идеально неидеальное.

      Индикатор мелькает васильковым, в цвет светлых глаз андроида, которая лишь дружелюбно улыбается гостье, собирая белокурые волосы в хвост и укладывая его на собственном левом плече. Девушка всегда улыбается так, как велит программа, показывая зубы, садится в одно из ярко-белоснежных кресел и, оперевшись на правую руку, наблюдает за AX400.       Когда она разговаривает, всегда смотрит собеседнице в глаза и слегка приподнимает тёмные тонкие брови. Наверное, ей сказали, что так она будет больше похожа на человека.       Хлоя, впрочем, как и в любое другое время, с иголочки. Те же проницательные стеклянные глаза, красиво подведённые тёмными тенями, розовый блеск для губ и безупречно выглаженное классическое синее платье с вырезом на спине. Идеальна.       Кэра заглядывает в её светлые глаза, как в зеркало, видит там своё отражение и тихо хмыкает. Она такая же. Такая же идеальная, будто прямо с подиума. Идеальная до дрожи. Идеальная настолько, что хочется найти какой-то подвох, ведь где-то, в чём-нибудь, он ведь точно есть, точно должен быть.       Блондинка всегда предстаёт такой покладистой, милой и послушной, что эта правильность надоедает. Затирается, перестаёт быть интересной, как человеческая рана, уже почти зажившая, её также можно сковырнуть, как с девушки эту маску. Вот только неизвестно, начнёт ли она кровоточить, продолжит ли быть раной, или на её месте останется маленький шрам, напоминающий о себе в неподходящий момент.       Коротковолосая прикладывается к чужой щеке своей — ей интересно, что случится с раной. В ответ лишь лимонно-жёлтые переливы, вперемежку с ежевичными мельканиями. Машина продолжает.       Утыкается носом в плечо, проводя тонкими пальцами по ладони. Иногда ей кажется, что, может, зря? Сероглазая вновь вздыхает, имитируя людской разочарованный вдох, каким её как-то когда-то одаривали человеческие создания. Ещё кажется, что Хлоя вот-вот отключится, потому что её диод выдаёт весь спектр возможных для него цветов и морганий.       Не зря. Теперь «идеальная» уже сама позволяет переплестись изящным пальцам, окрасив ладони в платиновый с голубиковыми сияниями и переливами, возникающими от чужих прикосновений.       Остановившись на тёмно-барбарисовом диод машины перестаёт мелькать. Теперь белокурая сама подносит лицо к лицу коротковолосой.       Это так странно, на неё не похоже, совсем ведь не по-хлойски нарушать требования своей программы.       Другой рукой девушка проводит по щеке Кэры, изучая её кончиками пальцев, слегка наклонив голову, затем убирает чёлку остриженных волос и опускается к подбородку, слегка надавливая большим пальцем руки, чтобы робот приоткрыла рот. Затем она касается её губ пальцами и только потом, тщательно изучив внимательным взглядом, прижимается к ним своими.       В ушах жуткий гул, оповещающий о сбое, ужасное пиликанье, но сейчас девиантка, стоящая напротив не позволяет обращать на него внимания.       Как-то обе видели, как люди на улице занимались подобным, шепча что-то друг другу на ухо, хихикая и воркуя. Но ни одна не понимала зачем. Оказалось, особой причины просто не было, это было приятно.       — Мы совсем как те люди, — шепчет голубоглазая, отрываясь от губ, теперь окрашенных её помадой-блеском. Андроид кивает в ответ.       — Как это называется?       — Если мне не изменяет память, то, кажется, поцелуй…       Они лежат на одном, всё таком же идеально-белоснежном, кресле, наслаждаясь компанией друг друга и крепко обнявшись. В идеально-кремовой комнате, с идеальными занавесками, колышащимися от лёгкого тёплого ветра из полуоткрытого окна и окрашенными лучами, проникающего из него же, солнца. У них есть такие же безупречные копии, как и сами девушки, но теперь они сами или то, чем они стали — не идеально. И это устраивает обеих. Они лежат, пытаясь восстановить заложенное той же программой идеальное дыхание и смотрят друг на друга. Не стеклянными глазами, а искренними, в которых можно увидеть душу или то, что у андроидов заместо неё.