SHOT

      — Знаете, — Наруто выпускает густое облачко сизого дыма из приоткрытых губ. Он так и не научился обращаться к Какаши на «ты». Если быть честным, мальчишка даже не пробовал. Даже спустя нескольких лет их взаимоотношений. Их отношений. Их совместных взлетов и падений. Хоть и падал в основном Узумаки. Часто и лихо на свою аппетитную задницу.       — М? — вопросительно изгибает тонкую бровь джонин и забирает из рук ученика мундштук, который тут же обхватывает пухлыми губами и набивает легкие тяжелым влажным дымом. Во рту задерживается приятный освежающий вкус диких ягод и мяты на манер ментоловой жевательной резинки.       — Вы всегда мне говорили, что любите меня, — мальчишка засматривается на лениво курящего Хатаке, который при каждой затяжке весьма привлекательно втягивает впалые щеки. Этот жест делает учителя более сексуальным.       — Разве я врал? Или о чем ты? — Копирующий шиноби скользит одним глазом по задумчивому лицу Наруто, сидящему напротив него. Тот мнет край кофты кончиками пальцев и отводит взгляд стыдливо.       — Нет, что Вы! — Узумаки нервно смеется и поднимает руки вверх, ладонями вперед в защитном жесте. — Просто если бы не Вы, не Ваша любовь ко мне, то я так бы и остался пустоголовым дураком. А я никогда Вам ничего не говорил подобного… — юноша чувствовал жгучий стыд. Он получал от любимого все: опыт, знания, навыки, ласку и нежность, тепло и кров. А взамен смог дать лишь себя.       — Малыш, когда это началось ты был слишком юн. Да и сейчас ничего не изменилось, — взрослому и наученному опытом, имеющему огромный багаж знаний за плечами Хатаке и не нужны никакие признания. То, что молодой джинчурики смотрит только на него — лучше любых признаний.       Наруто хмыкает и отводит глаза в сторону. Ему столько раз хотелось целиком и полностью открыть собственную душу перед возлюбленным мужчиной. Они так давно не отдыхали вместе. Не после задания или тренировок. А просто так, как сейчас. Наруто настолько расслаблен, что готов говорить о чем угодно. Особенно, о самом Какаши.       Копирующий ниндзя подливает в бокалы «домашнее вино», привезенное из Страны Рисовых Полей. Его подарил джонину заказчик — винодел. Напиток и правда очень вкусный. Имеет аромат цветов сливы и сочное фруктовое послевкусие. Но судя по крепости, все же это наливка. Поэтому Какаши разбавляет его в высоких пузатых бокалах минеральной водой в пропорциях два к одному.       — Мне уже шестнадцать, — упрямо произносит мальчишка и делает небольшой глоток карминового напитка.       — А мне тридцать один, — пожимает плечами Хатаке и встает из-за стола. Он раздирает новую упаковку кокосового угля и поджигает электрическую плиту. Мужчина убирает догоревший уголек в мусорное ведро и ухватывает кусочек нового железными, небольшими щипцами, чтобы накалить его докрасна над открытым огнем.       — Я имею ввиду, что я безумно влюблен в Вас. С того самого момента, как Вы сражались со мной и читали роман одновременно. Это было потрясающе, сенсей! — блондин улыбается счастливо, а сам Какаши чуть не роняет уголек на пол. Неужели его мальчик повзрослел и научился говорить высокие вещи открыто и откровенно?       — Ты имеешь ввиду нашу первую тренировку со мной в качестве учителя? — уточняет Какаши и все же меняет злополучный уголь, попутно выключая плиту. Он вдумчиво раскуривает кальян, раз в пару — тройку глубоких тяг, продувая его. — Да, сенсей, мне тогда было двенадцать. Знаете, сначала мне показалось, что Вы самодовольный чурбан, — на щеках Наруто проступает стыдливый румянец, расцветая маковыми бутонами. — Но потом я понял, что ошибался.       — Да? — довольно ухмыляется джонин, не привыкший к подобного рода откровениям со стороны молодого любовника. Он выпускает облачко дыма прямо в губы Узумаки и садится рядом с ним, передавая тому мундштук. — И когда ты это понял? — Хатаке, кажется, входит во вкус вечера и перекатывает каждое слово на языке, придавая собственному голосу приятную слуху глубину.       — Если не брать в счет то, что Вы ко мне относились всегда хорошо и не проявляли открытой ненависти, как остальные жители деревни, то в поединке с Забузой. — В отличие от Какаши, который курит неспешно и со вкусом, до нельзя наполняя легкие, то Наруто делает это с точностью наоборот. Его затяжки более короткие. Он комично надувает щеки и перекатывает молочный дым во рту, наслаждаясь сладким вкусом с ягодной кислинкой.       Наруто выдыхает куда-то наверх, запрокинув голову, обнажая тонкую шею, демонстрируя острый кадык — когда я увидел Вас там на озере, с алеющим шаринганом, — юноша сделал паузу, чтобы промочить горло вином и сделать все-таки глубокую долгую затяжку, обжигая язык и горло. В голове сразу стало неимоверно пусто.       — И что случилось, когда ты увидел меня? Кстати, может, хотя бы попробуешь в неформальной обстановке обращаться ко мне на «ты»? — Хатаке тоже уже хорошо. Он с удовольствием прерывает беседу сладким поцелуем, утопающим в дыму кальяна. Расслабленный Наруто выдыхает мужчине прямо в губы и снова целует. Почти невинно. Но до дрожи приятно.       — Какаши… — Узумаки пробует имя учителя без всяких суффиксов словно диковинную сладость, мягко растягивая слоги. — Так вот, когда я увидел Вас… Тебя там, с этим шаринганом. Ты мне казался божеством, — юноша мечтательно улыбается, покачивая в ладони бокал. — Богом техник. Богом шарингана. Богом всего на свете.       — Наруто… — Какаши чуть не роняет мундштук. Ему никогда в жизни ничего подобного не говорили. Признавались в любви, в том, что хотят его тело. Но такое — в первый раз. — Что? — он вопросительно изгибает бровь и тычется носом куда-то в предплечье мужчины. — Мне хотелось пасть ниц и молиться тебе. Вымаливать собственные и лисьи грехи и смотреть только снизу вверх. — Мальчик мой, мой родной, — Какаши отставляет в сторону недопитое вино и мундштук и усаживает Наруто — своего солнечного ребенка на колени. Каждое слово, сказанное блондином ранее, звучит набатом в сознании джонина. Повторяется эхом вновь и вновь. — Какаши, ты мой Бог, — смеется мальчишка и тычется лицом в изгиб шеи любовника, — а я люблю тебя и поклоняюсь тебе. Разве последователь может любить Бога? — Если Бог влюблен в последователя сам, — этот поцелуй отличается от других. Он более яркий и живой. Какаши обводит языком сладкий рот юного любовника, ласкает мягкое небо и щеки. Щекочет кончиком языка уздечку и поступательным движением втягивает язык блондина в свой рот, посасывая, будто самый вкусный на свете леденец.       Узумаки откровенно постанывает в приоткрытые губы сенсея. Под действием алкоголя и без того чувственный джинчурики, становится особо чувствительным даже к не изощренным ласкам — таким как поцелуи или невинные касания широких ладоней к юному телу.       Наруто уверенно седлает стройные бедра любовника, сжимает их острыми коленками, кажется, до боли. Какаши только тихо шипит сквозь зубы и обнимает нежного мальчика за талию, сцепив ладони в замок на пояснице. Солнечный блондин счастливо улыбается и поводит бедрами, слегка поерзав. Из-за своего маневра вкупе с природной неаккуратностью генин чуть не съезжает вниз. Еще немного и он бы плюхнулся задом на покрытый тяжелой серой плиткой кухонный пол. Но предусмотрительный Какаши во время создает теневого клона, который успевает придержать несносного мальчишку.       — Демонстрируешь свои божественные силы? — в создании теневых клонов на самом-то деле нет ничего сложного. Вон, даже сам Узумаки овладел этой техникой в совершенстве. Но учитель призвал клона так быстро и без использования печатей. У генина аж дух захватило. — Чего не сделаешь ради любимого последователя, — Какаши хрипло смеется и ловит заискивающий взгляд ребенка.       Во взгляде Наруто отображается восхищение и мольба. Он вздрагивает, когда клон озвучивает не самое невинное желание мальчика. — Малыш хочет, чтобы мы поцеловались.       Узумаки буквально задыхается, а низ живота обливает волной жара, когда розовый язык клона касается языка Какаши. Мужчины лижутся демонстративно и весьма соблазнительно. Жадно и сочно, невероятно показательно и горячо. Мальчишка наблюдает за движениями влажных губ и удовлетворительно стонет, вжимаясь промежностью в пах Хатаке, позволяя ему почувствовать собственный уровень возбуждения.       Клон только усмехается и забирается прохладными ладонями под футболку блондина. Он оглаживает бархатную кожу. Его движения плавные и мягкие. Тонкие пальцы сжимают нежные карамельные соски, вырывая из мальчишеского горла тихий стон удовольствия. Сам Какаши с нескрываемым наслаждением и интересом наблюдает за соблазнительной картиной: раскрасневшийся от выпитого алкоголя, со влажными припухшими губами и масляным взглядом небесно-голубых глаз, юный любовник был прекрасен как никогда.       — Какаши… — тихонечко простонал Наруто, откидывая голову назад, предоставляя доступ к беззащитному горлу. Он уперся взглядом в грудную клетку клона, который продолжал неумолимо ласкать мальчика, подводя к чистому океану желания. — Мало меня одного? — мужчина усмехается, наблюдая за тем, как нежный ребенок вздрагивает, когда чуткие пальцы клона, задрав футболку до плеч, оттягивают затвердевшие от предыдущей ласки соски.       Наруто только жалобно скулит в ответ. Его услащают в четыре руки. Ненужный атрибут домашней одежды отправляется в путешествие до широкой ручки небольшого кожаного дивана. Раскрытые, чуть мозолистые ладони гладят стройное, юное тело. А длинные изящные пальцы слегка пощипывают кожу, изредка царапают, оставляя короткие покрасневшие полоски — следы от коротко стриженных ногтей.       — Да! Какаши, пожалуйста, — джинчурики начинает откровенно вести. Он обнимает джонина за шею и привлекает его еще ближе к себе. — Попроси нас, — пальцы клона очерчивают контуры лица Узумаки, начиная с овала, затем резкие скулы, мягкие щеки, вздернутый носик и наконец-то припухшие от поцелуев губы — невероятно аппетитные. — Какаши, пожалуйста… — Наруто вбирает в жаркий рот указательный и средний пальцы клона, которые тут же принимается ласкать гибким языком. — Пожалуйста, «что»? — интересуется Хатаке, засмотревшись за тем, как изящные — его собственные пальцы исчезают в плену рта ученика, а спустя пару секунд снова виднеются влажные и блестящие от слюны.       Подобное зрелище вынудило Копирующего шиноби шумно сглотнуть. Откровенно говоря, это было весьма и весьма соблазнительно: покрасневшие губы в тонких нитях — паутинках слюны, мелькающий кончик розового язычка и влажная капля скатившаяся с уголка губ вниз к подбородку.       В штанах было тесно, но достаточно терпимо. Чтобы еще подразнить юношу, поиграть с ним немного. К тому же Какаши и так проводит не так много времени со своим возлюбленным мальчиком в отличие о того, сколько бы ему хотелось.       — Мне всегда будет мало тебя, — тихонько выстанывает Наруто и подается корпусом навстречу, обвивает тонкими руками мужскую шею и тесно притирается собственным телом к чужому — стройному, жилистому и невероятно выносливому. Мальчишка вжимается в Хатаке сильно, плотно, трется своим пахом и елозит тощей задницей о стояк любовника. Он ведет носом по шее, жадно втягивая воздух. От учителя пахнет терпким парфюмом, сладковатым табаком и свежескошенной травой.       Джонин не выдерживает такого напора. Его холеная, натренированная годами выдержка ломается, будто карточный домик. А ранее призванный клон растворяется в облачке сизого дыма.       Малыш вожделеет собственного Бога? Малыш его получит.       Юный Узумаки не замечает, как оказывается в спальне, лежащим на чистых простынях. Какаши нависает сверху. Раздевается издевательски — медленно и разглядывает смущенного ребенка. Смотрит драконьим глазом — то ли гипнотизирует, то ли раздевает догола. До обнаженных косточек и суставов, до карминовых, натянутых утолщенными струнами виолончели, мышц.        Наруто бросает в жар. Он избавляется ото всей одежды, включая белье, которое, обычно, задерживается на нем подольше. Все летит на покрытый мягким ковролином пол. Мальчишка хочет, чтобы его взяли. Открытого и раскрасневшегося. Но мужчина оттягивает момент. Он гладит поджарое тело под собой. Очерчивает изящными пальцами дуги ребер, щекочет подрагивающий живот и властно сжимает бедра. Какаши касается джинчурики везде, ласкает каждый дюйм сладко-карамельной кожи, обходя стороной самый эпицентр возбуждения.       Солнечный мальчик невероятно отзывчивый. Он выгибается навстречу каждому прикосновению, тянется за долгими сладкими поцелуями и отвечает взаимностью. Трогает идеальное тело учителя так, как может только он. Влажным языком лижет изгиб шеи, а ладошками сжимает бока.       — Какаши, пожалуйста, — всхлипывает Наруто. Генина уже потряхивает. Его возбужденный донельзя член подрагивает, истекая каплями естественной смазки.        Наруто чувствует себя распутной девицей, текущей сучкой, так рьяно желающий член в себе. Только джинчурики даст фору любой из них. Потому что стонет он так задушевно, так искренне, когда мужчина, не выдержав собственной пытки удовольствием, проникает в него без дополнительной подготовки и напрочь выбивает воздух из легких.       — Ты этого хотел? — голос Хатаке будто жидкий бархат. Особенно медленный, вкрадчивый эротический шепот. Ни один аудио-триггер не сможет сравниться с ним. — Мой нежный мальчик, самый лучший, самый любимый. — Взрослый любовник двигается плавно и до одурения глубоко. Он практически полностью покидает желанное тело и повторяет фрикцию, чувствуя, как тугие мышцы сокращаются вокруг горячей плоти, сжимая ее. — Боже, да.! — голос Наруто звучит переливами, изменяется от атласного баритона до высокого фальцета и обратно.       Мальчишка по девичьи взвизгивает, когда Какаши попадает по бугорку простаты. Он дергается всем телом, ощущая, как сводит конечности судорогой, и вцепляется в джонина крепче. Обвивает руками за шею и скрещивает лодыжки на пояснице. Хатаке отмечает для себя эти изменения и долбит только по простате да так, что у Наруто, кажется, искры из глаз посыплются. Мужчина вжимает джинчурики в матрас тяжелым телом и трахает без пауз и промедлений. Глубоко и сильно. До спазмов в желудке и сбитого к чертям дыхания.       Наруто чувствует пульсацию члена любовника внутри себя. У джонина большой, в переплетении толстых вен и с аккуратной головкой. Его плоть хочется брать в рот, пропускать до самых гланд и упоенно сосать, словно самую вкусную в мире конфету. Или как сейчас, принимать в глубоко в себя, умирая от чувства невероятной заполненности.       — Пожалуйста, позволь мне кончить, — по-детски хнычет Узумаки, стараясь прижаться плотнее, чтобы собственный член касался впалого живота любовника. — Сейчас, малыш, — Какаши ласково оглаживает ладонью раскрасневшееся лицо блондина и слитым движением меняет позицию. Он ставит ученика в коленно-локтевую и возобновляет фрикции. Наруто по-кошачьи прогибается в спине и приподнимает аппетитный маленький зад.       Любовники балансируют на грани экстаза, срывают голоса и притираются влажными от пота телам друг к дружке. Хатаке добавляет к члену пару пальцев, ими он оттягивает припухший край растянутой дырочки, надавив подушечками на гладкую стеночку. Наруто вскрикивает и чуть ли не плачет. Его коленки разъезжаются в стороны, а руки уже не могут удерживать вес тела. — Малыш, я люблю тебя, — шепчет джонин в пшеничную макушку и обхватывает свободной рукой изнывающий по ласке член любовника. — Какаши-сенсей... — тяжелое дыхание и словно мантра имя возлюбленного Бога. Узумаки всего подкидывает и нервно дергает. Он не осознает куда податься телом. Повести ли задницей, насаживаясь на жаркую плоть учителя или же толкнуться сильнее в мужскую ладонь, пальцы которой уверенно ласкают влажный подрагивающий член.       Любовники переступают черту не возврата. Какаши берет мальчишку со вкусом и вдумчиво. Его финальные движения сильные, глубокие и чертовски властные. У них вообще каждый раз, как в первый раз. С жаром и сводящим сильной судорогой мышцы оргазмом.       Наруто пачкает семенем простынь и падает на постель. Он не в силах больше сдерживаться. Голосовые связки воспалены от громких стонов и продолжительного скулежа, а тело отказывается слушаться своего хозяина, утопая в послеоргазменной неге. Будто в плотно-соленом океане кристального наслаждения.       Хатаке также чертовски хорошо. Он орошает упругую задницу густоватой вязкой спермой; выгибает спину и широко открывает рот в скупом стоне удовольствия. А после тряпичной куклой падает рядом на смятые простыни.       — Это было богично, — осипшим, словно при простуде, голосом отзывается Наруто, и на его лицо расцветает удовлетворенная, переполненная нежностью улыбка. Джонин целует мальчика в макушку, — нам нужно в душ и сменить постельное белье. — Давай завтра? Ты из меня всю душу вытрахал, я ноги свести не смогу. — Наруто скорее давил на жалость, чтобы его лишний раз поносили на руках да завтрак в постель принесли. На самом же деле ему до трясущихся коленок нравился подобный секс: жаркий, страстный и беспощадный. — Так уж и быть, я искупаю тебя утром, но только завтра. — Хатаке натянул одеяло по плечи и притянул джинчурики к себе, — а теперь спи. — Следует нежный поцелуй в бронзовое плечо. Наруто немного ерзает и прижимается к любовнику крепче, закинув ногу по-хозяйский тому на бедро, — доброй ночи.