The Sin of the Sky

Комната была погружена в тишину. Это была та самая тишина, в которой задерживаешь дыхание, не желая быть тем, кто нарушит её. Ты не хотел быть первым, кто привлечет внимание опасного хищника к себе. Потому что если бы ты сделал это и если бы побежал, то после не осталось бы ничего, что можно было бы потом найти. Но Тсуна был добрым. Он добрый и в то же время опасный тогда, когда его семье угрожает опасность, и сейчас она была под угрозой. Поэтому он не может сдаться. Он не мог показать свою слабость тому человеку, который опустил его на самое дно. Только не сейчас. Именно сейчас он должен быть жестоким. Жестокость ради добра. Но, Господи, он не мог даже представить как выглядел бы Реборн сейчас, ему тяжело было думать в этой давящей на него тишине, окружавшей их, словно густой смог. Тсунаёши осознает, что ничего хорошего из этого не выйдет, чувствует всем своим существом, что разочарование — единственное, что останется. Но он вынужден сделать это, сделать ради семьи. Жестокость ради добра. Помни. — Что? — О, этот тон выставлял на показ все высокомерие Реборна. Это был тон, который он использовал на главах нейтральных семей, донах, которые, как было известно, ненавидели то, к чему Тсуна ведет Вонголу, но не могли ничего сказать из-за того, что он держал на поводке Сильнейшего Аркобалено. И не кажется ли эта идея вам сильно неправильной? Люди говорят о Реборне так, будто он вовсе не человек. Только Ужасающая Вещь, которую Тсуна как-то сумел поймать, дикое животное, которое он смог посадить на поводок, сделав верным себе. /И когда маленький голосок в его голове шептал почти постоянно, что, да, он должен был быть моим. Моим Солнцем, Моим Хранителем, а я должен был быть Его, но он не был Моим, и это было так неправильно, так как что есть Небо без Солнца? Что есть Солнце без Неба? Он игнорировал это./ — Я сказал: «Убирайся», — его голос не дрожал, как он этого ожидал. Он был сильным и уверенным, с легкой горечью, которая морально уничтожила бы его «Хранителей», услышь они это. Минуту стояла тишина, потом стук кожаных ботинок, перемещающихся по ковру, он услышал щелчок /почему не использовать Леона? / и почувствовал холодный металл, прижатый к затылку. — Попробуй снова, Никчёмный Ученик. — О, это был гнев. О, было интересно, когда же он появится, потому что никто не командует Реборном, хотя вся Мафия убедила себя в обратном. Тсуна развернулся, не сопротивляясь, пистолет, который он уже мог видеть, упирался ему в лоб. Выстрел с такого расстояния убьет его, будет то Пуля Возрождения или нет. Реборн был намного выше Тсуны. Всегда удивляло, насколько больше он был сейчас, по сравнению с его детской формой. Как он возвышался над ним не только психологически, но и физически. Каждый дюйм внушительного Киллера был таким, каким он себя описывал раньше. Высокий, тёмный и очень привлекательный, идеальный образ итальянского мафиози. У Тсуны перехватило дыхание, тёплые, карамельного цвета глаза встретились взглядом с холодными, завораживающе чёрными. Тёмные глаза, изменившие цвет на ярко жёлтый, как у ястреба, показывали, что Реборн был на грани ярости. Ярость была тем, о чём знали немногие, а повторить могли ещё меньше. Большинство думали, что Облака были единственными, кто впадал в бешенство, когда их территории подвергались нападению, и хотя по большей части это было правдой, если вы были достаточно сильными и достаточно злыми, вы были точно таким же потенциальным Берсерком. Это не было частым явлением, но, увидев, узнав, что Реборн был Самым Сильным Солнцем в мире, можно было понять, что ему было это дано. Тсуна так сильно хотел закрыть глаза, сжать зубы и не дышать, только бы не видеть и не ощущать рядом своего репетитора, но он не мог. Реборн уже читал все его мысли и желания, как в раскрытой книге, и, независимо от того, насколько сильным было его Пламя, Тсуна никогда не скрывал, в каком ужасе он был от него. Не забывай. Жестокость ради добра. Жестокость ради добра. — Оставь. Уходи. На скольких языках я должен тебе это сказать? Может мне следует говорить на итальянском? Uscire dalla mia vita per sempre.* Так лучше? После этого его затылок крепко сжала рука. Она сжималась так сильно, что Тсуна понимал, что у него останется огромный темно-фиолетовый синяк, но он не мог заставить себя отвести взгляд от Реборна. Чьи глаза пристально смотрели в его, и в его глазах горело Пламя, пугая Саваду одними лишь отблесками сдерживаемой мощи. Пистолет был смещен в сторону, когда Реборн прижался к Тсунаеши своим лбом, насмешка на его лице была столь отвратительна, что Тсуна захотел спрятаться. Просто прекратить все это. Жестокость ради добра! Голос Реборна был суровым, когда он говорил: — Послушай меня, il imo bambino cielo.** Если ты предположил даже на полсекунды, что я не сжег бы весь мир до тла из-за тебя, ты даже не представляешь, какой я монстр. Внезапно Тсуна оказался прижат к стене, рука на его затылке так быстро сдвинулась к его шее, что он и не заметил, и безжалостно сжала ее . Он попытался поднять руки, желая дать отпор, но они были схвачены, прежде чем он смог сделать нечто больше, чем просто поцарапал его. Помни! Жестокость ради добра! А Реборн тем временем продолжал говорить. Его горящий, почти сумасшедший, взгляд никак не оставлял его.  — Ты думал, что я был ребенком, Тсуна? Ты думал, что я буду проклинать тебя, кричать на тебя, так же, как и твои маленькие Хранители, когда уходят? Что я не собираюсь пускать пулю в твою голову перед уходом, из-за чего? Из-за нежности или сентиментальности? Я не добрый, bambino Cielo.***  О боже, он умрет. Он собирался умереть, задохнувшись из-за своего Солнца. Не мой. Он мой! — Я — Величайший Киллер в мире, за мной тянется настолько огромный след, кровавый след, что тебе станет плохо, если сможешь увидеть, как все, чего я касаюсь, окрашивается в красный цвет, цвет крови. Рука сжала горло Тсуны, а Реборн… Его рот широко растянулся в издевке по сравнению с его обычной, гордой усмешкой. Его глаза были очень холодными. — И… Я. Не. Беспокоюсь. Нет. Нет, прекрати это. Я не хочу знать, почему ты говоришь мне об этом. Мое Солнце, мое Солнце, Твое Пламя, Реборн, я никогда его не чувствовал, почему оно сейчас здесь, почему ты хочешь меня сейчас? Когда у меня нет времени, нет времени. Ты знаешь какого это? Ты знаешь, что со мной происходит? Тсуна не мог думать, на его шее была рука, а репетитор продолжал прислоняться к его лбу, он не мог отвести взгляд, и Пламя Реборна было вокруг него, подталкивало его, тянуло и танцевало; ПОЧЕМУ ТЫ НЕ МОЙ. Жестокость ради добра, Тсуна. — Я эгоистичен. Я собственник. Я садист, ты — Мой, никчемный ученик, idiots bamboo cielo.**** Ты стал Моим, с того момента, когда ты снял мое Проклятие. Ты стал Моим, с того момента, когда ты не позволил мне умереть в канаве, как собака. Ты — Мой, и тебя нужно защищать, ты — Мой, и тебя нужно учить, ты — Мой . Лицо Реборна было поистине ужасающим. На нем была темная кривая линия рта, преданность боссу, которую было видно невооруженным взглядом. Он этого никогда раньше не видел. Он никогда не замечал, каким неустойчивым Реборн был без связи Хранителя со своим Небом, он никогда не видел его таким. Большую часть времени он забывал, каким старым был Реборн. Как долго он был без Неба, способного дать ему дом, гармонию. И когда он подумал, что наконец-то нашел его, его Небо было украдено у него предателем, и понимал, что он даже не сможет стать Хранителем, не в таком ущербном теле. Несмотря на то, что они все пытались скрыть это, когда он стал Дечимо, Тсуна всегда знал, что Реборн не был человеком, от которого нужно требовать доказательств. Поэтому он не сомневался, что Реборн был совершенно серьезен, когда говорил, что сожжет мир до тла, если они будут разлучены. Даже при возможности выбора. А Реборн просто не хотел. Стоп. Говорит. — Я бы с радостью убил твое Солнце, твоего друга, если бы знал, что ты не станешь убегать от меня из-за этого, я бы убил его самым болезненным способом, чтобы занять его место, чтобы стать тем Солнцем, которое засияет рядом с тобой.  Тсуна задохнулся, когда Реборн отошел, вновь столь же безукоризненный, как и прежде. Лицо больше не искривлялось в непонятную гримасу человека, которого он не знал. Волосы скрыты шляпой, и Леон слегка высунул голову из-под его федоры. Он все еще чувствовал на себе этот взгляд. — Не возвращай к этому снова, Никчемный Цуна, я не буду так добр в следующий раз. Эта ухмылка, о боги, он видел эту ухмылку через стол, когда они только встретились до всего этого. Когда Реборн все еще был ребенком, который был выбран, чтобы сделать из него мафиозного босса.  — Ты можешь лишиться своего официального Хранителя Солнца. Реборн направился после этого к двери, оставляя Тсуну на полу своего собственного офиса, одной рукой поддерживавшего себя, другой держащего свой уже темнеющий синяк на шее, тяжело дышащего. Реборн не повернулся назад, но остановился на секунду перед дверью. И если и был в его голосе черный юмор, Тсуна отказывался этого признавать. — Если ты слушал что-нибудь из того, что я сегодня говорил, слушай это. Я может и привязан к тебе, как собака, мой Глупый Ученик, — Тсуна вздрогнул на это и впился взглядом в спину в черном пиджаке /он опять читает его мысли? /. — Но я никогда не был тем, кто будет носить ошейник. Не преувеличивай своего значения, il mio bambino cielo.** И он пропал. Позже той ночью Тсуна сидел в своей ванной, смотря безэмоционально в зеркало. Его глаза были сфокусированы на синяке на шее. Он был прав, когда предполагал, что он станет черным. Он не понимал, где же во время их разговора он совершил ошибку. Это был очень простой план. Учитывая, как часто Реборн пропадает неведомо где по своим делам, Тсуна предполагал, что не составит особого труда убедить репетитора больше не возвращаться, вернуться обратно к роли свободного киллера. Не было абсолютно ничего, чтобы держало его здесь. И тем не менее, Реборн был непредсказуем в самый неподходящий момент, и этот случай только доказал: Тсуна не может прочитать своего репетитора так хорошо, как он предполагал. Он не знает, что ему теперь делать. Внезапно, находясь на холодном полу, он достал злополучный объект, с которого все и началось. Там, в его сложенных руках лежала небесная пустышка. Предмет, который обрекал своего владельца на короткую жизнь. Теперь он — Аркобалено Неба, и является им уже как 2 года. Тсуна приложил проклятую штуковину к своему лбу и закрыл глаза. Жестокость ради добра?! Что за ерунда! Что же ему теперь делать?