Не все фетишисты действительно фетишисты

В такой день и отгул не радует. Небо ревёт о чём-то своём, обильно поливая улицы Эдо с самого рассвета, а Хиджикату выперли из казарм, обещав помочь с отчётами и поджарить, если он не отдохнёт. Поэтому он бесцельно шёл под зонтиком, напитываясь влагой от макушки до пяток и грызя слишком мокрую, чтобы тлеть, сигарету. Отдыхать в подобный день… И куда пойти? Хиджиката увидел вывеску парикмахерской, самой обыкновенной и наверняка сейчас пустующей. Точно, он же совсем забыл сходить постричься. Едва сложив зонт и переступив порог, Хиджиката услышал формальное приветствие и поздоровался сам. Приятно принявшее его тепло помещения он заметил скорее, чем встретившего его человека. Воздух, наполненный ароматами шампуней, дразнил и обволакивал собой, тоже приглашая войти, обращая внимание на себя. Хиджиката поставил свой зонт в специальную стойку, снял намокшую накидку и только тогда действительно обратил внимание на словно вкопанную фигуру… парикмахера? — Что ты здесь делаешь? — Хиджиката не смог ни сдержать вопрос, ни хоть немного совладать с интонацией. Враждебность и вызов в каждом слове — а ведь он их даже не испытывал. — Стою, — словно столб, Гинтоки и отвечал со скоростью застывания бетона. — Подработка? — Нет, просто стою. Мастер отошёл, — Гинтоки пялился во все глаза, но будто и не узнавал. Его обычная реакция не то что на слова Хиджикаты, на само его появление в зоне видимости, куда-то пропала. Безвозвратно затерялась в кучерявых волосах и забыла почтить присутствием. — Понятно. А ты?.. — Я правда просто стою. — В фартуке мастера? — Только примерил. Мне идёт? — Гинтоки немного развёл руки в стороны, давая полюбоваться на себя. Из кармана чёрного фартука торчали ножницы и расчёска. Быстро оглядевшись по сторонам, Хиджиката коротко кивнул. Казалось, из-за угла — да хоть из-под пола — немедленно должны явиться китайская девчонка и пацан, но из представителей Йорозуи здесь был только Гинтоки. В парикмахерской вообще были только они. Хиджиката как раз обдумывал, как бы так сбежать и не обронить по пути гордость, которую присутствие босса Йорозуи вечно защемляло в неудобных позах, когда пропустил мимо ушей какой-то вопрос. — Что? — не переспросить казалось такой же трусостью, как и развернуться вокруг себя, набирая ускорение в процессе поворота. Побег вообще не выход. — Спрашиваю, откуда такие волосы у всех внезапно. Мастер, наверное, вообще никогда столько не работал. — Газ аманто. Очередная опасная зверюшка небезызвестного в Эдо принца. Уже обезврежена. — Надо же, как быстро. Даже не похоже на вас, — колкость раскололась о странную улыбку, не сходившую с губ Гинтоки. — Не похоже на тебя быть таким немногословным, — Хиджиката не выдержал странности их разговора. — А быстро потому, что, сбежав, эта тварь первым делом отправилась в казармы Шинсенгуми. Мы её и покрошили на салат. — Так ей и надо… Ну, тогда бывай. — Что? — у Хиджикаты даже рот открылся от удивления. — Пока, говорю. Приятно было повидаться. — Йорозуя… — ты заболел? Выпил? Тебя подменили инопланетяне? Много вариантов вертелось на кончике языка, и ни один не казался подходящим, чтобы озвучить его такому странно-завороженному человеку. Гинтоки всё пялился и пялился неотрывно, по губам блуждала странная полуулыбка, и вид был не такой, как обычно, но в чём именно заключалось отличие никак не получалось уловить. — Йорозуя, у тебя всё в порядке? — А? — Гинтоки словно вынырнул из толщи воды — казался таким же растерянным. — Проигрался? — Нет. — Продался в рабство? Сошёл с ума? Что с тобой? — Я никогда не видел тебя с длинными волосами. И с хвостом, — неожиданно серьёзно выдал Гинтоки. И добавил то, что лучше бы сказал тише — можно было бы сделать вид, что это не было услышано: — Тебе идёт. Действительно красивый… — Спасибо, — Хиджиката переступил с ноги на ногу, не зная ни что делать, ни что сказать. Так странно. — Ну… пока. Он выскочил без зонта и накидки прямо под дождь. Вот идиот же! И что теперь делать? Хиджиката преодолел квартал или два, прежде чем заскочил в манящий сухостью и теплом бар. Первый попавшийся: сейчас он не выбирал место поприятней — сейчас он хотел выпить и забыть. Не то чтобы это была их самая странная встреча с Гинтоки. Наоборот, в ней не было ничего, с чем потом годами можно было бы ходить к психиатру. Они просто перебросились парой ничего не значащих фраз, и Хиджиката получил комплимент, который отвык слышать с тех пор, как впервые надел форму Шинсенгуми. В этой встрече было всего две странности. Хиджиката сбежал, поджав хвост. Сбежал потому, что по какой-то причине ему совершенно не хотелось скрутить Гинтоки в бараний рог за те слова. Пожалуй, выпить необходимо гораздо сильнее, чем показалось первоначально. Хиджиката сел за дальний столик в самом углу заведения, заказал сразу бутылку и окунулся в самобичевание. Но, как бы глубоко он ни погряз в мыслях, не заметить появление светлого пятна в серой массе посетителей оказалось невозможно. Гинтоки спешно вращал головой — кого-то искал. Хиджиката слишком надолго задержал на нём взгляд, разглядывая незнакомые черты в, казалось бы, знакомом человеке, и их глаза встретились. Гинтоки расплылся в улыбке и двинул к нему. Не догадка века, конечно: сообразить, что ищет он самого Хиджикату, было не сложно, но всё равно несколько удивительно. На стол бухнули его пожитки, но поразительно аккуратно: бутылка сакэ даже не звякнула, не то что не пошатнулась. Зонтик, накидка… запыхавшийся Гинтоки, пригласивший сам себя присесть. Пока Хиджиката вис, безмолвный и недвижимый, Гинтоки даже выпить себе заказать успел. И беседу начать — тоже. — Я пять баров обежал, пока искал тебя. Что ж ты без зонта ушёл, ливень же. Того и гляди поплывём поутру прямо на татами вниз по улице. Хотя Кецуно Ана и обещала завтра такую же погоду, но намекнула, что к вечеру небо прояснится, — Гинтоки выпил, налил себе ещё и снова заговорил: — О чём это я... ладно эти алкоголики, они в любую погоду в барах, но ты? Неужели Кондо выгнал любимого щенка в такую погоду приводить волосы к общему стандарту? — Щенка? — весь остальной трёп Хиджиката намеревался оставить без ответа, да и на щенка отреагировал лишь из-за ненормальной для этого конкретного человека мягкости используемого эпитета. Как правило, они были красочней и обидней, а тут… Тут сидел странный Гинтоки, который словно не был собой. — Я у мастера подрабатываю уже неделю, и всю эту неделю к нам шастают длинноволосые шинсенгуми. Окита-кун вчера заходил… — А мне почему сказал, что просто стоишь? — не то чтобы Хиджикате было сильно интересно или хотелось поскорее отвадить этого дебила от своего столика неудобным вопросом, но пить он не мешал — пусть говорит. Сам Хиджиката не очень хорош в поддержании бесед — ему проще задавать вопросы. — Да так. На днях видел вашего Ямазаки с пакетом анпанов. Зря он запасается только такой едой: сейчас льёт так, что никакая доставка к нему не доедет. Или вы сами готовите? Столовая? Не сильно интересовался бытом у вас в Шинсенгуми. А вот Гинтоки как раз хорош. Казалось, он мог говорить и говорить, и сегодня его слова были целиком и полностью направлены в пространство. Как оборотень, он сменил личину и добрым выпивохой лакал своё сакэ, безостановочно скакал с темы на тему, не раз задерживаясь на осадках и грядущем солнышке, ржал, как умалишённый, и заказывал ещё. Пилось под его болтовню легко и вкусно. Хиджикате даже не приходилось особенно вклиниваться в разговор, разве что угукать на вопросительные “да” и вставлять малозначимые комментарии. И сквозь опьянение — не запоздавшее, а даже пришедшее неожиданно быстро — сбрасывать руку Гинтоки с колена. Она неумолимо возвращалась. Бутылки шли одна за другой, сознание работало урывками, Гинтоки всё не затыкался. Хиджиката уже не прислушивался: уютный бубнёж проник под кожу, насытил пространство вокруг и стал само собой разумеющейся деталью. Рука Гинтоки упокоилась на колене, но лежала спокойно, так что Хиджиката решил устать её убирать. Бар пустел стремительно, кое-где валялись перебравшие посетители, а тон Гинтоки сменился, как и содержание приносимой им в мир чуши. Рука поползла вверх, и пьяным сознанием Хиджиката сопоставил эти два факта. Пора было прислушаться. — … и то, как они ложатся на плечи. Не пойми неправильно, хвостик тебе идёт до безумия, но хочется их распустить и посмотреть, как они заструятся по твоим обнажённым плечам… — В журнале вычитал? — Хиджиката хоть и был предельно пьян, но такую возмутительную ересь не мог оставить без комментария. — Неужели это на ком-то работает? Глупо же: на плечах они не лежали бы, а повисли спереди, и сзади некуда им струиться… — Это такое выражение, — Гинтоки сразу принял бой и с пылом начал доказывать свою правоту. — Все так говорят — и в журналах, и в телеке! К тому же это смотря как ляжешь… — Если на лопатки, то, как ни укладывайся, они с плеч соскользнут, да ещё и под спиной будут мешаться. Хвост практичнее. А короткие практичнее всего, только стричься задалбывает. Хиджиката объяснял, как ребёнку, прописные истины, Гинтоки слушал внимательно и под конец кивнул. Выглядел при этом задумчивым, уставившись в одну точку где-то в области правой ключицы Хиджикаты. — Надо проверить, — уверенно заявил он. — Что проверить? — Соскальзывают или нет. — Э? Ты мне, что ли, не веришь? — недоверие и правда возмутило, только не понятно — самого Хиджикату или алкоголь, занявший в нём уже настолько много места, что пора было начать считаться с его мнением. — Почему не верю? — Гинтоки изобразил настолько оскорблённый вид, что Хиджиката смутился и пропустил момент, когда тот забил и на его вопрос, и на свой собственный, которым сначала ответил. Даже врать не стал, просто продолжил, не отвечая: — Ты же давно стрижёшься, может, забыл уже всю прелесть длинных волос, одни минусы помнишь… Гинтоки ещё много чего сказал. В этой беседе они уговорили свои бутылки до конца; Хиджиката расплатился за обоих и, пока они шли в Йорозую прояснять предмет завязавшегося спора, обдумывал причину своей внезапной щедрости. Пустотой и тишиной их встретила тёмная комната. Гинтоки зачем-то пристроился сзади, обнял и, сдвинув отворот юкаты, припал к шее. Не неприятно, но зачем?.. Хиджиката пытался спросить, но издавать получалось только стоны и пришлось крепко сжать зубы. Руки Гинтоки проникли уже за пазуху, хозяйничали мозолями на кончиках пальцев по не привыкшей к ласкам коже. На ухо он шептал, что они на всю ночь сегодня одни. У стены стало неудобно. Ноги подгибались, юката вся сбилась — сзади её попросту задрали, чтобы легче облапить бёдра. Беззастенчиво пролезть в трусы и наглыми пальцами — внутрь. Хиджиката думал сначала взбрыкнуть: всё же это было больно. Он даже зашипел, пытаясь уйти в стену от наглых рук, но Гинтоки горячечными просьбами подождать напоминал крепчайший алкоголь — так же сильно бил в голову. И Хиджиката ждал, пока Гинтоки рыскал в ванной. Ждал, пока тот, вернувшись, нацелует его затылок, надышится волосами, пройдёт уже пройденный до этого путь. Ждал, пока он откупорит смазку, и, наконец, снова закрыл глаза и позволил себе плыть по течению. Гинтоки расстарался с нежностью, и вторжение быстро стало скорее необычным, чем неприятным. К тому же второй рукой он слишком хорошо тёр сосок, а губами и языком исследовал загривок. Ощущения были упоительны и хмельны, гораздо крепче выпитого ранее сакэ — Хиджиката даже не нашёл причин воспротивиться, когда твёрдой ладонью ему надавили на поясницу, заставляя прогнуться. Да и на жаркие просьбы расслабиться он ответил кивком, а не локтем под рёбра. Действительно расслабился, впуская в себя и слушая безостановочную ругань Гинтоки и сомнительные комплименты собственной гибкости и восхитительности. Пошло и банально, но сработало. Хиджиката выгибался в пояснице, царапал короткими ногтями стену, сжимал зубы, чтобы не стонать, и тем не менее позволял вгонять в себя член так, как это нравилось Гинтоки. Грубо и слишком изнуряюще. Знакомая любому мужчине гонка закончилась рыком и тяжёлым дыханием. — А как же проверить? — спросил Хиджиката спустя минуту. Оборачиваться к Гинтоки сразу после произошедшего особенно и не хотелось. Отталкивать и выяснять отношения или, к примеру, происхождение целой бутылки смазки — тоже. Он и так знал, для чего эта вещь может понадобиться взрослому одинокому мужику. Стоять уже не было сил, а проверять они собирались лёжа, это он точно помнил. Гинтоки помнил это не менее отчётливо. Футон на полу, может, и спальное место и выглядит мягко — подушка с одеялом вон какие привлекательные лежат, — но жёсткость броска перекрыть всё равно не способен. Хиджиката чуть не протрезвел, но не успел вызвериться, как на него медленно опустился Гинтоки, окончательно распахнул юкату и грубо стянул с волос резинку. — Я же говорил, что не струятся, а соскальзывают с плеч. — Ага, — Гинтоки тяжело сглотнул и сел на бёдра к Хиджикате, приятно давя упругими ягодицами именно там, где нужно. Смотрел долго, что-то там себе надумывал, потом потянул к себе и снова собрал волосы Хиджикаты в хвост. — И правда. Я, похоже, проиграл. Наверное, это самое возбуждающее, что Гинтоки вообще мог сказать в своей жизни. Для Хиджикаты, по крайней мере, это было именно оно. Эти губы произнесли такую прекрасную вещь и достойны награды — он сам потянулся к ним. Мягкие и податливые, Хиджиката целовал их немного снизу. Гинтоки ёрзал у него на коленях, сжимал пальцами плечи, мычал в рот. Было прекрасно и недостаточно. Гинтоки подался вперёд. На футон они повалились, крепко переплетясь, срывая одежду в основном с Гинтоки: на нём её оставалось больше. До конца дело они всё равно не довели: Хиджиката снова оказался на лопатках, а его член — в плену ритмично сжимающихся мышц. — Чёрт, не думал, что это так больно, — зашипел Гинтоки, опускаясь и поднимаясь. На себя он смазки пожалел — больно было обоим. — Дурак, — может, Хиджиката и хотел добавить ещё что-то, но не вышло: слишком горячи были ощущения, слишком узок Гинтоки. Само собой, он не выдержал этой тягуче медленной скачки — вцепившись руками в плечи и резко дёрнув на себя, Хиджиката поменялся местами с Гинтоки, впился пальцами в его бёдра и сменил расстановку сил на остаток этого вечера. Гинтоки дёрнулся не сильно, что-то пробурчал в сгиб локтя, которым закрыл лицо, и позволил развести свои бёдра шире и устроиться удобней. Это завело ещё сильней — как будто такое было возможно. Хиджиката видел, как двигается его член, как погружается в податливое тело, ладонями ощущал пробивающую Гинтоки сладостную дрожь. От этого хотелось двигаться сильней, скорее достигнуть пика, чтобы развязался этот узел в животе… чтобы начать снова. И снова. *** Гинтоки проснулся не от шума, нет, — в комнате было тихо, и только предрассветная дымка снабжала помещение скудным подобием света. И это была его собственная комната. Вздох облегчения можно и не скрывать, но странное ощущение, разбудившее его, не дало расслабиться. Тепло… Спине было определённо теплее, чем остальному телу. Гинтоки очень медленно обернулся и успел увидеть, как так же медленно оборачивался Хиджиката. Гинтоки сглотнул. Хиджиката тоже и потянул на себя одеяло, пытаясь прикрыться и тем самым оголяя совсем раздетого Гинтоки. Даже такое небольшое движение заставило его — их обоих — сильно сморщиться, ведь отдавать одеяло никто не собирался, а похмелье требовало покоя. Они молча перетягивали несчастную постельную принадлежность; Гинтоки едва скрывал дискомфорт от сидячего положения, в которое медленно перешёл, чтобы удобнее было тянуть. Хиджиката, как всегда, поражал своим безэмоциональным лицом, но не смог скрыть перекособоченной посадки — ему явно тоже досталось. От этого терпеть жжение пониже спины становилось легче. Хиджиката первым бросил одеяло. Отпустил, когда Гинтоки особенно сильно потянул на себя, матюгнулся нечленораздельно и встал, показательно не смотря на навернувшегося Гинтоки. — Где у тебя здесь ванная, и когда все придут? — Думаю, пара часов есть. По коридору — не ошибёшься, — Гинтоки проводил Хиджикату взглядом, особенно его задницу с очевидными потёками спермы и синяками — явно от пятерни. Гинтоки позволил себе ещё раз тяжело сглотнуть. Память подводила, снова. Но в этот раз не так, как раньше: после ужасного новогоднего развода от тех гарпий он пил всегда в меру. Тогда также был момент, о котором он не помнил, но знал. Однако сейчас всё немного по-другому. Получается, Гинтоки по мальчикам? Когда это вообще произошло? Да, конечно, он сам потащился за Хиджикатой, сорвался с места под предлогом передать забытые вещи, а потом вцепился как клещ, но это же ещё ничего не значит. Наверное, какое-то помутнение сознания. Да и Хиджиката на себя похож не был. Этот хвост, длинные волосы… Они меняли его, делали внешность другой, и этот образ обманул Гинтоки. Оправдание получалось, но каким-то слабым. Жопу жгло, на груди обнаружилась пара засосов, а бёдра чернели пятнами, похожими на синяки Хиджикаты, как родные. И что теперь делать? Не вовремя вернулся Хиджиката. — Я взял твоё полотенце. — Э? Моё? — С клубникой. Не думаю, что китайская девчонка таким бы вытиралась, — Хиджиката начал натягивать свою одежду. Не резко, не медленно, но как-то не спеша. Гинтоки занервничал. — Эм, то, что произошло… И правда. То, что произошло. Оно же произошло? Если он так скажет, то успеет увернуться? — А что произошло? — Хиджиката молча собирал хвост, перетягивал резинкой волосы и помогать с ответом не собирался. — Да, в общем, как бы… ничего? — Гинтоки потел, нервничал и ничего не мог придумать, когда его пилили таким пристальным взглядом. — Наверное, меня смутили твои волосы. Они такие длинные, всё такое… Видимо, лучше бы Гинтоки промолчал, потому что взгляд Хиджикаты заледенел, все вещи в секунду оказались надеты, а с губ слетело почему-то обидное: — Фетишист сраный. Дверь хлопнула за Хиджикатой, а Гинтоки так и не выбрался из-под одеяла. В горле осела горечь, почему-то он чувствовал себя скотиной. Но с чего бы? Он же не такой. Не в этот раз: у них всё было взаимно и очень горячо. Они ведь даже не в такую усмерть упились, просто… просто допустили то, чего захотелось обоим. Долгие печальные думы не его конёк, поэтому Гинтоки отскрёб себя с футона и отправился отмывать следы страсти. Прекрасная Кецуно Ана не ошиблась с прогнозом: как и было обещано, тучи сменились солнечными деньками. А перед мысленным взором Гинтоки всё маячил длинноволосый Хиджиката с хвостиком, влажным от льющего без остановки дождя. Может, он правда фетишист? Йорозуя уже которую работу сменила, к парикмахерской никто из них и на пушечный выстрел не приближался, а сам Гинтоки тихонечко погрязал в самокопании. Са-чан исправно мелькала перед ним, но её волосы не трогали ни сердце в груди, ни сердце парой-тройкой дециметров ниже. Мужчины в паре с пошлыми мыслями так и вовсе вызывали лёгкую тошноту. Та их ночь с Хиджикатой никоим образом не вписывалась в жизнь Гинтоки. И выбросить бы её из головы, но что-то зудело под лопаткой и заставляло снова и снова, особенно перед сном, вспоминать, как этот несносный пожиратель майонеза целовал его в коленку, пока трахал пальцами; как изгибался в спине и мял простыни, а его ноги разъезжались в стороны, не в силах удержать тело в коленно-локтевой под хаотичными толчками Гинтоки. В доме все салфетки перевелись за эти дни. Они случайно пересеклись на улице более месяца спустя. Хиджиката грыз сигарету, отлично выглядел в штатском и за шкирку втащил Гинтоки в первый же подвернувшийся бар, пока тот осознавал привычную короткость стрижки своего одноразового любовника. Хиджиката усадил его за стол, заказал обоим выпить, отвернулся и начал сердито цедить сакэ. — Эээ… — на что-то более содержательное у Гинтоки не хватило мыслей. — Пей. За мой счёт. Как будто в прошлый раз было не так. В прошлый раз? Будь Гинтоки собакой, он бы тут же весь сгруппировался и поднял уши торчком, учуяв добычу. А ведь очень похожая ситуация, но в этот раз оба в курсе, к чему она может привести. И нигде, совершенно нигде в его сознании даже не шелохнулась мысль, что он может просто напиться и свалить домой. Нет, он видел в этом сакэ на столе практически письменное разрешение. Пропуск в штаны Хиджикаты, вручённый и одобренный самим же Хиджикатой. Везение сродни выигрышу в лотерею. И Гинтоки не видел причин отказываться. Конечно, пить молча он просто не мог. — Всё-таки постригся? — Должность обязывает, — сухо ответил Хиджиката и даже не посмотрел. — У вас форма не только одежды, но и причёски? Запрещены конкретно хвостики? Совсем слегка, едва уловимо Хиджиката повернул голову и перевёл пристальный, тяжёлый взгляд на Гинтоки, и тот моментально пожалел о своей чрезмерной говорливости. — Так ты всё-таки фетишист? — таким тоном дают право на последнее слово и последний ужин. Закуски у них на столе не стояло, а пили оба слишком поспешно, поэтому Гинтоки сначала икнул и только потом ответил. — Почему сразу фетишист? Я обычный развратник. — Бросаешься на всё, что движется. — На многое, не спорю. — Но не на то, что предлагают. — А так неинтересно. Лёгкое опьянение как рукой сняло, внутри Гинтоки закипало нечто странно знакомое и в то же самое время совершенно неизвестное. Эта перепалка распаляла все чувства, заставляла ощущать себя не тем человеком, которым он являлся. Казалась необходимой, как вода в пустыне. Желанной. И Гинтоки захотелось потакать этим своим желаниям несмотря ни на что. Они выпили не так много, как в прошлый раз, и уж точно недостаточно, чтобы не отвечать за свои действия, но кого это волнует, когда кто-то настолько заводящий шепчет на ухо, что слишком пьян, и поэтому они идут домой. Домой к Гинтоки. Откуда-то этот же самый “кто-то” знал, что Кагура сегодня на своей первой пижамной вечеринке с подружками. Строить предположения, впрочем, было некогда. Они даже до постели не добрались, а уже были полураздеты. Хиджиката впечатал Гинтоки в стену и накрыл собой, наиболее плотно притискиваясь внизу, где желание натягивало штаны. В этот раз у них было ещё меньше оправданий и ещё больше синяков, а алкоголь окончательно выветрился до того, как Хиджиката во второй раз кончил в Гинтоки. И это произошло хотя бы на футоне. Сильные руки оставили синяки на лодыжках, сперма белела между ног, в душе поселилось смятение. Да, хорошо, что они закончили на футоне. Прояснившаяся голова Гинтоки требовала рефлексии, томных дум и мягкой подушечки под затылок, которым ещё в самом начале его приложили. Рот Гинтоки с головой никогда не советовался, поэтому открылся сразу же, как восстановилось дыхание. — Ты отыгрался, что ли? — Ммм? — в воздух поднялась струйка дыма. — За то, что в прошлый раз я тебя больше… — Дебил совсем? — Хиджиката валялся рядом и после секса не взрывался эмоциями, как происходило обычно. Видимо, недоебит излечен, и искры теперь недостаточно. — Некурящий дебил. А ты портишь воздух в чужом доме. — Я проветрю. — Я тебя задеть, вообще-то, пытаюсь, — дело не в честности, просто сложно вести эти трезвые разговоры. Вдруг Хиджиката додумается спросить, с чего Гинтоки сам в прошлый раз решил подкатить. — И я куплюсь. Докурю — и куплюсь. — Ну, давай. Они голые. Совсем голые — одежда раскидана тут и там. Они трезвые. Совсем трезвые — мысли нападают со всех сторон. Получается, Гинтоки несколько гей. Не так чтобы совсем: всё же днём он очень даже не прочь заглядеться на чей-нибудь шикарный бюст. Но подшофе его привлекают задние ходы и… и сложно осознавать о себе всё это, когда ещё недавно тебя искренне возмущала эта тема — проблеваться тянуло по-настоящему. Он скосил глаза на Хиджикату. Красивый… сука, красивый. Ничто этого гада не портит. Ни придурочная страсть к майонезу, ни общая оторванность от реальности. Всё равно по нему обтекают все, кому не лень и кто достиг полового созревания. Тошно пополнять эти ряды. Гинтоки ещё даже не распробовал весь вкусовой спектр своего грехопадения, как Хиджиката затушил сигарету в своей переносной пепельнице, убрал её в карман штанов и начал натягивать их. Гинтоки смотрел на стриптиз наоборот — оценивал свои чувства. Как-то не очень. Муторно. Он отвернулся. Прежде чем уйти, Хиджиката собрал все вещи Гинтоки на пути их страсти и принёс в его комнату. Ушёл, так ничего больше и не сказав. И пусть бы он и катился… *** В следующий раз Гинтоки поддаваться не планировал и так легко на улицах не встречался, а Хиджиката не понимал собственной настойчивости. Он же не собирался больше никогда. В прошлый раз он попёрся искать Гинтоки больше для того, чтобы проверить. Себя, свою ориентацию, расположение тараканьих группировок в голове — кто его точно знает. Но факт состоял в том, что там-то всё и должно было закончиться. Никаких повторных проверок и попоек с определёнными людьми. Он пил в одиночестве недалеко от казарм Шинсенгуми, и автопилот должен был отвести его домой, а не погнать по барам не только Кабуки-чо в поисках светлой кудрявой башки. Конкретной, и это удручало. Сильнее всего — когда он её нашёл. Башка мирно покоилась на плечах своего тела — Саката Гинтоки дрых на лавке в парке, через который Хиджиката срезал дорогу, чтобы бездумно наведаться в Йорозую. Нашёл. На душе полегчало. *** Гинтоки так напиваться вроде и не собирался, но что поделать, когда тебя угощают. Как оказался в своей комнате, он не знал, но Кагура сказала, что ночью его привёл небезызвестный заместитель командующего Шинсенгуми. Вроде бы и выдохнуть, но он больше расстроился. И точно не хотел понимать почему. *** — Смотри куда!.. — и не договорил. Хиджиката обычно так быстро лицо не теряет: в него намертво въелись безразличное выражение и привычка себя контролировать. Сейчас он забыл, что вообще говорил, и закрыть рот тоже. Тот, с кем он столкнулся, уже вцепился в его руку и тянул за собой сквозь толпу. — Замком, как ваш отгул? Уже успели выпить? Нравится фестиваль? — Может, ещё спросишь, какой мой любимый цвет? — Любимую еду я уже знаю, — Гинтоки обернулся неуловимо быстро, дёрнул ближе к себе, выбесил, но Хиджиката и не подумал вырываться. — Хорошо. Выпил. Нравится, — Хиджиката немного смутился своей лжи. Его просто снова насильно выставили из казарм отдохнуть. Врать о собственной трезвости стыдно не было, а необходимо — было. — А? — Сам спрашивал. — Ааа… Мне тоже. И тоже выпил, — Гинтоки несколько замедлился; толпа редела, и он отпустил запястье, до этого сжимаемое словно тисками. — А Кагура ночует у Шинпачи и Отаэ. — О… — хорошо, что Хиджиката хотя бы этой буквой не подавился. Горло пересохло в секунду. Спасало только то, что он продолжал идти и теперь знал куда. Гинтоки молча шёл рядом. Они не смотрели друг на друга. Не смотрели даже на близко расположенные объекты. Смутное подозрение, что и чувства их пребывали в схожем смятении, посетило не только голову Хиджикаты. Но за закрытыми дверьми, где можно не таиться, не врать усиленно и часто так глупо, Хиджиката стонал на знакомом футоне, пока его плечи, шею и губы одаривали страстными поцелуями, нежными прикосновениями и дыханием без единого намёка на перегар. Руки Гинтоки спустились ниже, и думать о такой необходимой не только ему лжи Хиджикате совсем расхотелось.