Письмо

      Тишина нашего дома давит на меня угнетающей тонной. Нашего дома – наш ли он, после того, как ты ушла?       Наш Кот теперь сирота. Я ведь не люблю его, ты знаешь. Кот спит, беззвучно животик его опускается, заставляя шерсть лосниться. Маленький серый ублюдок. Твой уход – я смирюсь, обязательно, но твой Кот – сущее наказание.       Сколько уже прошло? Мне кажется, я теряю счет холодным ночам, но это только кажется. Память мой враг. Я помню каждую минуту без тебя. Я хочу забыть, забыться. Будто не было ничего. Я зла. Я ненавижу тебя, Стана! Ненавижу этот предательский шажок в небытие, который ты, о, я уверена, не успела обдумать.       Я ненавижу твою мать, я ненавижу отца, бабку, сестер, дядюшку, каждого, кто неосторожным словом подтолкнул тебя к пропасти. Если твой Господь существует, он отомстит. Или Пастырь только милует и любит каждую паршивую овцу?       Мне нужно писать. Так, по мнению моего терапевта, я приведу в порядок мысли. Я честно пыталась и раньше, но, признаюсь тебе, это только вторая моя удавшаяся вещь. Как минимум, я не плачу и листок еще цел.       В четверг я и Збышек едем во Франкфурт. Твоего Кота я оставлю голодным. Надеюсь, издохнет.       Прости меня, что же я несу... Я отшучиваюсь даже здесь. Конечно, я договорилась с соседкой.       Стана. Я думаю об этом каждое утро, каждый вечер. Ты снишься. Снится все хорошее. Помнишь, гостили у Мартины? Смотрели твои странные фильмы, а после мы с тобой проговорили и процеловались всю ночь, чуть не опоздав на электричку. А помнишь, вишню рвали и несколько часов варили компоты и прочее? Ты тогда наелась и все утро провела в клозете. Я посчитала забавным купить к завтраку круассаны с вишневым джемом, пастилу, чай, жвачку, леденцы, короче все, что имело вкус и аромат вишни. Прости, милая, это было смешно. А помнишь, тот ужасный подпольный клуб, куда нас затащил Збышек? Как мы обороняли беднягу от трансвеститов, а потом сами пугали его шутками про мужиков в юбках.       Збышек. Он сейчас самый близкий мне человек, даже несмотря на то, что он души не чает в Коте.       На днях я столкнулась с твоей матерью в супермаркете. Не хотела тебе говорить. Я думала, что убью ее точным ударом банки маслин в висок. Я также думала, что она набросится на меня за то, что я соблазнила ее дочь и вовлекла в грех Содома и Гоморры. Хотя, быть может, она осознала величину собственного греха, и то, что он затмил огромной тенью гипотетический мой, позволяет мне не быть публично оплеванной.       Грех. Я часто думаю об этом. Если ты сделала то, что сделала, то ты верила в то, что наша любовь – грех. Наша крохотная семья в крохотной студии – грех. И ты грешила, птица моя, и страдала. Ты любила меня и любила свою Общину, но меня на дюйм, на грамм больше. Я восхищаюсь твоей силой и презираю твою слабость. Зачем ты вернулась к ним и позволила темным мыслям заполнить твою прелестную курчавую головку, Стана? Я снова злюсь. Это нечестно. Я эгоистична, я хотела тебя себе и только себе. И сейчас я думаю о том, что ты меня бросила. Я бы хотела ударить тебя. Ударить и поцеловать. Еще хотя бы раз. Разочек, и клянусь, клянусь, больше никогда, забуду, уеду, начну новую жизнь с новым ненавистным Котом!       Вот только не будет никогда этого последнего поцелуя.       Мы целовались беспечно, думая, что впереди годы. Вернее, я так думала. Ты наверняка уже предвидела фатальный исход своей только начавшейся жизни. Если бы я только знала, что, уезжая на работу, ты поедешь в тот ужасный мотель и ... Я плачу о каждом смазанном поцелуе, о каждом, казалось бы неважном и пресном прикосновении к твоим рукам, плечам, о каждом вскользь брошенном «люблю». Не осознавала серьезности, я распылялась на пошлости и шутки, вместо того, чтобы быть открытой с тобой. Я стеснялась, маскируя волнение второсортным юморком. Стеснялась тебя, подумать только.       Память предатель. Двести четыре дня одинокой зимы.       В четверг мы со Збышеком едем во Франкфурт. Не знаю, зачем тащиться в такую даль.       Двести четыре. Шесть с половиной месяцев. Еще через три будет твой день рождения. Что тебе подарить, милая?       Мне нравится пить джин и упиваться воспоминаниями о нас (также люблю игру слов). Годы нашей жизни ты решила променять на вечность со своим Господом.       Знаешь, я хочу сказать тебе, что в первые часы после того, как я узнала об этом, тоже хотела убить себя. Если бы не поддержка твоего брата ( не знаю, журить его или благодарить), я давно бы была с тобой. Я не верю в рай, но верю в космос и бесконечность. Кто знает, может быть, ты дождешься меня ТАМ? Стана, подождешь? Я ведь все еще хочу пожить пару лет, пару десятков лет. Я хочу купить свою квартиру, где будет огромная ванна, хочу родить сына и назвать его Томаш, и еще дочку, Иренку. Когда они вырастут и я буду престарелой мамашей, я скажу им, что они сами в праве решать, кем и с кем им быть. Если Иренка захочет уехать в Россию со своей мулаткой-любовницей, чтобы выращивать там рожь, то я куплю ей билет и словарь русского мата. Да, я все отшучиваюсь.       Как думаешь, я справилась с письмом? Тебе нравились мои книги на полке, и я думаю, тебе понравился бы мой собственный слог.       Может, однажды, я испишу тысячу страниц о тебе. Это будет лирический роман с нотками юмора, и ты узнаешь меня в каждой запятой. В предисловии я напишу, что эта книга родилась благодаря грандиозной любви и огромной потере. А в посвящении:

Томашу, Иренке и Стане, моей мечте, оживающей на этих страницах.

      Но это все потом. А сейчас я должна покидать пару носков в свой чемоданчик.       Твой Кот проснулся. Пушистый мерзавец.