Здравствуй. Мне очень тяжело сейчас писать это, но я понимаю что должна. Прошло столько времени, а я всё ещё не могу решиться. Не могу заставить себя отпустить, хоть и причиняю тебе этим боль. Я так чертовски скучаю по тебе. Не могу выбросить из головы всё то, что было между нами. Не могу забыть твою улыбку, твои счастливые глаза, когда ты на отлично сдал все экзамены. Твой дикий восторг, когда у тебя получилось выбить мне того большого медведя в парке аттракционов. Твои теплые руки и ласковые объятия под тёплым весенним дождём. Мне больно вспоминать тебя и то, каким счастливым ты был рядом со мной.
Воспоминания, которые в прошлом всегда дарили лишь теплоту и покой, сейчас болезненным ёжиком осели в груди. Закусив губу, Элки нервно сглатывает, пытаясь собраться с мыслями. Всегда ровный и красивый почерк превратился во что-то неразборчивое. Нужно. Хватит. Нельзя быть такой эгоисткой.Потому что я тоже. Тоже была счастлива. Очень счастлива. Я слишком сильно люблю тебя, до сих пор. И буду любить. Ты знаешь это, я уверена. Может быть, даже ещё чувствуешь, хотя я немного сомневаюсь, что это возможно. Я не могу смириться с тем, что жизнь решила распорядиться таким образом и забрать тебя у меня. Ты учил меня всегда быть сильной и переступать через все проблемы с улыбкой. Но… Это так… сложно, Хани! Я не живу эти полгода — я существую. Словно никому не нужное комнатное растение, которое изредка поливают, чтобы оно не завяло совсем. Мысли путаются, мучают, душат. Мне очень жаль, что я не смогла ничего сделать. Не смогла помочь. Защитить так, как всегда делал это ты. Мне страшно оставаться одной. Я просто не знаю как… жить дальше?
Можно ли вообще жить, когда ты остаешься совсем одна? Никто не успокоит, когда тебе страшно от стучащей ночью в окно ветки, не обнимет, когда так хочется тепла, не скажет ласковых слов, когда так хочется внимания. Никто не скажет, что любит тебя. Потому что больше некому. Потому что ты не смогла спасти самого важного человека. Элки тяжело дышит, потирая уже привычно красные от слёз глаза, и боится писать дальше. Понимает, что катастрофически необходимо.Стыдно. Страшно. Больно.
Ты всегда говорил, что я очень чувствительная и эмоциональная. Я всегда спорила и дулась, что это не так, что тебе кажется и ты всё выдумываешь, но сейчас… Я признаю это. Ты был прав, как и всегда. Всегда такой умный, внимательный и рассудительный, всегда готов прийти на помощь, поговорив по душам или прибежав в дождь в домашних футболке и штанах, только бы снять моего кота с дерева. Ты всегда заботился о моих чувствах. И даже в этот раз ничего не сказал. Всегда терпел и держал всю боль в себе. Так же нельзя, понимаешь? Ты сам говорил, что если рассказать всё близкому человеку, то станет легче. Так почему промолчал тогда? Я знаю, что это не помогло бы мне спасти тебя, но… Я хотя бы была готова к последствиям. Я понимаю, я чувствую, что ты уже устал. Я слишком долго держу тебя рядом, не давая вздохнуть спокойно и уйти. Но я стараюсь смириться. Я обещаю, что смогу справиться со всем этим. Я же у тебя сильная, правда? Хани, я отпускаю тебя. Ты свободен. И… я люблю тебя. Всегда твоя, Элки.
Последние строчки размывают уже неконтролируемые слёзы, и девушка спешит убрать их рукавом любимой толстовки. Больно. Чертовски больно. Трясущимися руками Элки прячет письмо в конверт, кое-как запечатывая его края сургучом, скрепляя красивой витиеватой печатью, и выходит из комнаты. — Солнышко, ты весь день в комнате и совсем не выходишь, что-то случилось? — спрашивает мама, нервно теребя в руках фартук, но завидев в руках дочери конверт, всё сразу понимает, — Решилась? — Да. Я должна его увидеть. Просто обязана. Не могу так больше, — девушка прячет взгляд в шнурках ботинок, не решаясь поднять голову. Элки стыдно и перед мамой тоже. Потому что именно она помогает не сорваться совсем. Не сделать что-нибудь с собой. Мама тоже волнуется. Уставший, замученный переживаниями и бессонными ночами взгляд выдает её, как бы женщина не пыталась спрятать всё за тёплой улыбкой и нелепыми шутками, за совместным просмотром фильмов и крепкими объятьями. — Удачи, милая. Ты справишься, — мама ласково гладит её по голове и провожает к двери. Больно смотреть на то, во что превращается человек без своего соулмейта. Вдвойне больно, когда так страдает твой единственный лучик света в этой жизни — твой ребёнок. Девушка идёт пешком, медленно, оттягивая тяжёлый момент, смотря по сторонам и надеясь, что лёгкий ветерок и хорошая погода помогут развеяться, хоть немного проветрить голову от болезненных мыслей и душащих в своих тисках чувств. Только легче все ещё не становится, и ноги сами несут в нужном направлении, куда бы ни смотрела. Она прошла так много, но усталости не чувствуется. Ничего не чувствуется. Только ноющая пустота внутри, пожирающая все хорошие эмоции и отдавая взамен лишь боль и страдания. Дышать катастрофически тяжело, Элки пытается подавить в себе всхлипы, стараясь не разрыдаться прямо здесь и сейчас, стоит только мимолётно увидеть его. Все ёще улыбается своей любимой искренней улыбкой, всегда дарящей ощущение спокойствия и умиротворения. Такой же очаровательный, как и в первый день знакомства. Девушка лишь крепче сжимает в руках конверт и подходит ближе, нервно сглатывая и в который раз читая до боли знакомую гравировку:Юн Джонхан. 10.04.1995 — 11.12.2018 Любимый сын и брат.
— Здравствуй, Хани, — Элки присаживается на корточки, смотря прямо на фотографию такого родного человека, откашливается, пытаясь избавиться от кома в горле, и слабо, вымученно улыбается, — Прости меня. Я давно должна была это сделать, просто… не могла тебя отпустить. Даже сейчас я чувствую, что ты рядом. Не знаю, как буду жить дальше. Но я справлюсь. Постараюсь, ради тебя. Спасибо тебе за всё, что ты сделал для меня. Я буду очень сильно скучать, — голос срывается и фразу девушка заканчивает уже шёпотом, не пытаясь остановить градом льющиеся по щекам слезы. Сейчас можно. Сейчас не стыдно. Оставив конверт на плите, и прикрепив к нему так удачно сорванную по дороге ромашку, она встаёт и, последний раз взглянув на фотографию, тепло улыбается ей, обнимает себя за плечи, отворачиваясь. Джонхан рядом. Все эти жуткие полгода рядом. Неосязаемо, невидимо, но всегда под боком. Потому что всё ещё чувствует. Любит. Волнуется и переживает. Ему слишком стыдно было сказать ей, что умирает. Стыдно признаться, что отказался от лечения, зная, что ему ничто не поможет. Стыдно, что обрёк самый яркий солнечный лучик на боль и страдания. Элки ломается изнутри, расходится трещинами и рассыпается осколками. Джонхан их собирает, даря успокоение во сне. Пока девушка спит, он рядом. Ласково обнимает и гладит по волосам, даря невесомые поцелуи в уголки губ. Во сне Элки всегда легче. — Моя принцесса, ты справилась, — улыбается он ей сейчас и целует в макушку, обнимая со спины, и кончиками невесомых пальцев ощущая дрожание тела своего самого дорогого сокровища. Чувствует, как по коже пробегают мурашки. Он знает, что она не видит, но должно быть, чувствует. Он верит, что теперь, когда она осмелилась рискнуть, ей станет легче. Отпустив его, она отпустит и боль тоже. Сможет. Справится. Надеется, что сможет спокойно спать по ночам без него. Ему так хочется обнять её так же, как и два года назад, крепко-крепко, и услышать её заливистый смех. Но пора прощаться, как бы ни было больно обоим. Последнее, что он может подарить ей — поцелуй. Легкий, почти неощутимый, но такой родной и такой необходимый. — Спасибо, — легким шепотом в ухо, уже растворяясь в пространстве, — Я всегда буду любить тебя, солнышко. Будь сильной. Девушка слышит. Чувствует легкий аромат ромашки, и почти невесомое касание кожи, а затем и губ, которые отзываются сумасшедшим биением замученного сердца. Она понимает, что он был здесь.Сейчас.
Рядом.
И навзрыд плачет, падая на колени.