ты - лев арены колизея, танцующий на его же руинах

- твоя пиздострадальщина меня заебала. из-под одеяла послышалось недовольное рычание. брандон опустился в старое кресло, смахивая со стола эскизы и карандашную стружку. сейчас он похож на статую аполлона в palazzo altemps, к которому кто-то прислонил бас-гитару - такой же далекий от этой жестокой действительности. пыль причудливыми созвездиями витает в лучах заходящего солнца, большое окно распахнуто настежь, а в комнату рвется июнь. - кто бы говорил, мудак. брандон усмехнулся. жаль, сегодня не пятница, а воскресенье. потому что по воскресеньям им хочется убить себя. брандон и майлс практически не касаются друг друга, хотя спят в одной кровати каждую ночь. оба панически б о я т с я прикосновений, но скрывают это под маской взаимной ненависти. хотя иногда выдаются такие дни - чаще всего тяжелые дни, когда брандон просыпаются от хрупких, как увядшие цветки, поцелуев и хриплого кашля. - отвернись, уебок, я не хочу заразиться, - обыкновенно огрызается он, хотя поднимается и бредет на кухню, спотыкаясь о многочисленные томики поэзии, готовить им обоим кофе. брандон заботится о майлсе, а майлс заботится о брандоне, но это секрет, который они хранят даже друг от друга. сегодня понедельник, поэтому майлс раскладывает альбомы и десятки карандашей по карманам рюкзаков, а брандон устало ждет его на улице, выкуривая вторую сигарету. утренние солнечные лучи ласкают неровные выступы колизея и прожигают дыру в мальчишеском затылке. «иди нахуй!» - хочется закричать ненавистной звезде, шаркающему старыми кедами майлсу и всему ебанному миру. они устраиваются прямо под высокими соснами, далеко друг от друга, но брандон все равно поглядывает на майлса из-под пружинок потрепанного блокнота. десяток других студентов - брандон с трудом может вспомнить даже их лица - высунув языки от упорства, срисовывают каждое окошко. бодрящий хвойный запах и скрежет карандашей по желтоватой бумаге. может, сегодняшний день будет хорошим. он как раз фантазировал себе львов на арене, и побежденных гладиаторов, ощущая себя ими - пустыми жертвами на закуску жестокой судьбе, когда буквально почувствовал утекающее березовым соком внимание майлса. «ты красивый и грустный. мне нравится,» - услышал брандон от высокого блондина, и вот бы кого он точно скормил львам, не задумываясь. неуверенная ландышевая улыбка тронула искусанные губы, а брандон внезапно захотел разбить и эти губы тоже. - мистер флинн- «захлопнись!» - он не произнес это вслух, но показал средний палец за спиной. острые костяшки оказались в крови, как и нос блондина, а майлс скорей схватил его за дрожащие пальцы. кровь некрасиво капает на начатые зарисовки, а брандону впервые хочется попросить прощения. но он этого не делает, вместо этого таща за собой майлса по узким улочкам. красный странно сочетается с серой раковиной и разводами акварели на ней, но брандон все равно смотрит вниз, на свои руки, даже когда майлс кропотливо обрабатывает раны, стараясь избежать любых ненужных соприкосновений кожи. когда пальцы оказываются перевязаны, а ком в горле - чуть меньше, брандон со всей силы ударяет майлса по скуле. на бледной щеке красной пастелью расцветает горячая ревность. брандон не отводит ладонь, тут же пробегаясь подушечками пальцев по месту удара. - уебок. - мудак. - других слов не знаешь? их поцелуи больше похожи на борьбу, и брандон всегда был побеждающим гладиатора львом. был. в этой схватке побеждает майлс, и именно его имя срывается звоном колокольчиков при каждом вздохе. брандон царапает бледную, с россыпью незаметных родинок, спину и чертовски злится. потому что не понимает, что чувствует. они не занимаются любовью, как надеется брандон, но это неправда. с костяшек снова капает кровь, украшая багровыми узорами валяющиеся чистые холсты, и майлс говорит, что это катастрофа, вдумчиво смотря в пол и перебирая спутанные пряди на макушке брандона. брандон соглашается, хотя думает совсем не о холстах. - ненавижу тебя, - говорит брандон, убеждая в этом скорее себя. - конечно, - пожимает острыми плечами майлс, и кроткий зимний кашель срывается с его потрескавшихся губ. его блокнот лежит на столе, и он вырисовывает там мифических животных в тени высоких сосен. а брандон держит свой на коленях, и потертые страницы полны ландышевых улыбок и острых ключиц. в окно врывается запах цветов откуда-то из центра и дешевых пиццерий. солнце оберегает их в своих сияющих ладонях, а сказанные слова приятно щекочут мысли. окружающие их сборники поэзии не могли бы передать романтики этого полуденного света. под вечер брандон убегает куда-то по делам, как раз под обыкновенный римский ливень, и майлс, нет, конечно не сходит с ума от беспокойства. он укутывается в один из старых свитеров брандона (конечно он говорит, что они винтажные), и укрывает себя его запахом. майлс знает, что соседу это не понравится - только на вид. когда дверь наконец распахивается, там стоит промокший насквозь в своем бежевом джемпере брандон, дождевые капли стекают по лицу, а волосы прилипли к нахмуренному лбу. - сними это, блядский вор чужой одежды. и, предвкушая смущенную улыбку майлса, сует ему под нос слабое подобие букета, мокрого настолько, что поливать его не придется еще неделю. ландышевая улыбка прячется за поникшими лепестками, и он все равно ставит их в первое попавшееся ведро - наравне с топорщащимися во все стороны кисточками. - романтик. - не смей больше меня так оскорблять. - зачем ты ударил его тогда? - ..потому что он был прав. - в чем? - ты.. иди к черту, хитрое мудачье, не смей смеяться! на самом деле, каждый счастливый звук, срывающийся с губ майлса, помогает брандону дышать легче. - я слушаю. вокруг глаз в предвкушении собрались смешливые морщинки, прилетевшие с ватикана чайки будто клюют горло, потому что брандон не может произнести ни звука. он тянется губами и неряшливо целует майлса в скулу. - ты грустный и красивый. и мне это нравится. брандон ползет прятаться под одеяло, потому что теперь на его щеках алая пастель предательски обнажает его сердце, а майлс, тихо хихикая, смотрит в окно, где после ливня персиковыми бликами разливается римский закат.