы. Халет поморщилась. Даже по обрывкам фраз цель его прихода была яснее дня. Недавно пастухи Малаха потеряли десяток овец и оправдались тем, что гномы поживились за счет людей Эстолада. По мнению Имраха, виноваты в том были лучницы-халадинки, раз вызвались охранять границы и не доглядели за проходящим гномьим караваном. Халет опросила всех, кто был в том дозоре, но никто из стражниц не видел ни гномов, ни овец, ни даже овечьих шкур. Предводительница поверила им. Гномьи караваны не проходили незамеченными. И все же, не имея для того веских оснований, Имрах требовал от Халет возместить ущерб. – Я пришел получить плату, дочь Халдада! – заявил он без всякого приветствия. Халет спешилась и встретилась с Имрахом взглядом. Статный, с горящим взором, он был ловким охотником, не лез за словом в карман и привлекал взоры многих дев. Он мог стать достойным вождем своего народа, если бы не вспыльчивый нрав, чрезмерная заносчивость и самодовольство. – Я не стану выслушивать напрасные обвинения, Имрах! Тем более платить в ответ на них! – отрезала она. – Лучше заставь пастухов тщательнее следить за стадами. Раз называешь гномов или эльфов ворами, а моих воинов – пособниками, то должен доказать это! Услышав голос хозяйки, Лаэгон тревожно завертел накрытой клобучком головой и захлопал крыльями. Халет погладила его и взялась отвязывать притороченную к седлу лисицу. – Ты слышал! Уходи! – подал за спиной голос юный Халдан. Мать тут же шикнула на него. – Твои ли это слова, дочь Халдада? – отозвался Имрах. – Ты печешься об эльфах и гномах больше, чем о своих людях? Халет оставила лису и обернулась. – Говори. Племянник Малаха не был бы собой, не сказав в споре последнее слово. – Все знают, отчего так. Знают, куда ты смотришь! – усмехнулся он в ответ на грозный вопросительный взгляд. – На кого охотишься со своей птицей! Что бегаешь к таргелионскому эльфу, как бесстыжая девчонка! Кто-то присвистнул. Краем глаза Халет заметила, как замерли окружавшие их мужчины и женщины. Все молчали. Предводительница сжала кулаки, но гнев её лишь позабавил Имраха. Рослый, как и все из рода Мараха, он возвышался над предводительницей халадинов на голову и раза в два был шире в плечах. – Нечего сказать? – Имрах осклабился. – А я скажу, не дело, когда баба решает за свой народ в постели чужака!.. Он хотел добавить еще что-то, но увесистая зуботычина заставила его заткнуться. Так поступил бы её отец, так поступил бы и брат, так ответила она сама. Вокруг послышались несколько то ли одобрительных, то ли удивленных возгласов. От неожиданности Имрах отшатнулся, прижал ладонь к разбитым губам, ошалело глянул на окровавленные пальцы. Когда он рванулся вперед, Халет была готова. Народ Мараха умело сходился не только в стремительных рукопашных, но и в драках на длинных охотничьих ножах. Схватка для развлечения тешила удаль и велась до первой крови. Наблюдая за этими играми, Халет запомнила главное: что Имрах всегда носит с собой нож и что безоружному нужно держаться от клинка подальше. Она успела уклониться от удара и заметила близко промелькнувшее лезвие. Имрах рванулся за ней, ухватил за руку. Ударил в ребра. Высокий кожаный пояс и ловкость спасли Халет, удар пришелся вскользь. Вонзить нож в другой раз Имраху не позволил Халдан, повисший на его локте. Халет рванулась, пытаясь освободиться. Дыхание сбилось от боли в ране, а в глазах потемнело. Имрах отшвырнул Халдана прочь. Противник дернул Халет к себе и вывернул ей руку, оказавшись за спиной, прикрывшись от луков стражниц. Сердце замерло от ожидания. Сейчас нож вонзится под ключицу и конец! Вдруг свет затмила бурая тень. Лаэгон набросился за миг до смертельного удара. Беркут вцепился в плечо Имраха, хлестал крыльями, бил клювом, рвал лапами. Почувствовав, что хватка ослабла, прикрыв лицо, вслепую Халет рванулась прочь. Забыв о ней, Ирмах пытался спасти собственную руку и глаза. Лаэгон не унимался, намертво вцепившись в «пойманного зверя». Орел разжал когти, лишь услышав окрик хозяйки, метнулся к брошенному в сторону кусочку сырого мяса. Имрах корчился от боли. Лицо его было исцарапано, страшно разорванная когтями рука повисла плетью. Нож лежал в пыли, запятнанный кровью их обоих. Халет схватила повод, тянущийся к лапе орла, и заставила его вернуться к себе. – Уходи! Считай эту кровь платой за своё оскорбление! – крикнула Халет. – А если пастухи не справляются с волками, то Малаху нужны не только охранники, но и скотоводы! Переведя дыхание, она посмотрела на притихших очевидцев безобразной драки. Хуторяне молчали, лучницы были готовы взять Имраха на прицел по первому мановению, Халдан потирал ушибленное плечо, его мать стояла у седла коня, сжимая в руке клобучок Лаэгона. – Кто еще считает, что лорд Карантир позорит меня? А может, одурманил мне разум? Тогда отправляйтесь в крепость Рерир и скажите об этом ему! Я, дочь Халдада, сражалась за Загородь и привела наш народ в эту землю, как вы того хотели. Никто не смеет упрекать меня в безволии и бесчестности! Желающих ехать в Рерир не нашлось. Перевязав раны, Имраха проводили восвояси. Халет знала, что свидетели его позорной стычки не станут болтать, если он сам не развяжет язык. Полученная рана казалась безобидной. Халет не обратила на неё особого внимания. Сколько было таких ран. Смазать покрасневший порез мазью, перебинтовать чистым полотном – и можно забыть о боли. Однако через день стал пробирать озноб, а еще через день лихорадка уложила в постель. Три дня Харет потратила на бесполезные мази, отвары и нашептывание заговоров. К исходу третьего Халет позвала племянника, приказав взять её коня и ехать на юг до перелеска. Она велела сказать всадникам, что встретят его, одну лишь фразу: «Халет не придет». Тёмный будет ждать её, как условлено ранее, но, видимо, в этот раз ему не дождаться. Тело горело огнем, когда сквозь мутную дрёму пришло ощущение прохлады, коснувшейся лба. Халет открыла глаза, не сразу поняла: день сейчас или ночь. В окружавшем полумраке она различила лицо склонившегося над ней. Тёмный? Здесь? Как странно. Губы запеклись от жара. Волосы прилипли ко лбу. Хотелось пить. Недоставало сил говорить, чтобы услышали, хотя бы назвать Тёмного по имени. Руку на груди накрыла сильная ладонь, и Халет едва смогла сжать в ответ прохладные, знакомые пальцы. Значит, не сон. Значит, здесь. Она, должно быть, умирает?.. Почему? Почему так быстро? Почему так глупо? Халет то проваливалась в забытьё, то выныривала из него, разбуженная звуками голоса или ощущением прикосновения. Её подняли, переложили, накрыли меховым покрывалом, подоткнув края под бока. Полутьма над головой сменилась высокой, густой синевой. К лицу прикоснулся прохладный ветер, и по телу пробежал мерзкий озноб, заставивший зарыться глубже в мех. Халет помнила, что сейчас лето, но трясло её как в лютый мороз. Где-то над головой различались голоса, сливалась человеческая и эльфийская речь, порой она складывалась в слова, собиралась во фразы. Вокруг сквозняком шептало едва уловимое: «Карантир… лорд Таргелиона… Карантир…» – Эльфы забирают Владычицу Халет? – выкрикнул кто-то. – По какому праву? – Владычица Халет больна, но вернется, если того пожелает, – ответил Тёмный. – Владычицу Халет я забираю по праву мужа! Как дозволяет ваш обычай.