Pray

— «Не волнуйтесь, все будет нормально», говорили они, — Матвей пинает по полу камеры какой-то плоский камушек и для большего пафосу всплескивает руками. — «Что с нами может статься», говорили они. Рита хмыкает — ее эти пустые причитания скорее веселят, чем раздражают — и кидает точно такой же камушек через решетку наружу: тот делает несколько упругих скачков, пока не падает на плоский бок и не катится недолго, пока не врезается в стену. Когда она оборачивается, Матвей заинтересованно смотрит в ту сторону, куда только что улетел камушек. — Я одного не пойму, — словно очнувшись, продолжает ворчать тот, — на кой-хрен они нас закрыли? — Таки на тот хрен, — откликается с лежака Татьяна, — что всех вместе виселица не выдержит. Матвей вздрагивает заметно и плюхается на пол рядом с ней, раздраженно отпихивая от себя наглую жирную крысу. Яков хмуро молчит с соседней лежанки, и они переглядываются нервно. Потому что если Татьяна сейчас не шутит в своей излюбленной манере, то перспективы у них вырисовываются невеселые. Пиздецки невеселые, сказала бы Рита, если бы в принципе имела желание разговаривать. Накричалась и наговорилась уже, слава Богу, когда их только притащили сюда — говорила так долго, так громко и так упорно, что Ян советовал ей удариться пару раз о стену для профилактики, а Женя — боялась подходить. А через пару минут они понять ничего не могут — только слышат какой-то подозрительный шум извне, а потом перед ними словно из ниоткуда возникает девчонка (Зоя, что ли; принцессочья «мамочка») и, потряхивая связкой ключей, открывает камеру. — Таки какие увлекательные вещи происходят, — бодро реагирует Татьяна, игнорируя шипящего на нее Якова. — Мне казалось, вы станете нас спасать в самую последнюю очередь. Из-за плеча Зои (никак подрыгивая, не иначе) выглядывает принцесса: — Ну, вы ж нас по кусочкам разобрать могли, а не стали, — резонно замечает она, покуда телохранительница теснит ее к выходу, — так что за нами в каком-то роде должок! — Должок должком, — они с Гришей выходя последними, буквально насильно удержав Матвея от необдуманных и резких движений, — но какого хрена происходит? — Ну-у-у, — задумчиво тянет Тамара (кажется, эту мелкую царскую занозу в заднице звали так, но Рита не уверена), — мы несколько повздорили с охранниками. Так что лучше бы нам съебаться до того, как… Чего там такого «как», договорить Тамара не успевает: из другого конца коридора слышатся крики и топот, и они видят охранников прежде, чем успевают сообразить, что стоит стремительно бежать к другой двери. Она как раз открывается: оттуда высовывается рыжая растрепанная голова и встревоженное лицо, а изнутри раздается командный голос Ангелины, призывающий потарапливаться. Яков ворчливо уточняет, кто из них тут капитан корабля — но не то чтобы у них есть выбор. Она двигает как раз за Гришей, самой последней, поэтому ожидаемо, что первым, что она слышит позади себя — это окрик с приказом хватать ее рыжую задницу, причем без ощутимой разницы: что живой, что мертвой. Обернуться на секунду приходит ей в голову раньше, чем она понимает, что делать этого не стоит — нога, крепко приложенная в результате возмущений и попыток освободиться без посторонней помощи, оступается, забавно и резко накреняясь вбок, а она припадает на нее, замедляясь. И тогда она поднимает взгляд на проход, в котором скрывается Гриша, чтобы увидеть, как девчонка, живо обсуждавшая в ней на корабле море и его жестокую любовь, держит коридор под прицелом. — Пригнись! Она действует машинально, хотя и не совсем понимает, зачем. Пистолет стреляет только раз. Она поднимает взгляд — и, к своему удивлению, не обнаруживает на себе никаких повреждений. Видимо, аристократишки умеют не только сопли на кулак мотать. Ступора охранников хватает как раз на то, чтобы Женя почти силком втянула ее внутрь, а парни забаррикадировали дверь близстоящим столом. — Быстро, уходим, — Дема (если того чернявого, конечно, так зовут), перезаряжая кремневый пистолет, кивает им на спасительный выход. — У нас есть фора и укромное место. Никто не оказывается против. А уже на борту, распрощавшись со всеми, она находит Снежу — одиноко присевшую отдохнуть на ящики, и, бездумно пиная один из них, запрыгивает рядом, делая неопределенный жест рукой. — Это, — не совсем элегантно говорит она так, словно Лебедь должна понять ее сиюминутно, — спасибо. Снежа, глядя на нее своими большими глазами, улыбается по-доброму — и сжимает ее руку (кожа нежная, не то что ее — грубая и покрытая мозолями). — Не за что, — говорит Снежа тихо — и Рита неловко позволяет рыжей голове прикорнуть у себя на плече. — Ты в прошлый раз так и не рассказала до конца ту легенду про золотой гребень. Не хочешь отплатить этим за свое спасение? Она смеется только, запрокидывая голову, да кивает. В конце концов, почему бы и нет, раз уж «беззащитная фифа» оказалась не такой уж и беззащитной?